На краю Чукотки, или Московский автономный округ - Сергей Тымнэтыкай

Сергей Тымнэттыкай

НА КРАЮ ЧУКОТКИ, ИЛИ МОСКОВСКИЙ АВТОНОМНЫЙ ОКРУГ

«Первое упоминание о чукчах в письменных источниках относится к 1641 в связи с тем, что в районе Колымы они напали на русских сборщиков ясака (подать пушниной, собираемая с аборигенов). Стоит обратить внимание, что это была агрессия со стороны чукчей.»

«А если бы тогда, в XVII веке, чукчи дошли до Москвы? Возможно ведь такое…»

1. Московский поезд

— А вот я ещё анекдот вспомнил, — донеслось снизу. — Приехал московит в Анадырь, поселился в гостинице. Ну, ему, типа, говорят: как проголодаетесь, закажите обед по телефону. Ну, день он из номера не выходит, ну два. Открывают двери… А он бегает вокруг телефона и кричит: «Телефона-телефона, а московит кушать хочет!»

Внизу заржали.

— А вот тоже. Приезжает московит из Анадыря, привёз с собой электрический чайник. Ему говорят: «Да у тебя ж в избе электричества нет!» А он: «Московит не дурак, московит розетку купил!»

Снова взрыв смеха.

Вынтэнэ стало противно. Она украдкой посмотрела на мужчин. Волосы у них светловатые, а глаза — округлые. Сами ведь помесь с туземцами! Кем были их предки? Волжскими болгарами? Или мордвинами? А может, теми же несчастными московитами? Но эти считают себя чукчами.

Конечно же, чукчами! Гордыми повелителями, народом-духоносцем. Старшими братьями всех остальных — коряков, якутов, московитов…

Хотя, какие они московитам братья?

Почему она, Вынтэнэ, не задирает носа? Ведь могла бы! А что, коренная анадырчанка, чистокровная чукча. И волосы у неё, между прочим, иссиня-чёрные. И глаза безупречно узкие. Прямо таки «высшая раса». Хоть позируй для плакатов Чукотского национального единства…

— Купил московит растворимый кофе. Читает инструкцию: «Возьмите чайную ложку кофе…» Сыплет кофе себе в рот. «Залейте кипятком…» Льёт себе в горло кипяток. «Перемешайте…» Крутит животом. А потом жалуется: «Ох, и придумают же эти чукчи!»

— Гы-гы-гы! — отозвались попутчики.

Вынтэнэ вжалась в верхнюю полку. Хотелось сказать им что-нибудь резкое. Хотя зачем? Всё равно они не поймут. Где им знать, что до 1641 года московиты считались искусными воинами? Что их боялись не только соседние народы, но даже коряки и юкагиры? Да что там! Даже чукчам не сразу удалось их усмирить…

— Увидел московит-пастух машину. Подошёл, присмотрелся… Трогает покрышки и говорит: «Резина!» Трогает лобовое стекло — «Стиклё!» Потрогал выхлопную трубу — «Самец!»

Казалось, купе треснет от хохота. Все посмотрели в сторону Вынтэнэ — как баба отреагирует?

Вынтэнэ притворилась, что спит.

Больше всего она боялась, чтоб мужики не начали приставать. Их трое, а она — одна. Кто знает, что им взбредёт в голову. Но попутчики оказались вменяемыми. Рассказали ещё пару анекдотов и завалились спать.

В Казани они сошли. Вынтэнэ осталась в купе одна.

За Владимиром почувствовалась близость Московии. За окнами появились первые коровьи стада. Коровы паслись, словно обычные олени. Словно на картинках в детской книжке про Европу!

Впервые Вынтэнэ видела их в таком количестве. В анадырском зоопарке жило несколько коровьих пар — стареньких, облезлых и простуженых. Их было жалко. Не верилось, что эти убогие существа смогли бы выжить вне вольера…

Но вот же они, прямо за окном!

Вынтэнэ зачаровывали пейзажи крайней Чукотки. Все эти рощи экзотических деревьев, луга, покрытые невиданными цветами, неестественно тёплые реки…

Интересно, как выглядели эти места триста лет назад? Должно быть, непролазный лес. С волками, медведями, рысями… А среди берёз неслышно крались охотники-московиты. За спиной — примитивный мушкетик, а в руках — заточенная алебарда. Ею охотник надрезает кору и на землю проливается чистый, словно слеза, берёзовый сок. Московит припадает к разрезу ртом и пьёт.

Именно берёзовым соком восстанавливали московиты мужскую силу. «Где же я это читала?» — подумала Вынтэнэ. Кажется, в свидетельствах первопроходцев. Они ещё застали древние обычаи туземцев.

Страшно подумать, что сделали чукчи с этим первозданным краем! Леса вырублены под корень, реки загрязнены промышленными отходами…

А туземцы, былые хозяева этих мест? Согнаны и ассимилированы. Забыты традиции предков, забыты народные промыслы. Даже московский язык вытеснен из обихода — всюду слышен один лишь чукотский.

