У зеркала три лица - Анна Динека

Анна Динека

У зеркала три лица

История не любит сослагательного наклонения, но сказки его обожают. Что если Снежная королева не творила злых чар? Что если осколок волшебного зеркала не попадал Каю в сердце? Что если Герда выменяла сердце Маленькой Разбойницы на магию троллей?

И как быть, если Снежная королева потеряла волшебные силы, Кай – память, а Герда – терпение?

I – Герда

Прага, год 2019.

День осеннего равноденствия сменился наконец густой, по-сентябрьски терпкой ночью. Город шумел, захлебывался развеселыми толпами, растекался ими от площади до площади, от моста к мосту. Лишь узкие улочки вокруг Сада благочестивых дев, названного на картах чужим именем, вдруг опустели: яркие огни, гипнотизируя и маня, увели туристов и праздных прохожих прочь от монастырских стен и неприметной арки, которую и днем-то захочешь – не сыщешь. В ночь же равноденствия сад от чужаков защищало древнее заклинание, слова которого помнили теперь лишь вековые деревья да истертый булыжник. Заклинание, что не позволяло расслышать перезвон бубенцов и мелодию старой шарманки да увидеть то, что не предназначено для человеческих глаз.

Но Герда видела.

«Город засыпает, просыпается нечисть», – хмыкнула она и прислонилась к двери сувенирной лавки, с усмешкой наблюдая, как притихшая улочка заполняется рваным туманом, как подсвеченные блуждающими огоньками проступают сквозь него безликие силуэты, как, впуская гостей, вспыхивает золотом подкова высокой арки, как гаснет она и вспыхивает вновь.

Герда нечистью не была, и потому в ночь равноденствия вход в сад был для нее закрыт. Но, однажды выторговав для себя право устанавливать собственные правила, Герда давно уже не считалась с чужими.

Единственная уступка – черная накидка да широкий капюшон, отбрасывающий на лицо жидкую тень. В похожих, щедро скармливая туристам сказочки про вампиров, водили по ночному городу экскурсии местные гиды. В такие же накидки облачались и те, кто каждый год собирался в саду на праздник.

Идеальный наряд, чтобы скрыть звериные морды, рога и крылья – или их отсутствие.

Говорили, раз в год твари собирались на праздник; раз в год забывали о кровопролитии и вражде, чтобы разделить друг с другом силу, опыт и знание о том, что грядет. Потому что, как выжить иначе в мире, где с каждым днем всё больше тьмы, но всё меньше места для тех, кого эта тьма породила, они не знали.

В ночь праздника все твари становились равны – и, конечно, равнее, чем люди. Глупые, жалкие люди, которые не стоили и гроша, но умудрились подмять под себя целый мир, разрушить его и пустить по ветру. И потому, несмотря на разногласия и распри, твари объединялись: чтобы отдать свои черные души в залог и выторговать для мира еще один год.

Да, так говорили, и Герда слушала: городские сплетни, отголоски старых легенд да случайно оброненное слово. Слушала, запоминала и складывала в копилку, как складывают монеты, которым суждено стать однажды разменными.

На мир ей, положим, было плевать. И в баланс, который так старались поддерживать твари, Герда не верила: благодаря магии, выменянной когда-то у древних сил, мир оказался всего лишь набором «Сделай сам», и Герде давно наскучил.

И всё же она здесь: чтобы найти того, кого спрятали стены Старого города*, кого не выдало волшебное зеркало, но чья кровь меткой горела на ее губах.

И если для этого мир придется разрушить, так тому и быть.

***

Вход в сад охраняли призрачные псы. Черный и огненный. Ничего особенного, всё в точности, как гласили легенды: красные, светящиеся в темноте глаза; раскаленные цепи на мощных шеях.

При приближении Герды псы вздрогнули, приподняли косматые головы, жадно втянули воздух – почуяли чужака. Но ни зарычать, ни залиться лаем Герда им не позволила: приложила к губам палец, едва заметно кивнула – и псы безвольными болванчиками замерли на границе города и сада. Но их красные глаза по-прежнему горели огнем, шерсть на загривках стояла дыбом, а лапы и бока мелко подрагивали: сильные тела рвались в атаку, но оказались бессильны перед магией чужих земель, которой не знали, но не могли не почуять.

Почуяла и арка, в эту ночь служившая порталом меж двух миров: стоило Герде сделать шаг, пересекая границу, и арка заискрилась – не празднично, как встречала других гостей, а с громким противным треском. Будто закоротило проводку и вот-вот случится пожар.

Но никто не обернулся в сторону Герды, никто не заметил: праздник набирал обороты, и никому не было дела до еще одной темной фигуры, явившейся из тумана.

Играла музыка: скрипки и барабаны. Горели ведьмины огни и похожие на звезды свечи: летали над садом, сталкивались друг с другом и разгорались ярче. Среди деревьев – магнолий и буков – раскинулись шатры: из тяжелого бархата и блестящего атласа, черные и червонные, украшенные золотым шитьем и крупными самоцветами. В шатрах творили свое колдовство верховные ведьмы, раз в год снизойдя до роли балаганных зазывал: предсказывали будущее, раскрывали прошлое, привораживали или освобождали от ворожбы. Плату принимали кровью – только она и стоила того, чтобы выставлять себя публике на потеху.

В полночь кровь сольют в чашу старого каменного фонтана в виде четырехлистного клевера: принесут жертву, произнесут заклинание. А через год соберутся снова. То еще развлечение.

Герда поправила капюшон, обошла длинный стол, накрытый вдоль одной из аллей, и направилась к дальнему из шатров: на его верхушке горел перевернутый вверх рогами серебряный полумесяц. Символ одного из ведьминских кланов. Каджу́ – самая сильная ведьма города, возможно, единственная, кто мог помочь Герде найти ее бедовую пропажу.

***

– Ты не бывала у меня прежде, – опустив приветствия, молвила Каджу, когда Герда вошла в шатер и прикрыла за собой тяжелый полог, который, будто живой, извивался и дрожал под ее пальцами.

Верховная ведьма, когда-то красивая, а теперь истончившаяся и выцветшая, будто старая шаль, Каджу сидела за круглым столом, заставленным кристаллами, почерневшими зеркалами и тусклой от времени медной посудой. В руках перебирала нить со стеклянными бусинами, и в каждой из них вспыхивали крохотные лица, обезображенные в крике.

– Не было нужды, вот и не бывала, – ответила Герда холодно и ровно: привычки заискивать перед ведьмами она не имела.

– Здесь новые лица встретишь нечасто, – проскрежетала Каджу и жестом велела Герде снять капюшон. – Обычно наоборот: каждый год кого-то да теряем. Не вампира, так фавна; не фавна, так фею. Но куда чаще – ведьм.

Каджу смотрела с подозрением, явно прощупывала, но страха, что разоблачат, в Герде не было. Сад впустил ее, а остальное никого не касалось.

– Ты не ведьма, – закончив осмотр, подвела итог Каджу и по-птичьи склонила голову. – Крыльев или рогов я тоже не заметила. И всё же ты здесь, значит, тому есть причина.

Скупо кивнула и указала на стул, накрытый блестящей тканью. Та тоже показалась Герде живой: трепыхалась, шла волнами, но стоило Герде присесть, замерла и