Соперник времени - А Закгейм

Закгейм А

Соперник времени

А.Закгейм

Соперник времени

Почти по Станиславу Лему

Не успел я прийти домой, как КН762Ф, слегка поскрипывая, вошел в комнату. Я люблю моего старого КН762Ф, и хотя у нас есть какая-то новейшая штучка - ZU?37,5Е весь на кристаллах алмаза, с модулятором запахов, но старик Ф с его слегка облезшими хромовыми боками как-то уютнее. Он прекрасно изучил мой характер и вечно порадует чем-нибудь приятным. На этот раз он держал в лапах конверт ярко-голубого цвета. Я вскрыл конверт и вынул небольшой листок, на котором было написано от руки некрасивым, но четким почерком:

"Дорогой товарищ Тихонький!

Ученый совет Научно-исследовательского института физики галактик (НИИФИГА) просит тебя принять участие в очередном ежегодном симпозиуме НИИФИГА, который состоится завтра утром".

С тех пор как я, сорокалетним юнцом, всерьез занялся киприпедиумами верхнепалеозойских отложений Южного материка Венеры, я постепенно отошел от галактических проблем. Но кто же останется равнодушным к приглашению на знаменитый симпозиум НИИФИГА! А особенно на завтрашний - ведь на него прилетела даже делегация с Восьмой планеты Сириуса, хотя им пришлось лететь девять лет и хотя после двухдневного пребывания на Земле им нужно отправляться в обратный путь, чтоб не опоздать на работу. Поэтому, не раздумывая долго, я кинулся на ближайшую станцию Трансглоба и как раз успел к последней вечерней ракете.

Огромное здание НИИФИГА гудело. Главный зал, вмещающий 2377 сотрудников института, 419 гостей с Земли и 320 инопланетных гостей, был набит битком. Теснота была такая, что моим друзьям венерианам, как самым легким, пришлось помещаться на головах у гостей с Юпитера. Еще бы! Ведь каждый юпитерец занимал 6,3 квадратного метра пола, а один, особенно тучный, даже 7,5. До начала заседания собравшиеся, образовав небольшие группки, оживленно переговаривались, делились воспоминаниями, новостями, спорили. Время от времени каждый с любопытством поглядывал на специально оборудованную кварцевую скамью. Нагретая до семисот градусов, она светилась красным светом, а на ней, зябко поеживаясь, сидели шесть гостей из системы Сириуса и при помощи l-мезонного переводчика беседовали с профессором Беспамятновым. На телеэкранах было видно, что в соседних аудиториях уже начались заседания секций. Очень интересна была программа секции математики, особенно второй доклад - "О раскраске ребер графа" [примечание для читателей, не искушенных в математике: вряд ли хоть один фантаст способен тягаться с математиками в буйстве фантазии; поэтому названия и цитаты по математике я просто у них воровал; в частности, название этого доклада украдено у Шеннона; отрывок об l-идеалах взят из "Докладов Академии наук СССР"; разумеется, авторы цитат не подозревают, в каком контексте приведены их слова; по этому поводу приношу им глубокие извинения]. Но уже прозвенел колокольчик председателя, знаменитый колокольчик, сделанный из обломка Тунгусского метеорита. Заседание началось.

Все заседание было посвящено единственному вопросу. Два месяца назад старейшая космическая радиостанция Джодрелл Бэнк приняла сигналы из района галактики Месье286. Расшифровка сигналов показала, что они посланы разумными существами, которые, мечтая установить связь с братьями по разуму, передали сводку основных законов природы и физических констант. И вот при расшифровке все дешифровочные машины единодушно получили для скорости света значение 323487 км/сек вместо общепринятого на Земле значения 299776 км/сек. Что это? Поразительная ошибка наших далеких коллег? Или в этой отдаленнейшей части вселенной, отделенной от нас бездной в 130 миллиардов световых лет, действуют иные законы природы?.. От этих мыслей захватывало дух. Не удивительно, что после доклада профессора Райграса развернулись бурные прения. Высказывались самые смелые, самые остроумные, самые тонкие, самые... словом, все "самые" гипотезы, какие только могли возникнуть в головах трех с лишним тысяч выдающихся ученых.

У меня никаких гипотез не возникло. Я был просто ошеломлен. Из всех высказываний мне больше всего понравилась теория профессора Беспамятнова. По его мнению, было передано такое же значение скорости света, какое известно и нам, но по дороге эта величина просто растянулась из-за красного смещения, которое, как известно, увеличивает длину волн любых сигналов, приходящих "оттуда". По-моему, это было самое простое объяснение, но большинство выступавших сочло его недостаточно радикальным.

Наконец стало ясно, что прения зашли в тупик. Слегка утомленный (все-таки годы дают себя знать, сто восемнадцать лет - это не восемьдесят), я вышел из зала и заглянул в Малую аудиторию, где заседала секция математики. На кафедре стояла миловидная девушка, очевидно только что начавшая доклад. Она говорила:

- Изучаются некоторые свойства архимедовых К-линеалов, в которых всякий l-идеал погружается в максимальный. Архимедов К-линеал мы будем называть К-линеалом с достаточным множеством l-идеалов, если всякий его l-идеал можно погрузить в максимальный. Ясно, что подобное определение можно дать и для произвольной l-группы.

Мне это не показалось таким уж ясным. Попытавшись представить себе, как это выглядит, когда идеал погружается в максимальный, я отвлекся, потерял нить доклада и, раздосадованный, решил, что с меня хватит. Полечу домой и немного отдохну. Но судьба приготовила мне неожиданную встречу.

На улице моросил унылый нескончаемый дождик. В тумане был виден лишь маленький кусок зеленой Алайской долины и ярко-красный берег, в который билась такая же красная, мутная вода Кызыл-Су. Внезапно из какой-то ниши в стене вынырнула странная фигура и тихим, скрипучим голосом воскликнула: "Подождите, Тихонький!" Это был совсем молодой человек, лет сорока-пятидесяти, но его одутловатое лицо с глубокими морщинами и слегка сгорбленный стан говорили о нездоровом образе жизни. На нем были уродливый серый прорезиненный плащ с капюшоном образца середины прошлого века и огромные неуклюжие сапоги. Странность его внешности усиливалась тем, что он был буквально увешан часами. На обеих руках было надето по две пары обычных механических часов. Такие же часы виднелись из-за голенища левого сапога. Шею пересекал характерный оранжевый кабель гравихрона. И в довершение всего на лбу в виде фероньерки был укреплен микротемпограф.

- Вы не помните меня? - спросил он с тревогой, и сквозь преждевременно одряхлевшие черты проступило знакомое выражение.

- Помню. Здравствуйте, Ньютонцев.

Он учился в одной группе с моим сыном и уже тогда был странным. Безусловно, крайне талантливый, он всегда был угрюм и нелюдим. Это было время первого трансастрального маршрута, и весь курс целиком подал заявления в экспедицию на Проксиму - весь, кроме Ньютонцева. А вскоре он внезапно ушел из механического института и исчез. Даже милая девушка Изольда Елисеева, по уши в него влюбленная, не знала, куда он делся, хотя выплакала все глаза. И вот через двадцать семь лет он стоит передо мной.