Назовите его Моше - Песах Амнуэль

Песах Амнуэль

Назовите его Моше

Читатели моей «Истории Израиля» часто спрашивают, что означают некоторые намеки на некоторые события, изредка появляющиеся в той или иной главе. Намеки есть, а о событиях не сказано ни слова. Читатели полагают, что для исторического труда подобный подход неприемлем, и я с ними полностью согласен. В одной из глав я писал о так называемом «Египетском альянсе» и о том, что на Синае до сих пор бродят двухголовые козлы. Читатели, естественно, возмущаются: во-первых, никто никогда ни от кого ни о каком таком «альянсе» не слышал, а во-вторых, многие бывали на Синае и в глаза не видели никаких двухголовых козлов. Если бы, говорят читатели, такие козлы существовали, то предприимчивые гиды непременно показывали бы это чудо природы туристам и брали бы за это дополнительную плату.

Принимаю обвинения. Тем не менее, все намеки, рассыпанные по страницам моей «Истории Израиля» — правда. Был «Египетский альянс», существуют двухголовые козлы и даже безголовые собаки, если хотите знать. Но обо всем этом и о многом другом я не мог до самого последнего времени поведать читателям по очень простой причине: в Израиле до сих пор существует цензура. Есть сведения, разглашать которые запрещено под страхом пятнадцатилетнего тюремного заключения. Можно, конечно, намекнуть в надежде, что читатели намек поймут, а цензоры — нет. Сами понимаете, насколько это маловероятно. Вот мне и приходилось ловчить, приводя читателя в недоумение.

На прошлой неделе все изменилось.

Мне позвонил Моше Рувинский, директор Института альтернативной истории, и сказал:

— Совещание по литере «А» ровно в полдень. Не опаздывай.

Я и не думал опаздывать, потому что литеру «А» собирали до этого всего раз, и вот тогда-то с каждого присутствовавшего взяли подписку о неразглашении информации.

Как и пять лет назад, в кабинете Рувинского нас собралось семеро. Кроме нас с Моше присутствовали: 1. руководитель сектора теоретической физики Тель-Авивского университета Игаль Фрайман (пять лет назад он был подающим надежды молодым доктором), 2. руководитель лаборатории альтернативных исследований Техниона Шай Бельский (пять лет назад это был юный вундеркинд без третьей степени), 3. министр по делам религий Рафаэль Кушнер (пять лет назад на его месте сидел другой человек, что не меняло существа дела), 4. писатель-романист Эльягу Моцкин (за пять лет постаревший ровно на пять лет и четыре новых романа), 5. космонавт-испытатель Рон Шехтель (который и пять лет назад был испытателем, хотя и не имел к космосу никакого отношения).

Ровно в полдень мы заняли места на диванах в кабинете директора Рувинского (он воображал, что отсутствие стола для заседаний создает непринужденную обстановку), и Моше сказал:

— Без преамбулы. Вчера вечером комиссия кнессета единогласно утвердила наш отчет по операции «Моше Рабейну». Операция завершена, гриф секретности снят. Ваши соображения?

— Слава Богу, — сказал Игаль Фрайман. — Я никогда не понимал, почему подобную операцию нужно было держать в секрете.

— Кошмар, — сказал Шай Бельский. — Теперь мне не дадут работать — все начнут приставать с расспросами.

— Этого нельзя было делать, — согласился Рафаэль Кушнер, — ибо вся операция была кощунством и надругательством над Его заповедями.

— Замечательно! — воскликнул Эльягу Моцкин. — Наконец-то я смогу опубликовать свой роман «Мессия, которого мы ждали».

Рон Шехтель промолчал, как молчал он и пять лет назад, — этот человек предпочитал действия, и за пять лет совершил их более чем достаточно.

— А ты, Песах, что скажешь? — обратился Рувинский ко мне.

— У меня двойственное чувство, — сказал я с сомнением. — С одной стороны, я смогу теперь опубликовать главы из «Истории Израиля», которые раньше были недоступны для читателей. С другой стороны, я вовсе не уверен, что читателям знание правды об операции «Моше Рабейну» прибавит душевного спокойствия.

— Это твои проблемы, — заявил директор. — Если ты хочешь, чтобы тебя обскакал какой-нибудь репортер из «Маарива» или Эльягу со своим романом, можешь держать свои записи в секретных файлах.

Я не хотел, чтобы меня кто-то обскакал, и потому предлагаю истинную правду об операции «Моше Рабейну» на суд читателей «Полигона F», издания, которому я давно и навсегда передал все права на первую публикацию глав из моей многотомной «Истории Израиля в ХХI веке».

