Ларек «Пузырек» - Сергей Прокопьев

Сергей ПРОКОПЬЕВ

ЛАРЕК «ПУЗЫРЕК»

ЛАРЁК «ПУЗЫРЁК»

сатирическая повесть

Не зевай, ребята, пока демократы!

ЮБИЛЕЙ

Рыбка плавает по дну,

Не поймаешь ни одну!

Если хошь ее поймать,

Выпей грамм сто двадцать пять.

Скажи мне кто полтора года назад, что буду владельцем киоска, в глаза бы ему наплевал. Такое сморозить! Я — ведущий инженер по ракетной технике… Но от тюрьмы и от прилавка не зарекайся. Сегодня, 12 июня 1994 года, у моего торгово-ларечного предприятия «Пузырек» — юбилей. Ровно год назад мы с женой робко отворили окошечко первого киоска, и смурной дядя, опалив меня амброй крутого перегара, сделал почин: «Водовки!»

С той бутылки ведется летосчисление «Пузырька».

Для кого-то год — раз плюнуть срок. Я эти двенадцать месяцев как на линии огня провел, когда того и гляди, шарахнет не в лоб, так по лбу. И шарахало, только раскошеливайся. При такой шарахнутой жизни год очень даже круглой датой показался.

Юбилейные торжества перенесли на природу. Солнце, воздух, котлован… В эпоху лопат и телег такие райские места прудами именовали, во времена землеройной техники решили, что котлован звучит достойнее для бульдозера. Нам-то за скатертью-самобранкой без разницы, как обозвать. Выпили по первой за процветание нашего безнадежного дела, запела душа. Хорошо среди друзей, есть кому сказать: налей! По второй налили, а как же: зеленый змий супостат, голову отрубишь — три выростат! Упорхнули заботы… Так бы и лежал на травке в небо глядючи… Вокруг ивы, трава-мурава, водная гладь… От нее продавец ночной Егор кричит: «Карася поймал!» Егор сильнее чая ничего в рот не берет, наши тосты празднует с удочкой. А я-то думал: в этой луже ничего, кроме дафний, не водится. Да не зря говорят: у того клюет, кто вина не пьет. Ладного Егор карася выволок, царь-рыба для такого котлована.

Мигом юбилей вместе с застольем у меня из головы вон. Что вы хотите, если рыбак-хроник. Как увидел карася, все симптомы обострения налицо. В руках зуд, пальцы дрожат и обильное слюновыделение на червяка плевать. У современной медицины один рецепт от данной хвори — удочка. Схватил лечебную снасть и побежал подальше от юбилейных пьяниц. Егор метрах в тридцати стоит. Сейчас, думаю, покажу тебе, как профессионалы таскают.

Егор не сдается, выдергивает парчатку — сразу двух. Не прошло пяти минут, еще одну тащит. Мой поплавок умер, как и не жил. Стрекоза села и уснула, будто поплавок — не чувствительный элемент рыбацкой системы, а пень. У Егора ни грамма совести, одну за другой таскает. Занервничал я туда-сюда по берегу. Червяков начал менять ни разу не кусанных. Поплавок вверх-вниз по леске гоняю, глубину обитания карасиных косяков ищу…

Рядом с Егором подружка его встала. Таких рыбаков близко к воде подпускать нельзя. Удочку через голову забрасывает. Все кусты перецепляет, пока в котлован попадет. Свист вокруг, грохот. Поплавком по воде бухает. От такого ботанья весь карась должен на грунт лечь. Смотреть противно. Отошел подальше, эта вертихвостка верещит как нащекоченная — парчатку поймала.

Народ устал от обеда. Хватит, кричат, водку пить, надо плавки намочить! Полезли купаться.

Советов мне с другого берега полную сетку насовали.

— Никитич, плюй на червя гуще!

— Штаны сними, Егор видишь в плавках ловит, а тебя карась за рыбнадзора держит!

Я, и вправду, зарыбачился. Солнце жарит, извилины плавятся, а я все еще в штанах парюсь. Сбросил, тут же Надя-разводная от хохота из лодки-резинки вывалилась.

— Никитич, — заливается, — бросай рыбалку к лешему, не то будешь виноват в смертельном исходе моей жизни.

Я-то, сама наивность, посчитал, на нее хохотунчик напал по причине картины моих синюшных ног.

Купил как-то брюки. Итальянские написано, без синтетики. Тело вольно дышит, на лето — в самый раз. А они оказались как в том анекдоте.

Мужчина прибегает к доктору. Лица на бедолаге нет. Трясущимися руками штаны снимает.

— Доктор, — умоляет, — спасите! Левое яичко синеет!

— Будем резать, — успокоил доктор, — не то дальше пойдет. И не боись последствий: девушек будешь без загвоздки любить.

Отхватил намеченное, облегчил душу пациента. Он через неделю снова бледнее мела:

— Доктор, что делать — правое посинело?!

— Резать! — говорит доктор. — И не трясись — для девушек правое тоже не главная ценность.

Вскорости мужчина опять с бедой в кабинет.

