Четыре уха и блестящий дурак - Федор Чешко

Федор Чешко

Четыре уха и блестящий дурак

«Верхоглядство: поверхностное, неглубокое ознакомление с чем-нибудь.»

* * *

Жара стояла немилосердная. Солнце взобралось уже почти в самый-пресамый зенит и рушилось оттуда на ссохшийся мир водопадами свирепого зноя.

Солнце… Язык попросту не поворачивался назвать иначе мутно-желтый клубок, беснующийся там, в безоблачном пыльном небе. Язык не поворачивался и в прямом смысле (официальное названьице у здешнего светила не из удобопроизносимых), и в переносном: очень уж тут всё казалось каким-то своим. Недобрым тут всё казалось, неуютным, диким, но вот – своим. Домашним. Земным. Мало, что ли, даже по сию пору сохранилось на препарированной технологическими революциями Земле по-первобытному диких и неуютных закоулков? Да полней полного!

А если всё же вымучивать язык, именуя местное светило Дзеттой Катафрактария, то как тогда назвать эту вот истрескавшуюся от жары глину, встопорщенную колкой выгоревшей травой? Почвенное покрытие планеты Терра-бис? Маразм собачий! Нетушки, солнце и земля – они и есть всего-навсего земля и солнце. И плевать, что астрономические объекты с этими именами бредут сейчас по своим тропам-орбитам где-то в миллиардах миллиардов километров от этого истязаемого засухой мира. Плевать. Слюной. С высокой высоты. Хотя бы с вот этой плосковатой вершины каменистого полухолма-полуутёса – уж больно место удобное подвернулось.

Упомянутая вершина действительно была очень удобна – естественно, не как позиция для плевкометания, а как наблюдательный пункт. Этакая плешь, окруженная нечёсаным венчиком полузасохших кустов – достаточно прозрачных, чтобы не застить обзор биноскопу, и достаточно густых, чтобы надёжно укрывать наблюдателя от жителей Стойбища. Единственное неудобство заключалось в том, что кусты были низковаты, поэтому Матвей не мог себе позволить приподняться даже на четвереньки. Конечно, везде написано, будто уродцы не отличаются особой дальнозоркостью; и холм, похоже, совершенно не интересует их (их, похоже, вообще ничто не интересует, кроме жратвы, драк и заботы о продолжении ихнего уродского рода)… Но береженного, говорят, сам Бог бережет.

Интересно, кто первым додумался назвать Стойбище Стойбищем? Ни в одном из читанных Матвеем уродцеведческих произведений не было сказано кто, но во всех утверждалось, что неведомый называтель – дурак. На языке сочинителей заумных статеек дурак называется дилетантом. Несмотря на своё успешное разбирательство с пресловутыми «всадниками» Байсана, Матвей считал себя тоже дилетантом в этнографии (он, Матвей, вообще слыл исключительно скромным и честным жуликом). Но даже ему было известно, что стойбище – это всякие там разборно-переносные яранги, чумы и прочие вигвамы, хозяева которых терпеть не могут подолгу задерживаться на одном месте.

Самые приятные и симпатичные из первобытных – кочевники. К сожалению, грязные ублюдочные уродцы таковыми не являются. Впрочем, кабы не их вздорная усидчивость, изолинит Терры-бис был бы общедоступен. А Матвея такой расклад категорически не устраивал. Его устраивал расклад, при котором вожделенная руда была бы доступна исключительно для Матвея Молчанова, и больше ни для кого. Что ж, как сказано в писании, толците и отверзется. А толцить можно по-разному. Например, дни напролёт вжимаясь брюхом в вершину холма, а потной разгорячённой рожей – в наличник биноскопа.

Стойбище не было стойбищем. Стойбище было свайным посёлком: путаница хлипких мостков меж безобразных груд обомшелого хвороста, сам факт существования которых служил несмываемым оскорблением для благородного слова «трущобы». Весь этот архитектурный комплекс казался тем более нелепым, что обширное, но мелкое озеро, на котором его воздвигли, напрочь пересохло из-за небывалой для здешних краёв жары.

Речку, впадающую в озеро, тоже замордовала сушь, но каждый изгиб пересохшего русла различался вполне явственно – обстоятельство исключительно важное и весьма счастливое.

Попытки заполучить данные о границе хальт-дистрикта обошлись Молчанову дороже, чем даже пропуск на планету-заказник. Тем не менее удалось вызнать всего лишь один-единственный достоверный ориентир – характерную излучину вот этой самой речушки – и, несмотря на засуху, оный остался распознаваемым.

Вот попробуй только перетащить туда, через излучину-то, самый крошечный предмет, хоть на микрон высунувшийся за пределы технологии раннего каменного века или содержащий хоть крупицу материала, чуждого био-, лито– и прочим сферам Терры-бис…

И всё.

Хана.

А хана в данном случае – это бесшумный и невидимый дезинтеграционный разряд с охранного спутника класса «люстра». По предмету. И по хозяину предмета. Мгновенно и без следа – вот что такое хальт-дистрикт, учреждённый ООР для охраны уникального поселения уникальной расы постземноводных неандерталоидов.

Пока Матвей на высокооплаченную излучину почти не смотрел. Вопреки желанию он то и дело наводил биноскоп на сверкающие рудные выходы, длинными полосами расчертившие береговую отмель и обнаженное озёрное дно.

Изолинит.

Богатейшее месторождение, одно из трёх, разведанных в освоенной части галактики, и имеющее великолепные шансы заделаться вообще единственным. Лунные копи выскоблены почти до дна, а Темучинская Залежь… Покамест она не многим доступнее здешней: Темучин находится в самом эпицентре активного мордобоя между Новославией и Конфедерацией Истинных Демократий. Сии прогрессивные государства грызутся без перерыва вот уже более двух десятилетий (угадай с трёх раз: из-за чего бы?). Правда, пару лет назад ООР ввела в зону боевых действий миротворческую эскадру – в результате число воюющих сторон возросло до трёх, причём каждая из них отбросила всякую оглядку на межрасовые конвенции о неприменении сверхразрушительных вооружений. Того и гляди, вошедшие в раж вояки да миротворцы совместными усилиями разнесут злополучный Темучин в пыль, раз и навсегда избавив себя от причины конфликта, а Объединённые Расы – от половины разведанных запасов супердрагоценного минерала. Господь-всдержитель, услышь мольбу раба твоего Матвея Молчанова, сделай, чтоб так и вышло! Тогда раб твой Матвей сможет наложить лапу практически на весь изолинит галактики.

Изображение подёрнулось мутью, расплылось. Матвей было испугался, что забарахлил-таки не рассчитанный на подобную жару биноскоп, но испуг оказался напрасным. Влагопоглощающая оправа наличника просто-напросто очередной раз напоглощалась влаги сверх предела возможности, и визирный экранчик залило пОтом.