Как писать сценарии - Алексан Аракелян

Алексан Аракелян

Как писать сценарий и снимать живое кино

Как писать сценарий и снимать живое кино

Снимаем кино

От автора

Когда я начал писать эту книгу, или инструкцию, я думал, что она будет идти легко, но она шла тяжело, потому что слишком много было оттенков, составляющих, которые надо было показать. Они появлялись все время, и надо было с ними справиться. Когда я начал писать о том, как создавать сценарный план, перевести его в рассказ, а потом – в сценарий, и далее составить план для съемок, то я понял, что все было правильно. Главное, что я хотел получить, то, что каждый человек мог снять свое маленькое кино. Но это было кино, которое с момента начала просмотра возвращало меня в то время, когда я был счастлив. И если бы я смотрел его с той, с которой был счастлив (неважно мы жили с ней двадцать или тридцать лет), то мы сразу попали бы в то счастливое время, и нам бы снова и снова хотелось туда, по-другому просто не могло быть, надо было только его снимать.

Второе, что я хотел – это уйти от вечных повторений и каждую свою мысль и чувство доводить до своего завершения. Потому что, когда ты пишешь, у тебя есть мысль, но она может не подтвердить ту цель или задачу, которую я перед собой поставил. Это для того, чтобы человек перестал оправдывать себя тем, что он не сделал или недополучил, чтобы он мог ставить вопросы и отвечать на них.

Поэтому кино, назовем это «кино», каждым интервью позволяет самому себе отвечать на те вопросы, которые волнуют, а также, как планируется их решить и когда. В этом случае осознание проблем не даст уйти от ответа перед самим собой, будет как волновать автора, так и создавать его, потому что перед следующим осознанием он должен будет ответить самому себе, почему не сделал то-то и то-то, а если сделал, то как быть дальше?

Определенность в жизни, четкость позиций, ясное видение своего будущего, распределение этапов и действий, достижений мысли – всё перед самим собой. Вместо ожидания жизни – план реализации. Обучение и получение уроков не абы от кого, а из лучших примеров, созданных человечеством. Возможность запустить в себе творца. Эта идея – главная в книге. И не для того чтобы выделиться, а для того, чтобы научиться жить наслаждаясь. В этом случае жизнь становится красочной, освещается всеми оттенками добра. Но умение не приходит просто так, этому надо учиться. Потому что ты получаешь стержень в жизни и исполнение твоих желаний, причем это можно сделать независимо от возраста. Вместо рассуждений, вместо метаний, вместо поиска пути – определенность и насыщенная эмоциями жизнь.

Я хочу уточнить, что не имею ввиду работу, ты можешь её менять или нет, это безразлично. Я говорю о жизни чувств, потому что по-настоящему живешь тогда, когда способен чувствовать. И чем глубже и многограннее ты чувствуешь, тем больше имеешь возможностей жить счастливо. Это не касается обладания вещами, – все, кроме вещей.

Любовь, риск, тоска и – преодоление, если в человеке будет стержень. Я еще раз хочу отметить, что не надо читать эту книгу, если вам неинтересно. Самое главное, чтобы вы сели и попробовали написать одну строку, и тогда вы начнёте менять свой внутренний мир, а следовательно, и то, что находится с вами рядом. Причём в сторону лучшую, чем до этого было. Вы продлите свою жизнь, потому что в свете пережитых чувств отдельные ее фрагменты будут возвращаться каждый раз, и каждый раз вы вновь переживёте их сызнова, как впервые.

Создавая эту трилогию, я пользовался тем стержнем, который подвинул меня когда-то к определённым поступкам. Это всего лишь предисловие, которое вы можете и не читать или прочтете потом. Главами и частями этой книги вы можете пользоваться выборочно, по мере того как у вас будут возникать вопросы. Хотя я всегда за то, чтобы один раз, но все-таки прочесть, если будет читаться.

У человека должен быть жизненный стержень, и этот стержень нельзя создать за один день и по чьему-то приказу. Этому стержню нельзя научить, как пытаются учить в школе, например, патриотизму. Есть нечто гораздо большее, чем вы должны насыщаться каждый день, и оно будет наполнять вас. Когда я писал эту книгу, мне захотелось пройти по пути моего взросления. Я вспомнил время конца шестидесятых и начала семидесятых. Тогда в домах только появился джаз. Послевоенные поколения, требовавшие новых форм познания мира, и наличие уже знакомых и привычных людям духовых оркестров вкупе дали возможность играть джаз.

