Накаленный воздух - Валерий Александрович Пушной

Валерий Пушной

Накаленный воздух

Часть первая

Амнезия

Глава первая

Человек на дороге

Стоял июль. Все шло, как и должно идти. Земля жила обычной жизнью. Где-то прокатывались землетрясения, оживали вулканы, проносились наводнения, а где-то стояла тишь и благодать.

Западные ветры тащили из Атлантики жару, погружали в нее европейские города и страны. В Иерусалиме палило солнце. Рим поглощал свои порции. Раскаленный воздух приближался к Центральной России. Москва, до того купавшаяся в дождях, погружалась в удушающий зной.

В двухстах километрах южнее Москвы летняя ночь лениво обволокла землю влажной прилипчивой духотой. Развесила на деревьях и кустах паутину сна, швырнула на поля, разбросала по дорогам.

Город похрапывал, ворочаясь с боку на бок.

Дальние деревушки скукожились, приутихли в темных уголках ночи. Пригородные деревни вздрагивали от шума автомобилей, выпячивались домиками, выхваченными светом фар.

Автомобиль разорвал в клочья темноту и на полном ходу свернул с автомагистрали. Боковые стекла у машины приспущены. В салоне двое: водитель и пассажир. В легких рубахах с короткими рукавами. Темные, невеселые, мрачноватые лица. Поток воздуха трепал им волосы.

Лопоухий пассажир заскорузлыми пальцами с обкусанными ногтями прижимал жиденький чубчик к низкому морщинистому лбу. Нервозно возился, часто моргал маленькими глазками, сопел, картавил и таращился сквозь лобовое стекло.

Длинноносый водитель был сосредоточен и малоподвижен. Крючковатые руки на руле. Взгляд цеплялся за полотно дороги, несущееся под колеса машине. Стиснутые тонкие губы иногда слегка раскрывались, выпускали глухие звуки, затем снова сжимались.

Свет фар показал поворот, глубокий кювет и высокие черные деревья по сторонам.

Водитель резко ударил по педали тормоза. Пассажира мешком бросило вперед на черную панель. Он хрюкнул, щелкнул редкими зубами и матюгнулся. Машина остановилась: мотор заглох, фары погасли. Двое присмотрелись к темноте.

Водитель распахнул дверцу, выбрался наружу, прислушался, по-звериному принюхался. Был он плотного сложения, с покатой спиной, большой головой с круглым затылком. Через минуту рядом возник пассажир, излишне тощий и долговязый. Открыли багажник. Взгляды впились в скорченное человеческое тело. Лопоухий толкнул его, сглотнул слюну и окончания слов:

– Глянь, Блохин, наш клиент случаем не загнулся?

– Заткнись, Саранчаев! – глухо рыкнул водитель и вяло распорядился: – Вытягивай!

Саранчаев кашлянул в кулак и зажевал губами:

– А может, его того, тюкнуть по темечку на всякий случай?

– Бери, а то я тебя самого по мурлу тюкну! – резко прервал Блохин.

Тело извлекли из багажника, торопливо подтащили к обочине, качнули пару раз и бросили в кювет.

Саранчаев смачно хрюкнул, обтер о штаны руки и с сожалением обронил:

– А все-таки надо было тюкнуть, чтоб концы в воду.

В тот же миг внезапно по нему хлестко прошелся свистящий ветер. Вдруг обрушился ледяной стужей, проникая под легкие одежды. Подкинул в воздух и грохнул о землю. Стынь обожгла Саранчаева, свела ему скулы, вымораживая дыхание.

Блохин едва успел захлопнуть багажник, как его тоже сбило с ног. Сдуло, как пушинку, с дороги. Закрутило, скрючило, кувыркая по кювету. Неожиданная стужа пронизала до костей.

Непроницаемая тьма окутала все. Небо перевернулось, представ великой бездной. Из ее глубин несся странный звук, выворачивал наизнанку, придавливал к обледеневшей земле. Мороз сковал тела.

