Рассказ Смотрительницы Погоды - Рейчел Кейн

Рейчел Кейн

Рассказ Смотрительницы Погоды

Я люблю океан. Мне нравится слушать, как гулко и мерно бьются волны о берег, и смотреть, как восход превращает бесконечное мерцание в чашу, полную драгоценных камней — рубинов и сапфиров с густыми вкраплениями бриллиантов.

Люблю океан, но плавать в нем — ни-ни! По той же причине, по которой Смотрители Погоды — те, кто способен влиять на воду и воздух, — не любят летать. Висишь в чужеродной среде, которая к тому же инстинктивно сознает твое присутствие и то, что ты потенциально опасен. Воздух всегда дает сдачи. Океан ждет удобного момента, а это в каком-то смысле даже хуже: доверяешь ему, а потом оказывается, что напрасно.

Вот я и не плаваю. В сезон надеваю купальник и лежу на песке, а временами, когда становится слишком жарко, осторожно подставляю ступни набегающим прохладным барашкам. Но иногда, поджариваясь на солнце, я смотрю на людей, резвящихся в волнах, и мечтаю о таком же веселье.

— Надо бы и нам туда, — сказал Дэвид.

Как всегда, угадал мои мысли.

Я повернула голову и сдвинула темные очки на кончик носа, чтобы посмотреть ему в глаза. Мой любимый лежал на солнце в одних черных плавках, — между прочим, очень приятное зрелище, и не для меня одной. Дэвид — джинн, из тех древних джиннов, которые в бутылках. Поэтому кем хочет, тем и представляется.

Для меня он всегда одинаков — высокий, жилистый, стройный, с мускулатурой бегуна. Мышцы четко очерчены, но не бугристые. Кожа у него того роскошного оттенка между золотом и бронзой, который невозможно ни обрести в солярии, ни получить из баллончика, как ни старайся. Дэвид полуобернулся ко мне, приподнявшись на локте. Он любит круглые очки, придающие ученый вид, но сегодня их не надел, отчего его притягательность сразу подскочила от «тлеющей» до «термоядерной». Шевелюра у него слегка растрепалась, и в ней играли отблески золота и каштана.

— Куда это «туда»? — спросила я, разрешив себе подробно осмотреть сначала его дивное лицо, потом — сильную шею, крепкую грудь и, наконец, контуры мышц живота. — Вы меня, сударь, и здесь вполне устраиваете.

Я в жизни не видела такой неприкрыто опасной улыбки, как у Дэвида. Опасной не своей обаятельностью (хотя она такова), а обещанием несметного количества вариантов развития событий. Оно бьет через край, и хочется все перепробовать. Когда я увидела его впервые, мы были врагами. В нашу вторую встречу он пытался мне помочь, а может, и я ему — с какой стороны посмотреть. Но выбила меня из колеи именно улыбка, она меня обезоружила. И так действует до сих пор.

— Ты никогда не купаешься, — ответил Дэвид. — А зря. По-моему, если океан прямо за порогом, не насладиться им в полной мере — расточительство.

— Я и наслаждаюсь. Только с научной точки зрения, — парировала я. — И вообще работаю над загаром.

— Загар у тебя и так что надо, — сказал Дэвид и нежно провел пальцем по моей руке — мягко, будто перышком. — Хочу… тебя в воде.

Меня обдало жаром, и вовсе не из-за зноя.

— Это общественный пляж, — пролепетала я, будто это сойдет за оправдание. Дэвид улыбнулся еще шире.

— Выходные у нас бывают редко, — заметил он. — Надо отдыхать на полную катушку. Ты же знаешь, я могу сделать так, что нас никто не увидит, где бы мы ни были. — Вот уже два пальца медленно, искусительно поползли по нежной внутренней стороне руки. — Чем бы мы ни занимались.

Мне стало трудно контролировать дыхание.

— Знаешь, из тебя получился бы опасный преступник.

— А я и есть преступник, — кивнул он. — Иногда.

«Попадаются всякие владельцы бутылки», — подумала я, но ничего не сказала. Дэвид давно не сидел в бутылке, а работал связным между Новыми Джиннами, которые когда-то были людьми, и дремлющей силой Матери-Земли. В общем, он был большим начальником.

На другом краю иерархии стояли Старые Джинны, или, как они предпочитали себя называть, Подлинные Джинны, что красноречиво свидетельствует об их самомнении. У них тоже был связной, по имени Ашан. Отъявленный мерзавец и терпеть не мог Дэвида, меня и весь род людской, заполонивший его планету. Мир между джиннами сохранялся только благодаря гарантированному взаимоуничтожению.

— Однажды тебе придется рассказать мне какую-нибудь историю, — произнесла я. Перекатившись на бок лицом к Дэвиду, я подперла подбородок рукой. Длинные темные волосы скользнули по плечам и каскадом полились вниз, их концами играл влажный ветерок. — Об этой стороне твоей жизни.

— Вряд ли тебе будет интересно. — На миг он задумался и, судя по лукавому изгибу губ, понял, насколько ошибается. — То есть я не уверен, что мне хочется тебе об этом рассказывать.

— Вместе так вместе — в горе и в радости.

— Горя мне выпало более чем достаточно, — заметил он. — Мне бы хотелось получить новые впечатления от жизни — с тобой. И приятные.

— Расскажешь мне историю, тогда пожалуйста.

Он попытался спрятать улыбку:

— Сказочку на ночь?

— Как хочешь. Что-нибудь о себе. О твоем… криминальном прошлом.

По-моему, он был готов раскрыться. Его губы разомкнулись, и на лице я прочитала решимость. Но тут на нас упала огромная тень. Пожалуй, в груди раза в два шире Дэвида и с бицепсами толщиной с мои ляжки.

Культурист. Настолько перекачанный, что даже дыхание отдает стероидами. С пристрастием к армейской стрижке бобриком и огромному количеству на диво уродливых татуировок. Еще и с дружками. С четырьмя. Хотя по части устрашения и запугивания им было до него далеко. Просто много гонора и татуировок. Не очень-то они вписывались в пейзаж. Хотя и не стремились.

Качок уставился на Дэвида с гримасой, которая, наверное, по его представлениям, выражала грозную ярость.

— Вали отсюда! — рявкнул он.

Дэвид посмотрел на него снизу вверх, подняв брови и ни капельки не напрягшись.

— Почему?

Видимо, к логичным вопросам Качок готов не был.

— Потому что я так сказал! — буркнул он в ответ и изобразил на роже капризную надутость, которая очень странно смотрелась в исполнении взрослого мужчины. — Потому что ты лежишь на моем месте, отморозок. А ну пошел отсюда на хрен!

Вот она, обратная сторона сверхъестественных способностей: нельзя просто взять и прихлопнуть любого безмозглого кретина, которому приспичило стать твоей проблемой, как бы этого ни хотелось. Качок, наверное, думал, что он жуть какой крутой, но со мной и тем более с Дэвидом он и рядом не стоял. Но донести сей факт до таких, как он, — деликатно, не ранив их гипермаскулинное чувство собственной неадекватности, — бывает сложно.

Впрочем, Дэвид решил предпринять некоторые шаги в этом направлении.