Пять лет назад (а точнее — 12 ноября 2026 года), в дождливый, но теплый полдень директор Рувинский сказал мне по видео:

— Песах, один мальчик из Техниона имеет идею по нашей части и хочет доложить небольшому кругу. По-моему, идея любопытная. Желаешь присоединиться?

Час спустя мы собрались всемером в кабинете Рувинского — в том же составе, что сейчас, только вместо Рафаэля Кушнера (от Ликуда) присутствовал Эли Бен-Натан (от Аводы, которой тогда принадлежало большинство в кнессете). Шай Бельский («мальчик из Техниона») рассказал о своей работе, представленной на вторую степень и отклоненной советом профессоров по причине несоответствия современным положениям науки.

— Видите ли, господа, — говорил Шай своим тихим голосом, — я вовсе не собираюсь опровергать теорию альтернативных миров, тем более в стенах этого института, где каждый может увидеть любой альтернативный мир или убедиться, по крайней мере, что такие миры существуют. Но, господа, природа гораздо сложнее, чем мы порой о ней думаем. Или проще — в зависимости от ваших взглядов на мир. Вот Песах Амнуэль любит приводить пример того, как обычно создаются альтернативные миры: у вас спрашивают, что вы предпочитаете — чай или кофе, вы выбираете кофе, и тут же возникает альтернативная вселенная, в которой вы выбрали чай. Я не исказил твой пример, Песах? Но, господа, все гораздо сложнее. Где-то на какой-нибудь планете в системе какой-нибудь альфы Волопаса сидит сейчас покрытый чешуей абориген и тоже выбирает — съесть ему лупоглазого рукокрыла или лучше соснуть часок. Он решает позавтракать, и тут же возникает альтернативный мир, в котором он отправляется спать. Верно?

Возражений не последовало — к чему спорить с очевидным?

— А вы принимаете во внимание, — продолжал вундеркинд, — что в миллионах (или миллиардах?) планетных систем наступает момент выбора, главный для каждой цивилизации? На планете в системе альфы Волопаса или где-то в ином месте Вселенной разумное существо спрашивает себя — есть ли Бог. И отвечает: да. Или — нет. И, соответственно, возникают миры, в которых Бог есть. И миры, в которых Бога нет, потому что никто в него не верит.

— Творец существует независимо от того, верит ли в него каракатица с твоей альфы, — сухо сказал Эли Бен-Натан, министр по делам религий.

— Не хочу с тобой спорить, — примирительно сказало юное дарование, — ибо проблема в другом. В истории каждой цивилизации наступает момент, когда ей должны быть даны заповеди. Если сделан выбор в пользу единого Бога, то, согласитесь, этот Бог должен взять на себя ответственность за моральный облик аборигенов. Вы понимаете, куда я клоню?

— Мой молодой коллега, — вмешался доктор Игаль Фрайман, который был старше вундеркинда на пять лет, — хочет сказать, что в истории любой цивилизации во вселенной должен существовать народ, которому Творец дал или даст заповеди. Или вы думаете, что разумная жизнь существует только на Земле?

Никто так не думал, даже министр по делам религий.

— Значит, в истории каждой цивилизации должны существовать свои евреи, — заключил Фрайман. — Народ Книги. Избранный народ. Вы согласны?

Мы переглянулись. Эли Бен-Натан готов был возмутиться, но решил подождать развития событий.

— Это логично, — сказал я. — Я вполне понимаю этих каракатиц с Альтаира, которые стали разумными, поверили в единого Бога, а Бог, создавший вселенную и, в том числе, разумных каракатиц с Альтаира, должен был позаботиться о том, чтобы дать заповеди всем избранным народам, а не только нам, евреям, живущим на Земле. Жаль, что мы не узнаем, так ли это.

— Почему? — быстро спросил вундеркинд Шай Бельский. — Почему мы этого не узнаем?

— Потому что мы не можем летать к звездам, — терпеливо объяснил я. Эти юные дарования порой ужасно однобоки и не понимают очевидных вещей.

— А зачем нам летать к звездам? — удивился Бельский. — Я же только что сказал: когда аборигены Альтаира доходят в своем развитии до выбора — верить во множество богов или в единственного и неповторимого Создателя, сразу же и возникает альтернативная реальность, а стратификаторы, которые стоят в институте Моше Рувинского могут, как известно, отобрать из альтернативы любую точку и любое время, в котором…

— Эй! — вскричал я, не очень вежливо прервав оратора. — Не хочешь ли ты сказать…