Сэр Гавейн и зелёный рыцарь - неизвестен Автор

Автор неизвестен

Сэр Гавейн и зелёный рыцарь

перевод Светланы Лихачёвой

Как только силы осады иссякли у Трои,

И рухнула крепость, став прахом и пеплом,

Предатель, содеявший дело измены,

Сознался в вине, дознанью подвергнут;

То был знатный Эней, чья родня славная

Покорила со временем края, богатства

Присвоив заветные Островов Запада.

Грозный Ромул к Риму направил стопы;

Воздвиг сперва он расцвеченный город,

И нарек тот град своим громким именем.

Тирий стены поставил в Тоскании,

Лангобард в Ломбардии обители выстроил;

За морями Франции Брут Феликс

На привольных высях явил Британию на свет,

Где гибель, глад и горе

Оставили свой след,

Где смех с бедою споря,

Сменялись с давних лет.

Когда же славный сей лорд возвеличил Британию,

Отважные воины, войнам рады,

Игре бранной не раз предавались.

Больше дивных чудес видал сей край,

Чем все прочие земли издревле и ныне.

Но из всех прославленных королей Британии

Артур учтивейшим почитался, я слышал.

О приключении чудном хочу я поведать,

Что зрелищем редкостным народ почитает:

Див подобных не знали во владеньях Артуровых.

Коль склоните слух вы к сему лэ ненадолго,

Я слово молвлю, как слышать довелось мне в городе,

Тотчас.

Как ткали встарь, скрепляя

Сей доблестный рассказ, 

Прилежно повторяя

Канву сплетённых фраз.

В Камелоте король справлял Рождество

С достославными лордами, лучшими из мужей

Средь Братства Рыцарей Круглого Стола,

За пиршеством пышным, в беспечной радости.

Много раз на турнире столкнулись конники;

Благородные рыцари ревностно бились,

Затем ко двору собирались на игру и песни.

На пятнадцать дней затянулся пир:

И стол, и утехи - всего достало на славу.

Было любо слышать увеселений гул,

Толкотня и шум — днём, ночью же — танцы.

Радость царила при дворе и в покоях

Средь лордов и леди, что любят празднества.

Так собрались рядом в отраде и мире

Достойные таны, Христа паладины,

И леди — прелестней земля не видала,

И тот, кто правил двором, король учтивейший,

И вольные воины в расцвете сил

Вся знать.

Король, владыка славный,

И двор — ему под стать.

Вовек не знала равной

Столь доблестная рать.

Пока же Новому году и дня не исполнилось,

Подавали вдвое невиданных яств,

Когда король и рыцари собрались в зале,

И псалмы мессы умолкли в часовне.

Служки и прочий люд великим криком

Ноэль снова и снова поминали, славя.

Тут до раздачи подарков дело дошло;

Из рук в руки дары вручались;

Знать препиралась игриво, награды деля:

Неудачам дамы долго смеялись;

Тот же, кто выиграл, верно, не видел в том горя.

Так веселился люд, пока столы не накрыли.

Умывшись же, к скамьям устремился всяк:

Тех, кто доблестней, усадили, как должно, выше.

Королеву Гвиневру возвели в центр помоста,

Что нарядной роскошью радовал глаз;

Шелка шелестели под тканым пологом:

Ткани тулузские лучшие, гобелены из Тарса,

Отделаны доверху чудеснейшими из камней,

Что оценить дано в монете звонкой

Подчас.

К ним обращала дама

Взор ясных серых глаз.

Её прекрасной самой

Всяк счёл бы без прикрас.

Сам Артур есть не стал, пока не достало всем:

В силу юных лет веселился он, словно дитя;

Вольно жить он привык, не видел радости

В том, чтобы долго сидеть либо долго лежать.

К тому побуждал молодой задор и дерзкий ум.

Но и другой обычай был тут причиной:

В благородстве души изрёк он, что не тронет снеди

На пиру радостном, покуда редким рассказом,

Либо басней затейливой не позабавят его:

О диве давнем, правдиво поведанном,

О героях древности, о ратных забавах;

Или покуда не бросит рыцарям чужестранец вызова

Сойтись на ристалище, поставить на кон

Жизнь за жизнь, угрожая друг другу,

Щадя один другого, как уж удача рассудит.

Вот так постановил правитель волей державной,

На пиры собирая благородных гостей

В свой град.

