Как назло - Магсад Нур

Нур Магсад

Как назло

Магсад НУР

КАК НАЗЛО

1.

Эта женщина моя дальняя родственница. Она стоит в коридоре моей квартиры с низким потолком в черном пальто с меховым воротником в морозный день, когда ветер джигитует, оседлав снегопад. Не уходит. Её приход томит меня. Если бы хватило сил, обоих избил бы прямо в коридоре: и её, и сына, которого притащила с собой. Каждый приход этой женщины изнуряет! Принесла вести о родственниках: мне безразлично! Разве эта женщина по моим вислым взглядам, по моему лицу покойника не видит, что желаю, чтобы убиралась ко всем чертям? Её цель огорчить меня вестями о дальних родственниках. Пристала. С ног до головы клубок плутней. Радуется тому, что принесла: в глубине пальто поблёскивают глаза величиной с горошину... Разговаривает с сумкой, которую волочит на кухню: хочет показать, как ей хорошо живётся. Как она вытащила свою семью (мужа, своего мужа-долбоё...); ей нравится её положение, она почтительна, умна, верна - нет слов. Она хочет показать, что, не почтите за заносчивость, никогда не смогла бы быть счастливой в этой квартире с низким потолком. Я тоже хотел, чтобы она так думала, мне на руку.

Рассказывает о чьих-то похоронах (кто-то из стариков взял да умер), расписывает, как организовала похороны. Сидит, прислонив к щеке пальцы с облупившимся лаком и обстриженными под корень ногтями. Примолкла. Сын еле удерживается, чтобы не уволочь эту женщину вслед за собой. А я со скрещёнными на груди руками. Лодырничаю, прислонившись к холодной стене, прячу глаза за ресницами (у меня длинные ресницы).

***

Привезла простоквашу в трёхлитровой банке, сама разложила на кухне, попросила пустую банку: со стеной говорила. Я дал две, она взяла одну...

2.

В газете объявлений мы оба тайно следим за рубрикой "Ищу человека". Несколько раз, хотя и втайне, ходили отправлять сюда объявление, хотя бы оставить на почте тайный адрес - порознь; я видел себя на ступеньках почты, сидел на ступеньках, проводил рукой по ноге, по промежности; но, когда вслух читали объявления, оба смеялись. Смеялись над теми, кто ищет человека.

- Тряпки! (хором говорили мы)

Каждый раз (у нас вошло в привычку читать объявления вслух) мы слышали голоса нескольких из давших объявления, и никто не станет смеяться над этими голосами. Мы болтали об этом. Кто-то плачет-убивается в этих маленьких шаблонных объявлениях, орёт, держась за нутро, и, чтобы не задохнуться, изрыгивает этим объявлением душащий его комок из горла в воздух. А есть такие, которые веселья ради, и тогда мы снова смеёмся...

Некоторые из них будто музыка, такая музыка и у нас есть, и мы слышим эту музыку, когда уединяемся где-то в углу, или же когда втыкаем в уши наушники от плэйера и остаёмся одни в тёмной комнате...

3.

Пусть эта девушка больше не показывается мне на глаза. Я знал, что-то такое должно было случиться. Оказывается, гордясь своим беретом (она старалась быть похожей на француженку, но, когда говорила о своих мужчинах, называла их "другими сеньорами") ...да, натянув берет чуть ли не до шеи, стала похожа на кикимору, да ещё пошла, взяв меня под руку и, пошатываясь, говорила о любви, о том, что не встанет на моём пути, о том, что не будет ни у кого, ни у кого вымаливать любовь... снова повторила... говорит, что не станет вешаться на меня.

Это не её душа, её душа упала и лежит где-то далеко и даже когда пьянеет и царапает асфальт, она хочет зацепить эту душу когтями и вернуть её себе - и превращается в ведьму.

А я не что иное, как старый ковёр, который она хочет оседлать...

4.

Свора претенциозных женщин притащила ковёр и бросила его посреди комнаты. На нём переглядывались два льва, по краям вытканные узорами бута*. Когда-то сам твердил, что продать, убрать с глаз моих надо, пусть исчезнет, он короток, стар... А теперь к людям прицепился. Чтобы тот ковёр покрутился, да вернулся, рядом был... А ковёр на панели - в Стамбуле...

Взамен появилась куртка, говорили, что собачья кожа. Говорили, будто растят свору собак, потом загоняют её на скотобойню, кожа в одну сторону, остальное - на мыло-шмыло... Помню, бабы, что притащили ковёр (и не спросив уверен, что и собаки, загоняемые на скотобойню, были суками), собирали стадо баранов в архаш, перегоняли его в овчарню, оставив одну свободной, перевязывали три ноги, обстригали, да отпускали. Кочевничьи бабы... Собаки тащились от этой сцены, взыгривались. Львели. Тут-то и начиналось спаривание...

*Бута - азербайджанский узор, похожий на каплю. Символ любви и жизни.

**Архаш - место под открытым воздухом, где в полуденный зной отлёживается стадо скота.

5.

