Двое под звездным ливнем - Людмила Толмачева

Людмила Толмачева

ДВОЕ ПОД ЗВЕЗДНЫМ ЛИВНЕМ

1

Он сидел за столом, тупо уставившись в газету, а в проеме двери Инга, яркая, как экзотическая бабочка, в слепой ярости бросала убийственные фразы:

– Я тебя ненавижу, Неустроев! Ты же натуральный шизик! Альтернативщик хренов! И этому придурку я отдала два года жизни! О чем я думала? Ведь невооруженным глазом видно, что ты чокнутый! Все! Я уезжаю и надеюсь, что мы никогда не пересечемся! Оставайся в своем андеграунде! Можешь совсем загнуться в этой зачуханной деревне – мне уже по барабану! А продюсеру я так и скажу, что у тебя отъехала крыша и ты недееспособен. Пусть ищет другого автора!

От мощного удара хлопнувшей двери зазвенела посуда на кухонной полке и осыпалась печная штукатурка. Снаружи послышался шум отъезжающего автомобиля, и вскоре все стихло.

Костя подошел к окну, распахнул обе створки, щелчком выбросил окурок. Из окна пахнуло ароматом отцветающих яблонь. Сад, неухоженный, заросший малиной и травами, манил к себе волнующей тишиной – какой- то дикой, первозданной прелестью.

«Прежние хозяева не нарушали законов природы, – подумалось ему некстати, – А интересно, в райском саду есть садовник, который бы отпиливал умершие ветки и боролся с сорняками? Впрочем, об этом я никогда не узнаю. Как говорится, рад бы в рай… Пойти, что ли, заняться забором. Он почти лег на соседский огород…»

Стук в дверь прервал его хозяйственные мысли. «Они оставят меня в покое? – проворчал Костя и крикнул: – Открыто!»

На пороге показалось необыкновенное существо – длинноногое, с копной рыжих волос и светло-зелеными глазами. Существо непринужденно улыбнулось и заговорило нежным сопрано:

– Здравствуйте! Я из газеты «Оранжевое небо». Моя фамилия Резунова.

Девушка, да это была все-таки девушка, сделала паузу, предполагающую ответную реакцию, но таковой не последовало – Костя выжидающе смотрел на непрошенную гостью и молчал.

– Гм. Вы не могли бы уделить мне немного времени? – спросила корреспондентка, уже не так уверенно. – Понимаете, я здесь по заданию редакции. Мне нужно собрать материал для очерка под условным названием «Из жизни села Староверово»…

Она умолкла, и стало слышно жужжание мухи на окне и мерное постукивание ходиков. Костя с любопытством музейного посетителя оглядел девушку, пожевал губами и равнодушно, хотя и вежливо ответил:

– Вряд ли я смогу вам помочь. Я здесь недавно. Всего полгода. Так что…

– Знаете что, зовите меня по имени и, если можно, на «ты», – пропела рыжеволосая и улыбнулась.

Эта улыбка еще ни разу не дала осечки, била точно в цель, независимо от пола и возраста, и использовалась для «пущего контакта» во время интервью.

Увы, Костя, а точнее Константин Неустроев, тридцати четырех лет от роду, известный поэт и автор текстов популярной рок-группы, стал исключением в практике общительной газетчицы.

– Извините, у меня совсем нет времени, – сказал Костя, не глядя на девушку. – Советую пойти к нашему фермеру Садырину. Его особняк в конце улицы. Как выйдете из калитки, повернете направо.

Решив, что разговор исчерпан, он пробурчал «До свиданья» и шагнул в кухню. Само собой подразумевалось, что гостья должна была покинуть дом, ведь ей недвусмысленно указали на дверь. Но она и не подумала отступать. Напротив, такие острые моменты подхлестывали ее профессиональные амбиции. Ей захотелось продемонстрировать высший журналистский пилотаж – умение заполучить информацию в самом, казалось бы, безнадежном случае.

– Вы знаете, а я уже побывала у этого фермера, – невинным тоном сообщила она, заглядывая на кухню.

Ее появление было столь неожиданным, что Костя, наливавший в это время кипяток в эмалированную кружку, отвлекся и ошпарил тыльную сторону левой ладони. Сморщившись от боли, он с чертыханьем шлепнул кружку на стол и замахал рукой.

– Ой, вам, наверное, очень больно? Знаете, что нужно сделать? Окунуть руку в холодную воду, – протараторила корреспондентка и, тут же схватив Костину руку, сунула ее в ведро с водой, что стояло на лавке у стола.

Он оторопело посмотрел на девицу, в голове некстати промелькнуло: «Ну и хватка у этой рыжей бестии! А с виду не скажешь…»

А она вынула из воды его кисть и деловито осмотрела место ожога.

– Так. Пузырей, слава богу, нет. Лишь покраснение. Больно?

Костя машинально кивнул, удивляясь самому себе: с какого бодуна он подчиняется этой рыжей?

