Право ходить по земле - Аркадий Вайнер

Аркадий Вайнер, Георгий Вайнер

ПРАВО ХОДИТЬ ПО ЗЕМЛЕ

Пролог

Мысли перепутались… Ужасная горечь невероятного открытия комом стояла в горле. Зачем она приехала сюда? Убедиться, что этот человек — преступник? Столько лет — и одно лишь предательство, ложь, целая жизнь, сплетённая из лицедейства… Зачем он жил? Что ему было дорого? Чего он хотел в своей никчёмной жизни? И какой ценой?..

Она стояла на обочине тротуара, жадно вдыхала холодный воздух, пытаясь остановить, успокоить бешеный бой сердца, наметить план действий, принять окончательное решение — что делать?

Потом пошла узкой, протоптанной в снегу тропинкой к остановке автобуса на Сусоколовском шоссе. Шла медленно, усталой походкой. Она не замечала острого ледяного ветра, бившего в лицо жёсткой снежной крупой, шла каким-то ломким механическим шагом, изо всех сил стараясь сбросить с себя тягостное бремя незаконченного разговора. Да что там кончать! И так всё ясно. Надо позвонить. Она вспомнила, что на остановке автобуса видела телефонную будку. Да, надо позвонить — ей одной не развязать этот туго затянувшийся узел.

Принятое решение позволило наконец стряхнуть оцепенение. Она натянула перчатку и прибавила шагу. На слабо освещённом пустыре было безлюдно, раздавался лишь свист ветра да позади — негромкий скрип снега под ногами — звук чьих-то шагов.

Она вспомнила его перекошенное от ненависти лицо, сладкий ласковый голос, какие-то нелепые, лицемерные, визгливые слова…

Скрип снега позади усилился, кто-то нагонял её, но не было сил и желания обернуться, она лишь слегка посторонилась на узкой тропинке, чтобы пропустить… Господи, как противно!.. Теперь всё. И она довольна, что ей удалось всё это понять, теперь всё, теперь можно…

Она не успела додумать, потому что в это мгновенье ощутила резкий, острый толчок в спину, горячую боль в груди, и мир раскололся на части — оглушительный звон, чудовищный грохот полыхнули в ушах. Жёлтые тусклые фонари на автобусной остановке ракетами взлетели в чёрно-серое заснеженное небо, стремительно закружились огненной каруселью лампы в окнах домов, и пронзительный звон умолк. И всё исчезло…

Шарапов говорит медленно, не спеша, оглаживая и ровняя слова языком, лениво проталкивает их между губами. Поэтому у него в разговоре нет восклицательных знаков, изредка — вопросительные и бесперечь — тире. Шарапов долго думает, потом веско заканчивает:

— Нет, махорочка, что ни говори, штука стоящая. Возьми вот сигареты нынешние, особенно с фильтром. Крепости в них никакой — кислота одна. Изжога потом. Кислотность у меня очень нервная — чуть что не по ней, сразу так запаливает — соды не хватает. А из махры к концу дня свернёшь «козу», пару раз затянешься — мигом мозги прочищает.

— Ну и как, прочистило сейчас?

— Трудно сказать…

Тихонов нетерпеливо барабанит пальцами по стулу:

— Непонятно, непонятно всё это…

Шарапов спокоен:

— Поищем, подумаем, найдём.

— А если не найдём?

— Это вряд ли. И не таких находили…

— Тогда давайте думать! А не вести беседы про махорку!

Шарапов протягивает руку, снимает с электрической плитки закипевший чайничек.

— Ты, Тихонов, грубый и невыдержанный человек. И молодой. А я — старый и деликатный. Кроме того, я — твой начальник. Таких, как ты, — у меня тридцать. И с вами со всеми я думать должен. Поэтому думать мне надо медленно. Знаешь ведь, в каком деле поспешность потребна? А тут много непонятного.

Тихонов перелистывает первую страницу картонной папки, надписанной аккуратным канцелярским почерком: «Уголовное дело № 2834 по факту убийства гр-ки Т.С. Аксёновой. Начато — 14 февраля 196* года. Окончено ……» И говорит:

— Хорошо. Поехали с самого начала…

Часть первая

Понедельник

1.

Ветер успокоился, и снег пошёл ещё сильнее. Было удивительно тихо, и эту вязкую, холодную тишину внезапно распорол пронзительный скрипучий вопль. Потом ещё раз и ещё, как будто кто-то рядом разрывал огромные листы жести. И смолкло.

— Что это? — спросил Тихонов постового милиционера.

— Павлины. Их тут, в Ботаническом саду, в клетке держат. Прямо удивление берёт — такая птица важная, а голос у неё — вроде в насмешку.

— Ладно. Дайте-ка фонарь.