Иногда Вынтэнэ становится стыдно. Стыдно за страну, за соотечественников… Предки Вынтэнэ были воинами. Они лично участвовали в усмирении Москвы и Казани. Нападали на туземные стойбища, угоняли скот, убивали мужчин, насиловали женщин… Теперь об этом стараются забыть. В школьных учебниках пишут, будто Москва добровольно вошла в состав Чукотки. И дети верят. Ибо трудно представить, чтобы смешной неуклюжий московит — персонаж анекдотов — мог или захотел противостоять чукчам. Он ведь только и умеет, что повторять: «Моя знай, наш столица — Анадырь! Моя хотеть многа учиться, чтоб быть, как чукча!»

В купе заглянула проводница.

— Мы уже подъезжаем, — сообщила она. — Через полчаса закрываю туалеты.

2. Город Москва

Москва разочаровала Вынтэнэ. После Анадыря, с его сорокаэтажными ярангами, подвесными автодорогами, подземным поездом на Канчалан, городом её не назовёшь. Скорее, городок, или, даже, посёлок. Население — тысяч десять, не больше.

Весь центр застроен панельными пятиэтажками. Посреди — бесформенная яранга местного совета — «парламента» Московского автономного округа. Что в нём такого «автономного» было неясно. Обычная административная единица, как десятки других.

Да и прохожие на вид мало отличались от жителей Тюмени или Читы.

Где, Вынтэнэ, тот сказочный город, который так часто тебе снился? Экзотический и шумный, с бревенчатыми избами… На улицах белобрысые круглоглазые детки водят «хороводы» и играют в «чехарду». Женщины в «кокошниках» поют протяжные песни. А мужчины в «картузах» сидят на «завалинках» и играют на балалайках. Где та Москва, в которую ты верила? Её нет. А может и не было никогда.

Перед Вынтэнэ — обычный районный центр. Ни больше и ни меньше. Хоть теперь же возвращайся назад!

На вокзале её встречали.

— Я — Кэленкеу, — представился мужчина лет сорока. — Поручили тебя встретить.

— Вынтэнэ, — сказала девушка.

— Знаю, знаю. Журналистка. Приехала про московитов писать. Нам, в Администрацию, позвонили, предупредили…

Кэленкеу понёс чемодан к машине.

— Нам недалеко, — приговаривал он. — Могли б и пешком даже…

— Скажите, а где найти московитов? — спросила Вынтэнэ.

— Да где угодно! Тут, в городе, их тысячи три. Интервьюируй-нехочу!

— Я настоящих ищу, понимаете? Таких, чтоб в избах жили, пасли лошадей, по-московски говорили…

— Дикарей что ли? — удивился Кэленкеу. — Да таких теперь нет. Не осталось. Все в интернатах учились, все по-чукотски шпарят. На мотоциклах ездят, про лошадей забыли.

— Значит, я зря приехала?

— Ну почему же? У нас есть прекрасный народный ансамбль. «Валенки» называется. У них там и костюмы московские, и песни на местную музыку, и спектакли. Всё на чукотском, всё понятно. А ещё краеведческий музей…

— Вы меня не так поняли, — перебила Вынтэнэ. — Я настоящих московитов ищу, не чукотизованных. Тех, что поют на московском наречии.

Кэленкеу пожал плечами.

— Ну, доченька, ежели тебе экзотика нужна — поезжай в деревню.

— Я Вам не дочка и прошу обращаться ко мне на «Вы», — Вынтэнэ не любила фамильярности.

— Ох уж эти анадырцы, — проворчал себе под нос Кэленкеу.

Вынтэнэ сделала вид, что не расслышала. Иногородние не любят анадырцев, считают их снобами. Обычный комплекс нищего по отношению к обеспеченному. А чем, как не бедностью, гордиться немолодому мужчине из провинции?

— Приехали, — буркнул Кэленкеу. — Вот она, гостиница.

Гостиница «Москва» оказалась уютной. А для провинции даже «роскошной». В каждом номере — отдельный душ и туалет. Кровати застелены аккуратно. Окна большие, со шторами. Если б ещё пейзаж за окнами заменить…

— У нас тут вчера иностранцы вселились, — по секрету сообщил швейцар.

Он говорил это так, будто иностранец — это что-то особенное. Таким тоном сообщают о приезде президента или, как минимум, эстрадной звезды.

— Туристы? — спросила Вынтэнэ.

— Что Вы?! Учёные!

— У вас тут что, наука развита?

— Ну, развита не развита, для ихней науки тут самое место.

— Что же это за ихняя наука? — съязвила Вынтэнэ.

Но швейцар не понял иронии.

— Этнография, — пояснил он. — Ездят по всему округу и московитов изучают. Они-то сами из Литвы, а для литвинов московиты — как для нас каряки.