Услышав, что Его память затуманена, а чем дальше, тем больше туманится, притупляется, женщина повисла на нём тут же, в тесном коридоре, чуть не втиснув его на радостях в своё чёрное пальто, чтобы согреть - есть нужда! Женщина быстро сказала рецепт, назвала тысячу лекарств и заставила записать.

Хорошо, что память туманится, после ухода женщины он обрадовался своим словам о тумане: иначе, если всё, что видит, например, эта же женщина, зафиксируется в памяти, там места не останется. Но пусть туман не сходит, будет занавесом, и он рванётся в пустоты, которые не ведал, не видел, и никуда не денется от этой запутанности. Когда женщина ушла, он понял: это был не туман, это была травма...

6.

Что-то моё подсознание возбудилось: как будто ему сделали возбуждающий укол и оно уверено в победе в бою. Вот оно кидается на арену, подобно быку с корриды, взращённому за железной решёткой, здесь ему аплодируют со стороны и ждут ещё больших подвигов...

Ни с того, ни с сего вдруг взбесился: на него смотрят, как на быка! Почему? Разве оно должно быть возбуждённым быком, выставленным на посмешище, выпущенным на пустую арену, чтобы быть разыыыыгранным? Оно хищник, оно бесится на широкой арене среди руин сознания, протыкает рогами цвет, бьётся об стены. Эта арена для него не что иное, как адское кладбище, его обманули, его разыграли. В его клетке, среди решёток, которые он снёс, сидит насупленное старое сознание...

...И оно бросается в свою клетку - на незваного гостя...

7.

Белый-чёрный, чёрный-белый, белый ворон... нет, сбился, белый-чёрный, чёрный-белый...

С чёрно-белой карточки, прикреплённой к зеркалу, смотрит девушка в клетчатом платье с широким воротником: сероглазая, она кажется капризной, претенциозной и немного пугливой. В глубине глаз что-то жалкое...

Я никогда не узнаю, каким цветом отливали на карточке её глаза и разнообразие клеток...

В моих объятиях. Начала болтать о цветах. Пусто!

8.

Каждый день, когда я прихожу на работу, мой близкий друг уставляется на мою хилое тело. Разве он не понимает, что я не хочу ни на работе появляться, ни его, ни других видеть, ни мчаться вперёд, как скоростной поезд. Он только и говорит, что поезд тронулся, мы обязательно должны идти вперёд. Чтобы обосновать свои мысли о необходимости идти вперёд, мой друг приводит в пример весь город и городское движение, девушек в коротких юбках, мобильники, физика, установившего на Парапете телескоп, через который можно достать Луну и Сатурн. Выходит, жить можно! Я ни слова не говорю: сгибает указательный палец, приставляет к моей лысеющей голове. Не стучит. Убирает руку. Я зажмуриваюсь: лучше, если постучит. Выходит, жить можно! Все свои надежды он связывает со мной, а больше всего с моими неожиданными действиями ...

Молчим. Пойдём в Ботанический сад! Здесь надежды моего друга оживают, снова заводится, расписывает проекты, взгляд сверкает, пряяямо нутро потрясает. Снова приводит примеры. Говорим о женщинах. Перемываем женщинам косточки. Мой друг придерживается мысли, что если, прогуливаясь, обратим внимание на походку женщин в городе, заметим, что у них одна нога на земле, другая на небесах. Раньше нас на Луну попадут! Они изнутри прорвали нашу рубаху и прыгнули на шаг в сторону. Пока мы проникали в их глубины, они отправлялись на небо и в этот промежуток времени спокойно искали себе космические станции... Каждый день они на нас: не найдёшь такую женщину, которая не захотела бы забраться наверх. Им жалко нас. Иссякло то, что они могли у нас взять. Они бросят всё на нас и уйдут. Взбирание наверх тоже на шаг приближает этот путь.

Я не верю в это...

***

Мы снова встречаемся на работе в длинном, холодном коридоре. Мой друг отстанет от меня: рядом с ним женщина с распущенными волосами...

9.

Мне делают уколы: из-за нервного напряжения. Говорят, будто болен. Годами бежал от лечения. Теперь делают уколы, вся задница дырявая. Горю, но согласен, чтобы завтра тоже кололи. Скажешь, будто я бык, которого скоро впустят в зал искусственного оплодотворения. Со стороны кажусь себе беспомощным, жалким. Тут самое интересное - моя неискренность. Даже когда называю себя обманщиком, знаю, что готовлю очередной обман для окружающих...

Цель уколов - испробовать всё, ещё раз доказать на собственной шкуре, что я совершенно здоров и что меня обманывают. Жизнь идёт, наверху работает конвейер настроенности, и только я знаю секрет просачивающегося Оттуда здоровья. Скрываю. Хочу сплутовать даже с тем, что шлётся мне с Небес. Посмотрим, есть ли у меня силы перекрыть струю... А струя действует, как заказная почта. В какую бы то ни было дырку засунет свои бандероли, отдаст соседям, оставит у двери... Или же не устанет приходить, пока не достигнет адресата. А вообще, лежу в больнице, чтобы скрыть свою тайну...