– У вас есть что-нибудь стерильное? – прощебетала девица и огляделась по сторонам.

На гвозде висело полотенце, которое и чистым-то назвать не поворачивался язык, а уж стерильным… Девушка все же взяла его двумя пальцами, брезгливо повертела и вздохнула:

– Ну, тогда лучше мой платок.

Она полезла в свою сумку, висящую на плече, достала аккуратно выглаженный платочек и приложила его к больному месту.

– Прибинтовать придется этим подручным средством, ничего не поделаешь, – пробормотала она, обматывая руку полотенцем. – Ну как? Легче?

– Угу, – согласился Костя и сел на табурет.

– Все равно будет болеть. Нужны радикальные меры, иначе эта болячка выбьет вас из колеи на целую неделю. Я знаю одно такое средство, от своей бабушки. Вы как, согласны на дальнейшее лечение? Тут главное – желание самого больного. Иначе, все насмарку.

– В принципе, я как бы…

– Ну и чудненько. Значит так. Срочно нужна свежая порция мочи.

– ?

– Лучше вашей собственной. Вот в этот ковш будет самое то. Я пока выйду, а вы тут… Короче, наполните тару. Только оперативно. Время идет, и могут начаться нежелательные процессы.

– Слушайте, это, по-моему, уже лишнее. Ничего у меня уже не болит. И вообще… Это уж какой- то сюр. Спасибо, конечно, за заботу…

– Да вы что? Стесняетесь меня что ли? Кончайте греться по пустякам! Я за свою журналистскую жизнь повидала всякого…

– Ну вот что, сударыня, – не на шутку рассердился Костя, – оставьте меня в покое! Идите лучше к Садырину. Ах, да. Вы там уже были. Ну тогда к Сметанихе, то бишь к бабке Сметаниной. Она прожила здесь всю жизнь, восстанавливала после войны колхоз и всякого, как вы говорите, повидала. Так что найдете с ней общий язык.

– Хорошо. И на том спасибо. Пойду к Сметанихе. Только руку надо перебинтовать. У вас есть бинт?

– Бинт? Откуда?

– А какая- нибудь чистая тряпочка?

– Слушайте, не беспокойтесь вы так! Я уж как- нибудь сам о себе позабочусь.

– И как же это? Ну, хорошо. Не хотите мочой, можно смазать подсолнечным маслом. Надеюсь, оно- то есть в хозяйстве?

– Не знаю. Может, и есть, – буркнул Костя.

– Сейчас мы посмотрим, – промурлыкала неугомонная целительница и начала обшаривать кухонную полку.

Встав на цыпочки и выгнувшись при этом так соблазнительно, что Костя невольно отвел глаза, она заглянула на самый верх.

– Ага, вот оно! Сейчас мы…

Она размотала полотенце, убрала платок и, смочив свой указательный палец маслом, осторожно провела им по Костиной ладони. И тут он впервые обратил внимание на ее руки.

Надо заметить, что в женщинах Константин ценил только две вещи: глаза и руки. Он мог простить неказистый нос, оттопыренные уши и другие недостатки. Но глаза, как отражатели духовной ипостаси, и женские руки, по его мнению, обязаны «сердце наполнять святым очарованьем».

Руки энергичной гостьи, как у леонардовской «дамы с горностаем», юной Чечилии, отличались узкими, по-детски пухлыми ладонями, длинными изящными пальцами, чистой, словно источающей свет, кожей.

Костино сердце заныло сладкой болью. Нет, желания немедленно припасть к ее руке и облобызать в страстном порыве не возникло. Тут было другое. Откуда-то из душевных глубин вырывалось запретное, им же самим табуированное. Навсегда, до скончания дней. Но клятва, произнесенная когда-то холодным рассудком, рассыпалась как карточный домик при виде этих дивных рук. Вновь рождались образы, строки, рифмы! Непрошено! Бесцеремонно! Нагло, в конце концов! А, черт!

Его тихий стон, исторгнутый сквозь зубовный скрежет, был истолкован превратно.

– Потерпите, – голосом сестры милосердия произнесла новоявленная Чечилия. – У меня есть бактерицидный пластырь. Я беру в командировки кое-что из медикаментов. Мало ли, в пути все может произойти. Сейчас я заклею место ожога, и вам сразу полегчает. Вот так.

От прикосновения ее пальцев у Кости что- то перемкнуло внутри. В расслабленном состоянии, с головой, переполненной рифмами, он позволил усадить себя за стол и даже напоить чаем. Девушка при этом говорила не умолкая. Она поведала свою биографию, правда, в общих чертах, но при этом описав с ненужными подробностями своих университетских подруг. Когда речь зашла о преподавателях, в сенях постучали и, не дожидаясь разрешения, открыли дверь.

– Здравствуйте, – густым баритоном заговорил вошедший, коренастый загорелый мужчина лет сорока.

Это был тот самый фермер Садырин, к которому Костя настойчиво отправлял своенравную корреспондентку.