Дом Иветты - Лев Аскеров

Лев Аскеров

Дом Иветты

Войдите в огонь вместе с входящими.

— Начальник! — улучив момент, шепотом позвала его осведомительница по кличке Ворона.

Касумов поморщился.

«Нагнала-таки! Сучье отродье!» — выругался он про себя и готов был наорать на нее. Что ты, мол, драная Ворона наушничаешь при всем честном народе! Есть порядок. Заходи в оперативную часть и все, что имеешь — выкаркивай. Как положено. По форме. Если там сочтут нужным — доложат мне.

И еще Касумов придумывал как пропесочит оперативников, которые поволяют своим внештатным сексотам прямо на улице останавливать начальника райотделения ГПУ и нашептывать ему.

Однако, кричать на нее и гнать от себя он не стал. И хорошо, что сдержался. То, о чем она фискалила, лично для него представляло немалый интерес.

Заглядывая в сердитое лицо начальника, Ворона говорила быстро, но разборчиво.

— Ренка-потаскуха, дочь врагов народа, удавила младенца… Рожала дома. Помогала ей соседка спекулянтка — Сакина… Утром я заходила к блуднице. Она без живота… А под кроватью ведро с мертвым малышом… Сакина сказала мне, что Ренка родила мальчика и мальчик был здоровым.

От того места, где настигла его Ворона, Рена жила совсем рядом. Здесь же за углом, находилась контора управления домами.

— Позови ко мне управдома. Быстро! — закуривая папиросу, приказал он.

… Рену Дадашеву, которую сексотка называла потаскухой, Касумов хорошо знал. И ее, и всю ее семью.

Она жила на Карантинной. В том же самом доме, во дворе которого Касумов еще недавно, с двумя такими же, как он, студентами-заочниками снимал квартиру.

Отец Рены, Дадашев Аждар Рзаевич — смуглый, коренастый мужчина с характерным нухинским говорком, занимал большую должность — заместителя Наркома строительства. Соседи видели его редко. Утром рано, когда за ним приезжала черная «эмка», и поздно вечером, когда она привозила его. А мать Рены — Мимилия Ильинична — белокурая, статная европейская еврейка, учительствовала. Вела уроки немецкого языка. В общем, семья интеллигентная. Теплая. Душевная. Кому-кому, а соседям это было известно лучше всех.

Аждар Рзаевич с Касумовым познакомился сам. Во время застолья. В тот день Мимилия Ильинична, в честь поступления дочери в университет, прямо во дворе накрыла стол. И все, молодые и старые жители этого дома собрались за ним одной дружной компанией. Как родные. Искренне и горячо любящие друг друга люди.

Поднимая здравицу за присутствующих Аждар Рзаевич сказал, что он давно и хорошо знает всех, кроме молодого офицера, который стеснительно прячется за вазой с яблоками.

— Так это Адик, папа! — звонко выкрикнула Рена.

Покраснев, Касумов вскочил с места и по-военному, громко отрапортовал:

— Старший лейтенант Адыль Касумов, товарищ зам. Наркома!

— Садитесь, молодой человек. Оказывается я вас знаю. Кстати, мотал присланный вами, был отменный.

В этом, как впрочем и в других бакинских дворах, было принято по поводу и без повода угощать соседей разными вкусностями. А тут, днями, земляки из Кельбаджар привезли ему посылку от родителей. Завернув в бумагу немного мотала, домашнего сливочного масла и баночку меда Адыль поднялся к Дадашевым. Дверь открыла Мимилия Ильинична.

— Это — вам. Из родного села прислали, — смущаясь протянул он сверток.

Мимилия Ильинична всплескнула руками.

— Боже! Какая прелесть!… Реночка, посмотри какие дивности принес Адик… Спасибо… Себе то оставил.

Мимилия Ильинична приняла эту безделицу как царский дар. Хотя могла и отказаться. Ведь жили они в достатке.

А вечером другого дня к ним забежала Рена.

— Ребята, — обратилась она к парням, живущим вместе с Касумовым, — где Адик?

— В соседней комнате заперся. Диплом пишет, — сказал один из них.

— Вот счастливчик! Уже — диплом. Позовите его.

Она протянула Адылю большую коробку шоколадных конфет.

— Это тебе от папы. Мотал твой ему очень понравился, — сказала она, а потом, засмеявшись, добавила:

— А это всем вам от нас с мамой.

И Рена поставила на стол дорогущую по тем временам бутылку массандровского вина.

Никакой потаскухой она не была. Не верил он в бабье злоязычие. Да, Рена была красива. И еще как красива. Дети от смешанных браков, как заметил Касумов, привлекательны. И, что правда то правда, Адыль до беспамятства был влюблен в нее. И не только он. Сама же она никому никаких надежд не оставляла. Вела себя строго. Скромно. В отличие от многих своих подружек из начальствующих семей крикливо не одевалась. Адылю это нравилось. И он был счастлив каждый день, по утрам, выходить с ней со двора. Он шел на работу, она — в университет. Это было им по дороге.

