Свободный поиск - Николай Старилов

Николай Старилов

Свободный поиск 

I

Алексей долго не мог демобилизоваться из армии. Его не отпускали, предлагали учиться, было предложение перейти в органы госбезопасности, но он настоял на своем, и в конце мая сорок шестого года он вышел из вагона на перрон Белорусского вокзала, с беспомощной, но счастливой улыбкой вглядываясь в вокзальную сутолоку, не находя знакомых лиц. Потом через шум толпы к нему пробился голос матери, и, не разбирая дороги, он бросился к ней, увидел поседевшего отца в генеральском мундире. Поцеловав маму он улыбнулся и поднес руку к фуражке:

— Товарищ генерал, майор запаса Никольский прибыл в ваше полное распоряжение. Отец мгновение смотрел на него, узнавая и не узнавая родного сына, потом притянул к себе и прошептал:

— Нет уж, Алёшенька, это не для тебя, хоть у тебя орденов и больше, чем у меня и Миши вместе взятых. Поступай-ка теперь в своё полное распоряжение, малыш. Отец неожиданно, может быть неожиданно и для самого себя, назвал его детским прозвищем, и от этого или от всего, что Алексей почувствовал сейчас, быть может именно в это мгновение он по-настоящему почувствовал, что война не только кончилась, но и осталась для него позади навсегда, он почувствовал как впервые за многие годы с кровью и тысячами смертей прошедших перед ним, теперь, когда ему и тем, кто был рядом с ним уже не грозило и не могло грозить ничего, кроме жизни, у него на глаза наворачиваются слезы. На следующий же день он пошёл в институт. Пошёл не снимая погон и орденов, хотя и не любил пускать пыль в глаза, но прежде всего ему самому после пяти лет разлуки хотелось, чтобы первое посещение храма того божества, которому он поклонялся с детских лет прошло торжественно. Кроме того, несмотря на то, что он знал, что фронтовикам даны преимущества, а ему надо даже не поступать в институт, а всего лишь восстановиться на третьем курсе, всё-таки в душе жила смутная тревога — а вдруг, мало ли что — всё жe прошло столько лет, да и война уже год как кончилась. Вахтерша пристально посмотрела на его регалии, спросила не так как других — что, мол, тебе надо? — а с желанием помочь фронтовику:

— Вы к кому?

— Мне нужно восстановиться в институте, так что я, видимо, в деканат художественного факультета, — охотно ответил Алексеи, хотя понимал, что эта пожилая женщина, спрашивающая его с искренним участием ничего не понимает в институтских делах.

— А, учились здесь, стало быть. Не забыли как пройти?

— Нет.

— Ну, тогда, счастливо. В коридорах, в отличие от предвоенных лет было ощутимо больше женского пола. Очень серьезные и уверенные в себе и своем таланте девушки шли кто налегке, кто с огромными планшетами, и почти каждая из них с интересом оглядывала молодого майора, обвешанного орденами. Вдруг из какой-то двери выскочила ещё одна девушка, зыркнула глазами по-боевому и вцепилась Алексею в рукав кителя.

— Товарищ, вы позировать! Александр Петрович ждёт! Идите быстрее! В её речи не было ни одного вопросительного знака, он был явно не в её стиле. Растерявшийся Алексей неуверенно попытался вытянуть свои рукав из цепких лапок этой девчонки.

— Маша, успокойся, что ты пристала к человеку, это совсем не он.

— Ой, не может быть, Ксения Николаевна! Простите, пожалуйста, товарищ майор! Маша исчезла, а Алексей повернулся к странно знакомому голосу.

— Алёша!

— Ксения?!

— А мы думали… ведь уже год прошёл, а о тебе ни слуху, ни духу.

— Думали, что погиб? Нет, я, как видишь, живой. Меня всё никак не демобилизовывали, в академию посылали учиться… Извини, это всё потом, а вот тебя я не ожидал, честно говоря, увидеть. Ты знаешь, я летом сорок второго звонил тебе и понял так…

— А мама и правда думала, что я погибла. Я была на окопных работах бомбёжка, потом немцы, все разбежались, отбилась от своих. Два месяца домой добиралась на перекладных — с машины на поезд, а больше всё на своих двоих. Повезло… Ну, мои похождения малоинтересны, а судя по твоему иконостасу, как говорите вы, фронтовики, видишь, я уже успела набраться ваших словечек, ты можешь целый роман о себе написать. Ну, это потом, когда известный скульптор Никольский будет писать мемуары, на склоне лет.

— Не один роман, Ксюша, много романов, целую библиотеку. Но, как ты правильно сказала, это потом. А сейчас мне, чтобы стать когда-нибудь хотя бы просто скульптором, нужно найти деканат и узнать каким образом я смогу восстановиться в институте.

— Неужели ты забыл, где деканат?

— Нет.