Отвагой благородной

Его сверкает взгляд.

Под праздник новогодний

И весел он, и рад.

Так, стоя перед гостями, стойкий король

Вел речи приветные, как велено учтивостью.

Гавейн верный усажен был возле Гвиневры,

Агравейн Тяжелая Длань — по другую сторону;

Оба — сыны сестры короля и славные рыцари.

Епископ Болдуин — на первом месте,

Ивейн, сын Уриена уселся подле него.

Всем им отвели лучшие столы на помосте,

И без числа славных лордов — слева и справа.

Вот подали первое блюдо под пение труб,

Разубранных знатно узорными флагами;

Барабанного боя бодрые ноты

И переливы волынок сплелись в мелодию дивную,

Так что, внимая музыке, истомились сердца.

Меж тем разносили снедь, разносолы изысканные,

До излишества лакомств на блюдах бессчетных,

Так что не тотчас отыщешь пустое место,

Дабы поставить супницы перед гостями на столе

Там и тут.

Остался всяк доволен:

Всем парам подают

Вина и пива вволю,

И по двенадцать блюд.

Ни слова об услужении не скажу более:

Ибо вам видно: ни в чём там не ведали недостатка.

Вдруг ворвался под своды звон и шум нежданный,

Так что смог, наконец, король к трапезе приступить.

Ибо едва музыка умолкла на время,

И первое блюдо, внесли, как должно,

Грозный гость шагнул в двери,

Великана такого не сыскать в мире.

От плеч до пояса столь плотен и крепок,

Столь огромны и могучи голени и бёдра,

Что вполовину ётуна, уж верно, будет,

Но на смертного смахивал боле, смело скажу,

И сложен славно при великом-то росте:

Ибо хоть в груди и в спине раздался вширь,

Но в торсе и в талии тонок, как подобает,

И все черты повторяли очертания фигуры

И тон.

Его оттенку кожи

Дивился люд, смущён.

С народом эльфов схожий,

Был ярко-зелен он.

Были и пришлец, и платье зелёного цвета:

Бока окутал котт прямого покроя;

Нарядный плащ — поверх, изнутри подбитый

Мехом отменной выделки, приметным для взора;

Опушён горностаем и капюшон также,

Что лёг на плечи, локонов не касаясь;

Чулки обтягивающие, тона сходного,

Облегали голени, богатые шпоры

Золотом сияли над изысками узорных полос,

Хотя в стременах ноги лишены обуви.

Весь наряд и впрямь был окраса зелёного:

На поясе полосы, и пёстрые самоцветы,

Что лучились на облаченье бессчетными искрами,

И на шелке шитом, и на пришельце, и сбруе,

Так что не вот тебе назовешь и половину безделок,

Тканых искусно по ткани — и мотыльков, и птиц

В переливах зелёных линий, с позолотой поверху.

Подвески на поперсье и пышном подхвостнике,

Заклёпки на удилах залиты зелёной эмалью,

И стремена для ног — нужного цвета,

И крыло седла, и луки также.

Везде блистали и светились кристаллы зелёные;

Даже скакун под конником — колера сходного

Вполне.

Бьют искры от копыт,

Узоры на ремне.

Не всякий усидит

На буйном скакуне!

Хорош был сей чужестранец в наряде зелёном.

Кудри кольцами — конской гриве под стать:

Пряди пышные падали до плеч самых,

Борода долгая до груди кустилась,

Что, как и волосы вьющиеся, главы убранство,

На линии локтя была подстрижена,

Так что руки до серёдки терялись в ней,

Словно под княжьим кападосом, что смыкался вкруг шеи.

Грива грозного скакуна гребнем умело

Разделена волос к волосу, заплетена прихотливо,

Перевита вязью червонного золота:

На каждую прядь гривы — по шнуру золочёному.

Чёлка и хвост — ни в чём не уступят,

Зелёной лентою ловко скреплённые в пук,

По всей длине унизанной ценнейшими самоцветами,

И сверху туго стянуты в узел плетёным ремнём,

На коем бренчали бубенчики чистого злата.

Чужака подобного, и рысака под стать ему,

Вовеки не видывали воочью в том зале

Старожилы.

Взгляд молнии метал

Знать после говорила.

Никто б не устоял

Перед подобной силой.

Однако ни шлема не нашлось при нём, ни лат нагрудных,