Позже, когда Касумов получил диплом и повышение по службе, ему для жилья выделили неплохую ведомственную комнатушку. Новая квартира находилась на соседней улице и их утренним прогулкам пришел конец. Однако, с Реной и Мимилией Ильиничной ему не раз приходилось встречаться. Даже иногда, по старой дружбе и их приглашению, заходил к ним в гости.

Уже на втором курсе у Реночки появился жених. Счастливчиком стал молодой ученый Арон Кац. В неполные 26 лет, защитив диссертацию, ему присвоили степень кандидата геолого-минералогических наук. Коллеги отзывались о нем, как о восходящей звезде в науке. Арон изобрел какой-то новый метод добычи нефти на площадях старых месторождений, который геологи окрестили «Вторичным методом».

Но пожениться Рена с Ароном не успели. В одну из ненастных ночей АзГПУ арестовало Аждара Рзаевича и Мимилию Ильиничну. Рену не тронули, хотя из квартиры выселили. Она стала жить в подвале того же дома. Арон помогал ей приводить его в порядок. А вскоре был схвачен и Кац. Его взяли как автора вредительского способа добычи нефти… Рена же еще с месяц находилась на свободе. Но беда стукнула и к ней в подвал.

Вернулась она поблекшей, с потухшими глазами и выглядела на все сорок лет. Потом соседи заметили, что гордячка Рена в положении. И пошли грязные пересуды. Ее обзывали потаскухой, блудницей, подзаборной шлюхой.

Из воспоминаний Касумова вытащил управдом.

— Вызывали, Адыль Рагимович?

— Да. Пошли к Дадашевым… А ты, — велел он Вороне, — беги в отделение и скажи, чтобы на Карантинную прислали наряд…

Из подвала доносился надрывный плач младенца. И сразу на сердце стало легче. Значит мальчонку она не убивала. И Касумов раздумал спускаться к Рене в подвал. По-хозяйски ринулся туда только управдом. Переступил порог и… отпрянул. Губы его побелели.

— Товарищ Касумов… Дадашева мертва… Повесилась, — промычал он.

Адыль стремглав кинулся вниз. Одним взмахом перочинного ножа срезав веревку, он мягко принял в руки еще теплое тело Рены и положил его на каменный пол.

Поперек кровати, завернутый в ветхое одеяльце, возился отчаянно требовавший мамы малыш. На столе, под чернильницей, лежал лист бумаги.

«Посмертное письмо», — догадался он и схватив его, стал жадно читать.

«Я ухожу из жизни, — писала она. — Это единственный и последний мой грех перед Богом. Перед Богом, но не людьми. Умирая, я проклинаю эту власть, напитавшую сердца людей собачьей злостью. Люди смеялись надо мной. Издевались. Называли потаскухой, сукой, дрянью… Бог им судья.

Я проклинаю изуродовавшего мою жизнь начальника отдела АзГПУ Самвела Григоряна. Он изощренными пытками принудил моих родителей и жениха признаться в шпионаже. Их расстреляли. Он, садист Григорян, в первый же день моего ареста изнасиловал меня. И делал это каждую ночь в течении 80 суток. Дитя, рожденное мною — дитя этого выродка Григоряна. Отдайте ребенка ему.

Я знаю, для него все пройдет безнаказанно. Но есть Божий суд. И он жестоко покарает всех „григорянов“, засевших в АзГПУ. Я ухожу без злобы на людей. Они живут во мраке. А вы, власть имущие — во лжи.

Рена Аждаровна Дадашева»

Эту то записку Касумов и показал Григоряну. Самвела Саркисовича от нее прямо-таки перекосило.

— Потаскуха! — прошептал он, возвращая записку покорно стоявшему перед ним подчиненному.

Полные желтой ненависти глаза его следили за тем, как Касумов, бережно разгладил, а затем, сложив вчетверо отправил посмертное письмо Дадашевой в карман кителя. Но это было какое-то мгновение. В следующее мгновение Григорян стал прежним Григоряном. Каменно-высокомерным. Самоуверенным и презрительным ко всему и вся. Он вразвалочку прошел к себе за стол и, глядя в пространство, проговорил:

— Трудно мне, Адыль… Трудно… Нет умных помощников. Поэтому всякие проститутки позволяют себе такое, — пожаловался он.

Григорян горестно хмыкнул, сделал паузу и, закидывая ногу на ногу, добавил:

— Наконец, вчера мне дали должность еще одного зама… Как ты думаешь насчет этого?