Фракиец - Елена Ханпира

Елена Ханпира

Фракиец

Как рассказывал Иуде его приятель, римский вельможа, когда он был молод и, по его словам, глуп, ему привезли с армянской войны подарок — щенка кавказской овчарки. Вельможа назвал его Фракийцем — просто так, для звучности, а еще потому, что широкогрудый щенок напомнил ему рослых фракийских гладиаторов. Вельможа был тогда, как уже было сказано, молод и избалован жизнью, щенок пришелся ему кстати: он стал его дрессировать. Очень скоро стало ясно, что щенок то ли невероятно туп, то ли невероятно упрям: он не подчинялся командам, будто не слышал, и вообще не мог или не желал вести себя, как положено собаке. Он отказывался спать на подстилке, ложился где хотел и когда хотел, и домашним оставалось только обходить его изо дня в день растущую тушу, распластавшуюся посреди прохода. Сандалии не приносил, голос не подавал, на птиц не лаял, за палкой не бегал, обувь и тряпки не грыз, не играл, вообще вел себя так, будто ему было скучно и с людьми, и с собаками. Одно время думали, что пес глух, но в конце концов пришлось бы предположить в нем также слепоту и отсутствие обоняния: Фракиец реагировал на внешний мир по минимуму. Когда его сильно допекали, вставал и уходил с презрительной миной. Еду не выпрашивал. Когда хозяин пытался подразнить его, то убирая, то подсовывая кусок мяса, Фракиец равнодушно зевал, будто говоря: ну, чего выпендриваешься, все равно дашь, куда денешься. Домашние изображали шутливые нападения на хозяина, но Фракиец только брезгливо воротил нос от этого театра и защищать патриция не собирался. Патриций оставил всякие попытки обуздать Фракийца, но тот и за это не испытывал к нему благодарности. «Это ненормально, — говорил брат хозяина. — Собака должна служить».

Фракиец не служил. Он жил сам по себе, люди только мешали ему. Его не интересовало ничто собачье, он был действительно ненормален как собака. Презрение к жизни — это ведь не собачья, не животная черта, а Фракиец, кажется, презирал жизнь и все в ней. Даже с суками он случался вроде как со скуки. Разозлить его было невозможно. Самая сильная эмоция, которую, кажется, испытывал этот пес — легкая досада на тупость двуногих, вечно мельтешащих у него на пути. Рабы для него не существовали, их он сметал с пути, выступая грудью вперед. Если хозяин сам надоедал ему, Фракиец мог чуть сморщить верхнюю губу, издав едва слышное рычание — это была единственная дань уважения к хозяину, остальных он и этим не удостаивал. У жены патриция сложились с Фракийцем странные отношения. То она называла его милым песиком и всячески ласкала, хотя, кажется, даже шерсть его источала холодное презрение, то вдруг закатила мужу истерику, требуя подарить, продать, утопить — как угодно избавиться от Фракийца. «Он смотрит!» — был ее аргумент. Хозяин не мог похвастаться даже этим знаком внимания. Однажды жена запустила в Фракийца сандалией. Он степенно удалился, удовлетворенно крякнув. Никто не существовал для него.

Иногда хозяин запирался с Фракийцем в кабинете и, заискивающе заглядывая ему в глаза, испуганно спрашивал: «Послушай, Фракиец… Ты… ты человек?». Но, встретив его непроницаемо-высокомерный взгляд, принимался сконфуженно трепать животное по загривку. А Фракиец вставал и, бросив на хозяина один из арсенала своих насмешливых взоров, величественно удалялся.

Случилось так, что по государственным делам хозяину пришлось ехать в Египет. Он был домоседом и дальше Ахайи носа не совал. С тяжелым сердцем покинув Рим, вельможа к тому же задержался в Александрии дольше, чем рассчитывал. Наконец, по прошествии пяти месяцев, он смог отплыть из Александрии. Но возвращение превратилось в натуральную Одиссею, за тем исключением, что римлянин попал в плен не к прекрасной нимфе, а к неотесанным пиратам, которые держали его около месяца к грязном трюме с другими несчастными и дурно кормили. К тому времени, когда раб доставил выкуп, патриций успел испортить себе желудок и печень. Не хватало еще, думал вельможа, чтобы по возвращении домой старая няня обварила ему ноги кипятком, а верный пес вцепился в ляжку. Полная была бы картина.

Дома патриций застал разленившихся рабов, полный беспорядок в хозяйственных делах, а также дрожавшего от страха управляющего, который доложил, во-первых, о бунте рабов в одном из сельских эргастулов, а во-вторых, о том, что жена от вельможи ушла и требует развода. Отношениями с женой патриций не особо дорожил, но сам факт предательства в такой момент был более, чем неприятен. Вельможа приказал — точнее, прошипел приказание приготовить ему воду, а сам, грязный и несчастный, направился в свои покои. Путь пролегал через кабинет. Войдя в кабинет, патриций почувствовал холод и запах пыли. Здесь царили запустение и мрак. На полу лежала мохнатая туша Фракийца. Увидев его патриций остановился, отстраненно отметив, что пес даже не вышел его встречать. А ведь хозяина не было в доме более полугода. Фракиец поднял голову, тускло уставился на хозяина. Затем неторопливо встал и, едва заметно мотнув хвостом, направился к миске.

Хозяин смотрел, как Фракиец ест. Почему-то вспомнилось, что по его приказу для Фракийца еженедельно закалывали годовалого теленка. И вот теперь Фракиец этого теленка преспокойно уминал. Хрустя и чавкая.

На вельможу вдруг что-то нашло. Он взял в руку тяжелый кованый табурет и с размаху опустил его на голову Фракийца. Пес упал, как подкошенный, к ногам патриция. По полу медленно поползла кровь.

В первое мгновение вельможа испытал глубокое радостное облегчение, как будто избавился от давнего тайного врага. Ему стало легче дышать. Он с тупым любопытством рассматривал поверженного пса, бока которого еще тяжело вздымались. Но какое-то странное беспокойство смутно зашевелилось в нем. Что-то было очень легко, подозрительно легко. Какая-то легкая победа, что-то было не так. Было ощущение, что вельможа сразился со слабым ребенком. Присмотревшись повнимательней, вельможа вдруг заметил, что Фракиец чудовищно исхудал. Сквозь густую шерсть при вздохе отчетливо проступали ребра.

Патриций провел дрожащей рукой по живым мощам по имени Фракиец, упал рядом с псом и в голос зарыдал, обнимая его. Прибежали рабы, тщетно пытались оттащить хозяина от истекающего кровью пса, но тот голосил и требовал врача для Фракийца. Наконец врач осмотрел рану пса и заверил хозяина, что удар пришелся вскользь, рана не опасна. Пес просто ослаб от голода.

Тут же патриций узнал из причитаний рабов, что со дня отъезда хозяина Фракиец изменил поведение. Он потерял аппетит, занял кабинет хозяина и выходил оттуда крайне редко. В день, когда жена патриция ушла из дома, Фракиец пришел на ее половину и устроил там погром, изломав и испачкав все, что мог. Потом он окончательно оккупировал кабинет, не пуская рабов дальше порога. Иногда ночью рабы слышали тихое поскуливание. Это был первый случай, когда они вообще слышали голос Фракийца. За неделю до приезда хозяина он перестал есть, а два дня назад отказался и пить. Вчера раб поставил ему миску под нос, а Фракиец встал и, идя на него грудью, вытеснил из кабинета. Потом лег и больше не вставал. И вот, дождался.