— Все, — рухнул без штанов на кушетку, — главная, — плачет, — ценность синяя, и нога начинает…

Доктор провел по синеве тампоном и как затопает ногами:

— Че ты меня ерундой отвлекаешь!? У тебя трусы красят!

Попади я с моими брюками к тому доктору, он бы меня сразу по пояс обезножил. Сколько ни ношу, ни стираю — как снимать, так в ванну лезть, красятся, хоть плачь.

С синюшными ногами стою на берегу, а Надя-разводная заливается. В этот момент у меня дерг-дерг поплавок, и солидно так повело. Делаю в ответ моментальную подсечку… Там малявка, рта на крючок не хватило — за брюхо поймал.

Коллектив мой на всю округу завопил «ура!» и с криками «качай шефа!» бросился плыть в мою сторону.

— Назад! — кричу. — Клев начался!

Дальше хохотали вместе. Егор, оказывается, привез втихаря мороженых карасей и гнал кинофильм ловли.

ЭПОХА РАЗВОДОВ

Не разведешь — не проживешь.

Устроил мне коллектив развод в честь юбилея. Сделал из начальника комедию с удочкой наперевес. На одном конце крючок, а напротив разместился разведенный дурачок. Развод имеется в виду не тот, когда супружеская лодка вдребезги разлетается о житейский риф. В наше время развод, когда тебя держат за простачка и при помощи ловкости рук, языка и психологии оставляют с носом.

Карасиный развод, конечно, дружеский шарж, от него в кармане «Пузырька» не обмельчает ни в материальном, ни в моральном плане. А сколько хочешь случается, когда разные всякие убытки терпим.

Надя-разводная добавочное имя почему получила? Потому, что неоднократно была объегоренной за прилавком. Это на котловане веселилась до слез, за неделю до этого белугой ревела.

Утром только приняла смену, как гриб после дождя, мужчина без особых примет с дипломатом вырос и с ходу предлагает товар на продажу — микросхемы. Такой, нахваливает, исключительной дефицитности товар, с руками-ногами специалисты разберут. По три тысячи, говорит, за штуку ставь, с каждой — тысяча рублей тебе.

Надежде хочется и жим-жим. Микросхемщик напирает на сомнения: возьми на пробу десяток. Пойдет — хорошо, а нет — разойдемся при своих. У Надежды глаза загорелись, взяла десяток.

Через пят минут мужичок за сигаретами подходит. Как увидел микротовар, в присядку на месте запрыгал. Он второй месяц пятки мозолит, рыщет эти детали, а они лежат и ни мур-мур. Давай, говорит, дочка, скорей сорок штук, побегу наверстывать упущенные заработки. Надя себя дурой обозвала — побоялась больше взять. И приглашает мужичка после обеда еще зайти. Он клянется, «обязательно приду», только чтобы никому не продала.

Не успел его след остыть, как тип, что без примет и с дипломатом, появился. Надя давай его упрашивать на дополнительные тридцать штук. Микросхемщик готов всей душой навстречу, но он скоропостижно уезжает. Если деньги вперед, нет проблем, иначе — надо ждать месяц. Кого ждать? Быстрее товар на кон, бери 60 тысяч и езжай на здоровье.

Раскланялся микросхемщик с Надей, ушел, оставив продавщицу в сладких грезах — каждый день бы так подрабатывать!

Вечером мед грез сменился горечью разочарований, а потом праведным гневом. Мужичок, помирающий без микросхем, не появился. И микродетали оказались на поверку не чем иным, как конденсаторами, что на рубль ведро.

Надя в слезы. Вороной себя обзывает. Хотя кого тут винить: не мы такие, жизнь такая.

Раньше была у нас страна советов, а теперь страна разводов. Не государство, а фармазон Остап Бендер, с вечным свербежом в заднице, как объегорить доверчивых граждан. Телек включишь, там как пить видать кого-нибудь да облапошивают: колхозников или пенсионеров, шахтеров или медиков, а то всеобщий развод: либерализация приватизации или приватизация демократизации c выплатой дивидендов в виде «хрен вам, расходитесь по домам».

«Чтоб тебе жить в эпоху перемен!» — говорили мудрые китайцы.

«Чтоб тебе жить в эпоху разводов», — чешем затылки мы.

Напротив моего «Пузырька» завод-громадина, вокруг него походом неделю ходить можно. Директор всю жизнь головой о трибуны бился — для него, мол, рабочий — сын, дочь, брат и мама родная. Ради трудяги в лепешку насмерть расшибется. И вот этот заслуженный-перезаслуженный, Герой соцтруда и лауреат госпремии, разводит завод — только щепки свистят. Будто его бациллами загребущими опрыскали за рубежом, откуда не вылазит, как ворота раскрыли. И раньше самодур был, но заказы выбивал, жилье строил. И куда оно ухнуло соцгеройство и госпремиальное мышление? В мутной воде гонит на сторону боевой металл: самолетный алюминий как обрезки, ракетный титан как опилки, сталь нераспечатанную как утиль, при этом пяткой в грудь себя бьет, что выводит завод из пике. По пути рабочих, как балласт, пачками за борт сокращает. И пень-то за шестьдесят, но гребет под себя, аж неудобно за него…