Долгая дорога к себе - Светлана Черемухина

Светлана Черемухина

ДОЛГАЯ ДОРОГА К СЕБЕ

ЧАСТЬ 1

Бывает так, что невозможно найти себя, не потеряв, невозможно оценить что-то, не сравнив с другим. Все познается в сравнении, и заглянуть в себя и дать оценку себе – самое трудное. Но когда происходит узнавание, понимание и осознание себя – это та сила, тот источник вдохновения и счастья, который уже невозможно забить и уничтожить.

ГЛАВА 1

Первые часы осознания своей новой ипостаси дались Свете труднее всего. Паника набросилась на нее гибкой пантерой, давя на грудь, мешая вздохнуть, разрывая сердце на части, вызывая сильное сердцебиение. Ощущение у девушки было, как будто она погружается в омут, и темные воды смыкаются над головой, отрезая путь к свету и кислороду. Пот выступил на коже, испарина покрыла лоб. Все силы она потратила на то, чтобы не завыть в голос. Давясь слезами, часто смаргивая, пытаясь их прогнать, она часто и глубоко дышала, стараясь делать это бесшумно. Это отняло все силы, которых и так было мало.

Ее практически не кормили, только два раза в день вводили раствор глюкозы через капельницу, ловко прикрепленную к верхней полке. Умело, равнодушно, действиями, доведенными до автоматизма, с ней обращались как с товаром, неживым и не одушевленным. Не грубо, не пошло, но абсолютно бездушно.

Кто она им? Кто она вообще? Тело, которое можно продать, за которое можно получить деньги. У них семьи, их надо кормить, и каждый зарабатывает, как может, как умеет. Они умеют воровать чужие жизни, чужие души, продавая их в вечное рабство. Что получается, тем и занимаются. И не важно, что у нее были планы, что у нее были чувства, что она вкусила счастья и любви. Все оказалось перечеркнуто улыбчивым белозубым цыганом на безымянной остановке, который каждый вечер вдыхает прохладу ночи, слушает шелест ветра в ветвях, ежится от мороза и имеет неограниченную свободу действий. Вот так. Он лишил ее всего. Просто так. Нет, не просто, а за деньги.

Она вела себя так, чтобы как можно меньше привлекать к себе внимания. Трубадур однажды вспомнил о ней случайно, и удивился:

– Надо же, молчит и не жалуется. Другим успокоительное вкалывали каждый раз после пробуждения, а эта – ниже травы, тише воды. Молодец.

– Пустая, – не согласился второй. Покорные и квелые его не интересовали. Он обожал сопротивление, его возбуждали сильные натуры. Он умел их ломать. Это придавало вкус и остроту его жизни. – Слабачка.

– Витаминчиков бы ей добавить, что ли, – рассуждал Трубадур.

– Да ладно, скоро приедет на курорт, там и получит витаминчиков, – толстяк заходился в тихом сиплом смехе, трясясь всем телом. – Солнце, воздух и вода – все что нужно молодому растущему организму.

Белобрысый мужчина смотрел на него с легким шутливым укором.

– Плохой товар – меньше выручка, Ваня. Ты хотел новую машину, у меня тоже планы, женюсь скоро, так что мотай на ус. В следующий раз надо не только глюкозу с собой брать.

– Еще чего, – ворчал толстяк, по-хозяйски хлопая девушку по щеке. – И так сойдет. Нормальная она, – и он ощупывал ее руки, ноги. – Вон мышцы какие. Нам бы не продешевить с ней.

Света намотала это на ус себе. Притворяясь сонной и слабой, делала вид, что не опасна, что не является для них помехой, и ее оставили в покое, забыли и не трогали, но кололи раствор ежедневно по часам.

Первый день пути прошел в борьбе с удушливым липким страхом, второй оказался сложнее. Предстояла борьба с воспоминаниями, с чувством тоски и одиночества. Огромных сил ей стоило прогонять образ любимого человека, когда сердце заходилось в безжалостном стуке, грозясь вылететь из грудной клетки. Нить, связывающая ее с Арсением, истончалась и слабела. Света чувствовала, словно из нее тонким ручейком вытекает душа, растекаясь лужицами на полу, жалостливо хлюпая под ногами ее равнодушных похитителей.

Обедали мужчины всегда в вагоне-ресторане, и девушка была рада, что никакой гастрономический аромат не раздражал ее ноздри.

Что же, душа и отвага тоже нуждаются в упражнении, говорила она себе, и заставляла повторять словно молитву: «Я сильная, я смогу, я сумею, у меня все получится». Мы не рабы, рабы не мы. Да, как, на самом деле, оказывается, все сложно в этом мире. Свободолюбивое существо, живое и мыслящее, нельзя заточать в темницу, нельзя лишать полета, нельзя ломать, иначе, оно тоже может сделать больно своим поработителям, сражаясь за то, что подарили ей с рождения – свободу.