Разные районы города иногда шли друг на друга, стенка на стенку, с дубинками и ножами. Волосы начинали стричь под «битлз», у сапожников заказывали тупоносые ботинки, носками вывернутые немного вверх. Так мальчики намного старше нас становились похожи на клоунов. Они выгоняли младших из дому и пытались самостоятельно играть и слушать джаз. Каждую субботу они собирались у кого-нибудь дома и танцевали танго.

Мне нравилось вертеться среди них, потому что взрослые девушки иногда обнимали меня и говорили: жаль, что я еще маленький, а то бы они любили меня. Я еще не понимал, но чувствовал волну другого тепла, которого не было у мамы или бабушки, или у моих тетушек. В этом тепле было что-то, чего я не мог понять, но мне это нравилось больше. Впечатление осталось: та теплая волна, которая шла от их тел, когда они прижимали меня к себе. Это было особое тепло. В их голосе была грусть, и я чувствовал это.

Мы ходили смотреть кино. Билет стоил десять копеек, это было доброе кино, как и черно-белые мультфильмы. Мы смотрели кино и про войну. Мы играли в войну и хотели быть героями. Любили парады и Новый год. В это время доставали яблоки, завернутые в газеты с лета, на рынке появлялись мандарины и хурма под названием «королёк».

Начиналась школа. Я помню, как девочки при виде нашей директрисы вставали и делали поклон. И это тоже было связано с теми откровениями, которые были у меня с детства, когда в перерывах между танго мне признавались в любви. И с девочками у меня была уже некая невидимая связь, от которой мне было тепло.

Город делился на районы, в каждом из них жил свой «вор в законе». Мы стали покуривать сигареты, пытались как-то освоить жаргон улицы, но это была другая жизнь, которая была любопытна, но мы все же знали, что она «не наша».

На базаре торговали импортными сигаретами и картами с голыми женщинами. Когда мы смотрели на них, в нас шевелилось что-то, казалось, готовое вывернуть нас наизнанку. Потом, когда я в первый раз увидел фильм Ф.Феллини «Амаркорд», то понял, что содержание его было отчасти похоже на то, что мы чувствовали. Да и сейчас, когда я смотрю его, я вижу мое время. Это не касалось того, что мы чувствовали к нашим девочкам, хотя когда мы танцевали с ними, старались прижаться посильнее. Кроме того, что уже было в нас, мы хотели уловить то тепло, которое носилось в воздухе вместе с мелодиями и кино.

Кино было много, и хорошего кино. Это было французское и итальянское кино и, как ни странно, теперь, когда его уже почти нет и нет тех актеров, когда я пытаюсь найти хорошие фильмы, я смотрю то, что было у нас раньше. Эти образы создали для нас мир женщины, и в нас жил этот культ образа женщины, который создавали те актрисы, из кино. О них я буду писать как о великих учителях нравственности, как и о том, что они принесли и почему они остались в памяти.

Я хочу остановиться на этом и еще раз подчеркнуть, что тогда не было «звезд» и понятия «звезда». И хотя фотографии киноактеров продавали на рынке, все равно нас не покидало ощущение открытия Женщины. С каждым фильмом что-то добавлялось к этой картине, ведь они были такими разными! Мы могли любить, но издали, потому что любая женщина, нравившаяся нам, мысленно получала те черты, которые приносили нам женщины с экранов, и в этом не было неудобства.

В городе было много кафе, там кофе стоило десять копеек. Всего лишь десять копеек, а родители на завтрак давали нам двадцать копеек, а иногда больше. Этого хватало на кофе, пока мы не начали курить, а курить мы начали рано.

Мы не ходили на уроки, шли в кафе, а потом – в кино, а потом… Мы меняли привычное кафе на другое, потому что у многих профессионалов были «свои» кафе. В одном собирались художники и скульпторы, в другом – поэты и учителя. Куда бы мы ни шли, мы вели разговоры об искусстве и о любви, а для того чтобы о них говорить, мы должны были много знать.

Книги. Я читал целыми днями, это были хорошие книги, они шли одна за другой, вместе с моими мечтами и раздумьями о героях. У героев всегда были красивые женщины, и в нашем сознании закрепилось, что только герои могут испытывать такие высокие чувства и быть подле таких прекрасных женщин, может быть, данных им как награда. Настоящая женщина – это награда, возможно, наивысшая из всех. В полуподвальных этажах, где располагались мастерские художников и скульпторов, мы тоже бывали, иногда туда заходили, чтобы поговорить об искусстве.