Воин жив - Джоэл Розенберг

Джоэл Розенберг

Воин жив

Пролог

ЛАЭРАН

Каждый достоин того общества, в котором вращается.

– Ты должен найти его, – сказал гильдмастер Работорговой гильдии Ирин. – Найти и остановить.

Ирин был сутул и с виду очень стар. Шея его, казалось, с трудом поддерживает огромную голову, а глаза сделались тускло-серыми, и не было в них того пронзительного белесого блеска, что запомнился Лаэрану по годам его ученичества в гильдии.

Во все время прогулки по саду Ирин теребил клочок выбеленной солнцем кожи, поглаживая его пальцами, словно то был магический талисман, – чего быть никак не могло.

Мало в чем можно быть уверенным в этом мире, думал Лаэран, но что в этой коже магии нет – совершенно точно. Клочок тщательно исследовал уважаемый маг, мастер Пандатавэйской гильдии магов, а маги, хоть на них и не всегда стоит полагаться – они, по большей части, самоуверенные трусы, – могут отличить волшебную вещь от не волшебной. В этом им доверять можно – вполне.

Внутренний дворик Работорговой гильдии был местом покоя, отдохновения. Мраморные скамьи окружали лужайку, трава на которой всегда стояла по щиколотку, а вокруг поднималась живая изгородь – каждую ночь при свете факелов за ними ухаживали рабы.

Но цветы рабам не доверяли. Их обихаживал садовник, связанный с гильдией клятвой верности. Цветы – дело особое, подумал Лаэран, наклоняясь понюхать крупную бордовую розу. Им нужны любовь и забота – не уход из-под палки.

Лаэран любил этот сад. Это было единственное спокойное место в городе, единственное место, где он полностью отрешался от шума, сутолоки и вони Пандатавэя.

– Ты должен остановить Карла Куллинана, – повторил гильдмастер, словно до того Лаэран не слышал его.

– Ты это уже говорил. – Лаэран поднял палец, как учитель, перебивающий ученика, в душе надеясь, что Ирин даст ему по шее за такую наглость, молчаливо умоляя гильдмастера утвердить свою власть.

Но старик только кивнул.

Лаэрану захотелось взвыть. Гильдмастер не мог управлять собой. Долго ли сможет он еще управлять гильдией?..

Не самое лучшее время покидать Пандатавэй. Возможно, Лаэран и сознавал, что надежд стать гильдмастером у него нет – в двадцать гильдмастерами не становятся, ими и в тридцать-то становятся редко – но, как самый молодой из мастеров гильдии, он мог бы как-то воздействовать на грядущие выборы.

Если выборы вообще будут. Если все, что нужно сейчас гильдии, – это стабильность, то, значит, властвовать вполне может кто-то, стоящий за троном.

Лаэран взял кусок кожи. Шириной в две ладони, кожа не сказать чтобы тонкой выделки – скорей всего вырезана из мешка для провизии или чего-то вроде того.

На шероховатой поверхности – надпись; высохшая кровь, сказал себе Лаэран. Большую часть написанного он не разобрал, хоть и заподозрил, что это тот самый аглицкий, который Карл Куллинан и его приятели сделали языком всех торговцев Эрена – да и не только его.

Но по низу шла строчка на понятном ему языке.

«Воин жив» – утверждала она.

Под ней было три грубых рисунка: меч, топор и нож – угроза, что Куллинан станет убивать их всем, что попадется под руку.

Это был третий такой кусок кожи, увиденный Лаэраном. Первый привез из Мелавэя он сам; кусок был пришпилен к трупу его брата по гильдии, которого разрубили топором от лба до пояса.

Второй нашли в Эвеноре – привязанным к рукояти меча, пронзившего три тела. Убийцы либо подстерегли работорговцев в темном проулке, либо заманили их туда и прикончили одного за другим.

Этот – третий – отыскался в Ландейле, в гостиничном номере; он был снова приколот к трупу, на сей раз – ножом, торчавшим изо рта работорговца как окровавленный железный язык. Звали работорговца Нимин – Лаэран немного знал его. Его, подмастерья, отправили с пустячным торговым делом – сопроводить до места дюжину хорошо вымуштрованных домашних рабов. С Нимином было еще два гильдейца, но их не тронули.

Гильдмастер наконец проговорил – как вопрос:

– Ты найдешь его? Остановишь?..

– Да, – сказал Лаэран. Он наклонился, сорвал розу, подул на уколотые пальцы и длинной серебряной булавкой прикрепил цветок к отвороту плаща.

И слегка пожалел, что при нем нет зеркала; ему нравилось, как он выглядит. Он знал, что увидел бы: высокого, гибкого, изящного юношу в сером и голубом, с волосами цвета осеннего льна и чуть более темной аккуратно подстриженной бородкой. Легкий багряный плащ – скорее накидка – элегантно наброшен на правое плечо. Концы его стягивает витой серебряный шнур. Туника и бриджи – куда более модны и опрятны, чем принято у гильдейцев.

На миг ладонь Лаэрана задержалась на рукояти меча. Он знал, что выглядит моложе своих двадцати пяти, знал и то, что многие из-за возраста и фатовства склонны были недооценивать – или переоценивать – его. Это его устраивало.

– Думаю, что смогу, – сказал он. – Чем я буду располагать?

– Идем со мной, – отозвался гильдмастер.

И они растворились в прохладе мраморных залов.

На стенах не было ни пятнышка, на полах – лишь дневная грязь, но залы наполнял странный, перекрывающий обыденную вонь человеческого пота, боли и крови запах, который было ни вытравить, ни оттереть. Забей раба до смерти (хотя в наши дни, когда работорговля приносит все меньше прибыли, роскошь эту могут позволить себе немногие) – и он оставит запах своей смерти не только на грубом камне подвала, где ты его приковал, но и во всем доме.

Но было и что-то иное. Когда двое работорговцев проходили мимо приоткрытой двери, работающие в комнате писцы вскинули взгляды, на лицах их промелькнул страх.

Это была Работорговая Палата; здесь на лицах братьев-гильдейцев не должно было быть страха.

Но он был: зал пропах страхом работорговцев.

Он пах иначе, чем страх рабов.

Все они боялись Карла Куллинана. Боялись, что он явится к ним – и не где-то там, снаружи, вне этих стен. Это было бы совсем другое. Это пугало – но было в порядке вещей. Просто почаще оглядывайся через плечо – а набеги и сопровождение караванов равно быстро приучали спать вполглаза и ловить ухом чуть слышные шлепки босых ног на палубе или тихое шипение покидающего ножны меча.

Нет, сейчас все страшились не нападений снаружи, а засад в самой гильдейской Палате.

Лаэран последовал за Ирином вверх по лестнице – в зал Собрания Мастеров, где вокруг большого дубового стола сидели десятеро.

Ни один из них не был мастером, но все – верными подмастерьями, покрывшими себя шрамами и кровью: люди надежные, и каждый из них показал себя добрым ловцом и укротителем, а не просто торговцем.