И она тренировала и волю, и мышцы. Каждый день заставляла себя сжимать кулаки, подгибать колени, но незаметно, едва-едва, чтобы не привлечь внимание мужчин. Днем времени было мало – только когда мужчины отправлялись в ресторан или выходили покурить, а ночью не щадила себя часами, изматывала до седьмого пота, до набухания вен на виске, жил на шее. А потом лежала, остывала, чтобы следы напряжения исчезли к моменту общего пробуждения. На лице снова маска равнодушия, в полуприкрытых глазах – пустота, в сердце – неугасимый огонь зреющего бунта.

И силы возвращались. Незаметно, по крупице, по капле, но тело наливалось силой и закипало. Даже голод не мог подорвать эту мощь, скрытую внутри, никуда не пропавшую, как только действие наркотика развеялось и исчезло. Мышцы тяжелели, кулаки уже сжимались, и к концу третьего дня Света могла шевелиться. Ликование скрыла под опущенными ресницами, радость прогнала, закусив до крови губу. Она сможет, она готова, она неумолима, она… их убьет.

И час настал. На четвертый день рано утром задремавшую девушку вспугнул шорох. Она резко раскрыла глаза и вздрогнула всем телом: над ней навис толстяк со шприцем в руках. Она увидела, как расширяются его глаза от удивления. Мужчина никак не ожидал увидеть такой осмысленный гневный взгляд, а движение его просто напугало. Он открыл уже рот, чтобы крикнуть напарнику, но Света, схватив его за руку, в которой он сжимал шприц, резко ударила его в кадык ребром ладони. Пока с хрипом он оседал на пол, заваливаясь под стол, ввела ему наркотик, предназначавшийся для нее.

Что же, ее решили транспортировать дальше в бессознательном состоянии? Она не согласна, и на этот раз им придется с ней считаться. Из поезда она выйдет своими ногами.

Услышав шорох и странные звуки, полусонный Трубадур вскочил. Он был в одних плавках и осоловело таращил глаза. Света увидела то же обескураженное выражение в его глазах, но он также не успел ничего предпринять, Света опередила его, ударив в пах. Пока он медленно оседал, двумя ладонями нанесла удар по ушам, схватила за волосы и ударила о свое колено. Послышался хруст, мужчина с лицом, залитым кровью, упал к ее ногам.

Одеваться не пришлось: легенцы и рубашка были на ней, балетки стояли под полкой, куртку запихнули туда же. Одевшись, дрожащими руками Света принялась шарить в карманах брюк и курток мужчин: все могло пригодиться. Улов составил около тысячи долларов, ампулы, пистолет. Схватив все это и засунув в полиэтиленовый пакет (за неимением ничего другого), Света бросилась из купе. Она слышала, как недавно поезд останавливался на полустанке, сейчас же набирал ход, но не успел еще отойти от станции далеко.

Через весь коридор Света бросилась в тамбур, дернула дверь – та оказалась не закрытой на ключ, видимо, сегодня действительно ее удачный день. Открыла дверь и замерла, но только на мгновение. Кожу обдало свежестью, но это уже был не тот климат, чтобы сжиматься от холода, они въехали в южные широты, и ветер ласкал, холодил и приятно будоражил.

Снежная равнина неслась одной ровной лентой перед глазами, изредка вспарываемая островками открытой грязной земли, и это мельтешение показывало скорость локомотива, но Света решилась. Оставаться в поезде она больше не могла. Неизвестно, может, здесь не только она одна томилась в неволе, и таким способом почти легально, или, по крайней мере, с негласного молчаливого согласия местных властей и начальника поезда, перевозят рабов постоянно и систематически. Вырваться из плена, чтобы самолично вернуться в руки похитителей, найдя вагон охранников, ей не хотелось. Набрав побольше воздух в легкие, как перед погружением, Света спрыгнула. Земля больно ударила по ногам, под дых, закрутилась, завертелась. Девушка кубарем полетела под гору, натыкаясь на редкие кустики, приминая их, царапая шею и лицо, все быстрее, не в силах разобраться, где верх, где низ. Вкус железа во рту: прикусила язык, вспыхнул костер в руке: содрала кожу о какой-то острый камень, удар обо что-то твердое бедной головой, звон в ушах и мгновенная темнота.

Арсений сходил с ума от горя. Он посерел, осунулся, забыл про сон и еду. Жестоким допросам подвергались все, кого он находил хоть сколько-то причастными к делам Мангуса, кто хоть раз был замечен в поле его зрения, даже если проходил рядом. Вопрос был один: где его жена, но никто этого не знал, никто не мог сказать ничего вразумительного. Из-за этого и погибали.