Большой рот Саранчаева перекосило. Длинный нос Блохина заострился, как сосулька, толстые губы побелели. Мозг перестал осмысливать происходящее.

Но вдруг завывание ветра умерло. Внезапно оглоушили раскаты грома, и яркая огненная молния надвое расколола небосклон. Ударила в землю рядом с машиной. Бездонная тьма отступила, открыла ночное небо, дорогу, овраг, деревья.

В лица людей пахнуло прежней духотой.

Закоченевшие Блохин и Саранчаев с трудом разогнули промерзшие суставы. Зашевелились, жадно глотая духоту и медленно согреваясь. Затем подхватились с земли и кинулись к машине. Молча Блохин повернул ключ зажигания. Не включал фары, ощущая необъяснимый страх. Щурился, уткнувшись в лобовое стекло, сильно жал на газ. Хотел скорее унести ноги с этого жуткого места.

Но жуткое место не отпускало: машина не двигалась, хотя мотор ревел на последнем издыхании. Ветер свистел за опущенными стеклами.

– Что это? – Зубы Саранчаева в испуге выбили дробь.

– Всего только зимняя вьюга, – раздалось у его правого уха. Голос как бы прошелся по ребрам.

Лопоухий вздрогнул. Рывком повернулся вправо. Увидал снаружи рядом с дверцей машины темный мужской силуэт. Удивился, что в темноте хорошо различил неулыбчивое лицо, сковывающий взгляд, костюм и галстук-бабочку. Оторопь парализовала. Не успел подумать, как губы промямлили:

– Этого не может быть.

– Ты полагаешь, тебе известно, что может быть, а чего не может быть? – Голос придавил к сидению. – Думаешь, знаешь, когда и кого надо тюкнуть по темечку?

Саранчаев мгновенно вспотел. Губы нежданного собеседника не шевелились, а его голос неотступно ввинчивался в уши и сжимал до судорог мозг. Саранчаев точно сидел на раскаленной сковороде, и задница жарилась, как свиные шкварки. Отяжелевший язык едва повернулся во рту:

– Ты кто, откуда взялся? Никого же не было.

– Полагаешь, что меня здесь нет? – собеседник за дверцей чуть отодвинулся в темноту.

Лопоухий вылупил глаза, не зная, что ответить.

– Впрочем, так оно и есть, – разнеслось снаружи, и тьма поглотила странного прохожего.

Саранчаев лихорадочно вгляделся в ночь, не понимая, куда тот исчез. Кинул взгляд на Блохина, чувствуя, как тело продолжает плавиться на раскаленной сковороде, прохрипел:

– Гони!

Блохин щелкнул зубами и с новой силой надавил на педаль.

Машину как будто подхватило ветром и понесло по дороге.

Ресторатор Петр Пантарчук в это утро неохотно выбрался из постели. Легкости не было, давило предчувствие опасности, хоть откладывай командировку. Сунул голову под холодный душ, но лучше не стало. Руки не попадали в рукава белой рубахи, ноги запутались в штанинах светло-коричневых брюк. Не сразу нашел черную папку с бумагами.

Жена Екатерина проводила до двери. Тонкая, с красивым носиком и зелеными глазами, в коротком халатике. Подставила губы для поцелуя. На ее фоне крупный Петр с рельефным лицом казался грубоватым и неповоротливым.

Он вышел из подъезда. Утреннее солнце ослепило. Прищурился. И раздраженно поморщился. Душа словно сдавлена тяжелыми валунами и никак не может вырваться на волю. Приостановился, прежде чем сесть во внедорожник. Потом тупо примял заднее сидение, прижался затылком к подголовнику.

Машина нырнула за угол в дорожный поток и понеслась как по течению. Пантарчук прикрыл глаза. Водитель с круглыми глазами прибавил скорость.

Выехали за город. Быстро пронеслись три десятка километров. Свернули на узкую примыкающую дорогу. Длинные прохладные тени от