Тихонов нажал кнопку, и струя света вырубила в серебристой черни зимней ночи жёлтый, вспыхивающий на снегу круг, перечёркнутый пополам человеческим телом. Тихонов подумал, что в цирке так освещают воздушных гимнастов. Он опустился на колени прямо в сугроб и увидел, что снежинки, застрявшие в длинных ресницах, в волосах, уже не тают. Глаза были открыты, казалось, женщина сейчас прищурятся от яркого света фонаря, снежинки слетят с ресниц и она скажет: «Некстати меня угораздило здесь задремать».

Но она лежала неподвижно и с удивлённой улыбкой смотрела сквозь свет в низкое, запелёнутое снегопадом небо. А снег шёл, шёл, шёл, будто хотел совсем запорошить её каменеющее лицо. Тихонов легко, едва коснувшись, провёл по её лицу ладонью, погасил фонарь, встал. Коротко сказал:

— В морг…

2.

Тихонов держал сумку осторожно, за углы, медленно поворачивая её под косым лучом настольной лампы. Чёрная кожа, блестящий жёлтый замок в тепле сразу же покрылись матовой испариной. Комочек снега, забившийся в боковой сгиб, растаял и упал на стол двумя тяжёлыми каплями.

Стас щёлкнул замком и перевернул сумку над листом белой бумаги. Сигареты «Ява», блокнот, шариковый карандаш, коробочка с тушью для ресниц, десятирублёвка, мелочь, пудреница, белый платочек со следами губной помады. Из-за этого платка Стас почувствовал себя скверно, как будто без разрешения вошёл в чужую жизнь и подсмотрел что-то очень интимное. Даже не в жизнь — сюда он опоздал. Он пришёл в чужую смерть и, уже не спрашивая ни у кого согласия, будет смотреть и разбираться — до самого конца.

Из бокового кармашка сумки Тихонов вынул удостоверение и конверт. В коричневой книжечке с золотым тиснением написано: «Аксёнова Татьяна Сергеевна является специальным корреспондентом газеты…» И сбоку — фото: лицо с большими удивлёнными глазами и улыбкой в уголках губ. Тихонов подумал, что обычно фотографии на документах почему-то удивительно не похожи на людей, личность которых они удостоверяют. А эта — похожа. Даже после смерти. Конверт был без марки, со штампом «Доплатное» и московскими штемпелями отправки и получения. Внутри лежал лист бумаги, неаккуратно вырванный из ученической тетрадки «в три косых». Размашистым почерком: «Вы — скверная и подлая женщина. Если вы не оставите его в покое, то очень скоро вам будет плохо. Вы поставите себя в весьма опасное положение».

Тихонов покачал головой: «Неплохое начало…» «Москва, Тёплый переулок, д. 67, кв. 12. Аксёновой Т.С.»

Тихонов снял трубку:

— Адресное? Тихонов из МУРа. Дайте справочку на Аксёнову Татьяну Сергеевну, журналистку… Так, так. Всё правильно. Нет, это я не вам. Спасибо.

Обратного адреса на конверте нет. Письмо было получено два дня назад.

В блокноте исписаны только первые две страницы. Собственно, не исписаны, а изрисованы. Какие-то фигурки, половина человеческого корпуса, потом незаконченный набросок одутловатого мужского лица. И отдельные короткие фразы, слова между рисунками: «Корчится бес», «Белые от злобы глаза», «Старик Одуванчик», «Страх растворяет в трусах всё человеческое», «Ужасно, что всё ещё…»

Тихонов пробормотал себе под нос:

— Как жаль, что я не владею дедуктивным методом…

3.

…— Гражданка Евстигнеева, расскажите теперь всё по порядку.

— С самого начала?

— С самого…

— Значит, Нюра приехала ко мне насчёт холодильника…

— Нюра — это Анна Лапина?

— Ну конечно! Кто же ещё! У неё очередь на «ЗИЛ», а у меня на «Юрюзань». Она, значит, говорит, что, мол, твоя очередь ещё не скоро, а у меня…

— Надежда Петровна, начните с того момента, как вы вышли на улицу.

— Так, пожалуйста! Значит, полдевятого Нюра стала собираться, а я ей и говорю: «Давай до автобуса провожу». А дом мой, значит, прямо напротив гостиницы «Байкал», наискосок немножко. Я говорю Нюре: «Ты здесь не садись на автобус, здесь всегда народу полно. Пошли лучше через пустырь, там последняя остановка двадцать четвёртого. Все сойдут, а ты сядешь, вокруг гостиницы объедешь, зато до самого центра сидеть будешь. За пятак как в такси поедешь». Ну, и пошли, значит. Тропинка там утоптана…

— Скажите, пожалуйста, тропинка прямо к автобусной остановке выходит?

— Нет, остановка на Сусоколовском шоссе. А на краю пустыря, значит, дом шестнадцать стоит. Вот как его обойдёшь, тут и остановка будет. Мужчина этот самый ещё у начала тропинки нас с Нюрой обогнал. А впереди-то и шла убитая.