— Все-таки пойдём вместе, я тебя провожу, а кроме того, я ведь всё-таки преподаватель, член дружного коллектива наставников таких неоперившихся пока юнцов, как ты, — засмеялась Ксения, с удовольствием глядя на выразившее сложную гамму чувств лицо Алексея. А он действительно был меньше удивлен тем, что Ксения жива — в войну многих хоронили, и не по одному разу, чем тем, что она теперь преподаватель, тот человек, перед которым Алексей привык себя чувствовать маленьким неумехой.

— И ты, что же — учишь? — туповато спросил он.

— Да, учу, в том числе и таких сиятельных орденоносцев, с которыми когда-то училась на одном курсе.

— Ну, я-то у тебя точно учиться не буду.

— Это почему же? Я ведь закончила институт, пока вы воевали, — обиделась Ксения.

— Ты не обижайся, Ксень, а? Так как-то вырвалось. А учиться я всё же у тебя не буду.

— Узнаю Никольского. Всё такой же упрямый как бес. Никуда ты не денешься. Будешь ещё за мной с зачёткой ходить, и я может быть, по старой дружбе, соизволю поставить тебе «удовлетворительно».

— Не части, Ксюш. Мы уже пришли. Ты не заходи со мной.

— Я не с тобой, просто мне нужно по своим делам.

— Даже, если очень нужно, зайди потом, хорошо? По старой дружбе. Ксения обиделась по-настоящему, молча повернулась и пошла прочь, гордо вскинув голову. Алексей усмехнулся.

— Ксения, у тебя телефон прежний?

— Нет, а что?

— Хотелось бы встретиться с ребятами… теми, что остались. Ксения пожала плечами.

— Ну, ладно, запиши.

— А почему у тебя теперь другой телефон? Переехали?

— Нет, мама живёт там же. А я, когда вышла замуж, переехала.

— Не нарваться бы на мужа, а то ещё подумает, что любовник звонит.

— Не нарвёшься, не бойся. Мы разошлись.

— А он куда же делся?

— Уехал. Живёт в Ленинграде, завёл новую семью, теперь это просто. Женского поголовья навалом, а мужского не хватает. Ещё будут вопросы?

— Угу. Он кто?

— Что ты имеешь в виду?

— Профессию.

— Художник, конечно.

— Даже «конечно»? Я его не знаю?

— Нет.

— Подумать только, Ксения, ты — преподаватель, была замужем, развелась — а я как был студентом третьего курса, так им и остался, хотя прошло уже пять лет.

— Ты не прибедняйся, а вообще это не только твоя беда. Вы никак не можете понять, что действительно прошли пять лет. Пять. Лет. Прошли.

— Поймём, Ксень, мы всё поймём… А может быть действительно, не поймём никогда. Ну, ладно, иди. Я тебе позвоню.

— Слушаюсь, товарищ майор, — Алексей рассмеялся, сказал ей:

— Солдат из тебя аховый, рядовой Соснова, — и открыл дверь. Всё оказалось намного проще, чем он думал. Ему пришлось всего лишь написать заявление о восстановлении на третьем курсе художественного факультета. Декан тут же наложил резолюцию, и он опять стал студентом. С первого сентября он мог приступать к занятиям. А до сентября ещё было целых три месяца. Ну, что ж, он заслужил этот отдых. Впрочем, он знал, что на долгое ничегонеделание его не хватит. За пять лет его руки так истосковались по работе, что он готов был рисовать и лепить по двадцать четыре часа в сутки. Вечером он позвонил Ксении.

— Я переговорила с ребятами, мы решили устроить в субботу приём в твою честь.

— Есть. Хорошо было бы, если бы ты ещё сказала свой адрес.

— Записывай.

— Я больше привык запоминать.

— Не будь вредным.

— Постараюсь, Ксюш. Память его не подвела, и всё же ему пришлось поблуждать, пока он нашёл в глубине улицы старинный шестиэтажный дом, скрытый листвой вековых деревьев. Среди доброго десятка звонков коммунальной квартиры, Алексей как ни старался не смог найти фамилию Ксении. Тогда он позвонил наугад. Послышались шаги и женский голос спросил:

— Кто там?

— Мне Ксению Николаевну.

— Звоните Кирилловым. Алексей нажал кнопку с надписью «Д.Г. Кириллов». Ксения, не спрашивая, распахнула дверь.

— Это ты звонил? Извини, Алёшенька, я забыла тебе сказать, а Евгения Семёновна, конечно, не могла меня позвать, ведь это так трудно…

— Да ладно, Ксюш, перестань. Значит ты теперь Кириллова? — сказал Алексей, передавая ей сумку с вином и продуктами.

— Нет, просто табличку всё забываю сменить. Идя вслед за ней по длинному, загроможденному старой мебелью, какими-то тазами, велосипедами, корытами и ещё бог знает чем коридору, освещенному тусклой лампочкой, которая висела здесь, наверное ещё с дореволюционных времён, Алексей спросил: