Девушка с принципами - Луи Арагон

Луи Арагон

Девушка с принципами

Андре Жиду

Цветочница продавала фиалки: Дени купил букетик и смущенно протянул Седине, первой встречной женщине. Она веровала в две истины: бессмертие души и всемогущество любви.

Неделю спустя в ответ на комплимент Жерара Дени сказал:

— Да, а какого цвета у нее глаза?

Она поселилась у него, и он не мог понять, как догадались об их связи. Он представлял ее всем как свою молочную сестру, когда поблизости не было Жерара, который, к великому его огорчению, этому не верил. Тем не менее в литературном кафе Дени объявил во всеуслышание, что Селина непорочна; таким образом, репутация ее не пострадала. Но Дени был недоволен, замкнулся в себе, перестал разговаривать с Селиной и из соображений человеколюбия написал громкие стихи:

Ах, эти дамочки в витрине,Подобье кукол восковых,Глупы и женственны! У нихИщите авантюр, мужчины.

Одна лицом свежа, хоть голова седа!Блондинка завита и комплиментов ждет,Брюнетка — та, смеясь, любовников зовет,Все три — немые куклы, им весело всегда,

Они безруки, вот обидно!Они бездушны (блеск пародийНа дам, чья фальшь цветет бесстыдноВ шиньонах по последней моде)…

Но Селина ввела в дом Пальмиру, которую рекламы провозгласили королевой экрана. Селина терпела эту связь, так как Дени уверял, что это спасает ее честь. И вот Селина удалялась в другую комнату, утверждая тем самым свою веру во всемогущество любви, в то время как Пальмира в самый интимный момент способна была воскликнуть:

— Ах, мои друг, я в таких прекрасных отношениях с банкиром Фильдом!

— Кланяйтесь ему от меня.

Вот почему Жерар застал Дени за сочинением сценария для трагического фильма, съемки которого должны были обойтись довольно дорого, принимая в расчет состояние господина Фильда.

Поглощенный своим занятием, Дени, казалось, даже не замечал, что уже три дня не брился, глаза его сверкали, он бурно жестикулировал, лихорадочно писал, смеялся с каким-то странным видом, временами хватался за голову. Он весь трепетал, точно Моисей, спускающийся с высот Синая.

— А, это ты!.. прости, пожалуйста, — сказал он, даже не взглянув в лицо Жерару. — Селина, сходи за чернилами.

Она послушно вышла, под глазами у нее были синякиследствие трехдневного воздержания от любви.

— Чего ты хотел?

— Повидать тебя.

— Взгляни на меня: перед тобой счастливый человек. — Он умолк, потом снова заговорил, но как-то странно, и смех его доносился откуда-то издалека (но был ли это смех?). — Счастливый!

— Поэтому у Селины такой вид…

— Селина? Кто такая Селина? А, малышка? Я не видел ее уже три дня. Так вот… я открыл новую эстетическую теорию… Боже, до чего это утомительно, если б ты знал!.. Да, как же называется тот небольшой механизм, с помощью которого можно ограбить колониальный банк, — он сделан в форме ромба с безупречным изяществом, как и все, что производят в Америке.

— Я не совсем понимаю, — ответил Жерар. И глупо улыбнулся.

Дени тотчас же выставил его. Оставшись один, он махнул рукой, отгоняя сомнение, которое желал во что бы то ни стало признать нелепым. И тут появилась Селина, Дени ее заметил.

— Поди сюда, творенье божье, — приказал он.

Она сразу же решила, что ее ожидает нечто соблазнительности обрадовалась. Он проговорил:

— Меж гобоями трупных рыданий раздраженные квинты в цилиндрах церковных хоралов. Что за важность, если причудливый танец заставит карабкаться к самой вершине подъемник под победные крики ковбоев.

Догадавшись, что речь шла вовсе не о любви, она заплакала.

Дени громко рассмеялся над какими-то своими грезами и произнес:

— Как это трагично!

Селина, хотя и не поняла его слов, видя, что он доволен, возликовала и захотела увенчать все поцелуем. Но он оттолкнул ее с криком:

— Мокрица! — И, с пафосом провозгласив: — Я побегу по мягким травам, взял шляпу и вышел.

Прошла неделя, он не возвращался, хотя люди в черном (предчувствия меня никогда не обманывают!) не приносили Селине дорогое тело. Тщетно она пыталась объяснить себе поведение Дени и его последние слова: «Я зашагаю (нет, он сказал „побегу“) по мягким травам». И вот пришел день, когда ей не оставалось ничего другого, как навестить Жерара, и он дал ей небольшую сумму в обмен на маленькую любезность. Ее страдания были как бы последним даром, который она принесла Дени (если он все-таки умер). Но в одно прекрасное утро он снова появился в мастерской, сидел и что-то писал. Она бросилась к нему, чтобы со слезами признаться в том предательстве, до какого довела ее нужда. Распущенные волосы Селины, как это и полагается, окутывали ноги ее возлюбленного. Скрыв лицо в пелене волос, она осмелилась открыть ему всю глубину своего смятения:

— Ведь ты убежал как безумный!

Дени внутренне ликовал. Но, не подав вида, сухо сказал:

— Не люблю красных глаз!

Для предстоящих съемок необходим был решительный эксперимент, жертвой которого была избрана Селина. На ней Дени мог проверить эффект непостижимого: поступки, не поддающиеся разумному объяснению, слова, недоступные пониманию, производили на нее более гнетущее впечатление, чем грубости, внятные рассудку. Ее совершенно не беспокоила связь возлюбленного с Пальмирой, явление вполне рациональное: путем ряда умозаключений можно было определить его причину и предсказать последствия. Но стоило заговорить с ней лишенным смысла языком или совершить какой-то немотивированный поступок (исчезнуть на неделю), чтобы нарушить ее равновесие, пошатнуть его основы, его принципы. Облегчение страданиям приносила лишь физическая реакция — слезы.

В этом и заключалась та теория трагического, которую открыл Дени и которую он собирался испытать на Селине, прежде чем воплотить ее в театральном действе. С этой целью он раздобыл множество телефонных справочников, целую кипу репродукций «Анжелюса» Милле на глянцевой бумаге и объявления о давно прогоревших займах. Он купил в магазине Мартина самую уродливую куклу, какую только смог найти. А стенные шкафы заставил банками с заспиртованными сливами. И, наконец, у Монпарнасского вокзала он встретился с неким Селестом, который позировал художникам, придерживавшимся бодлеровской эстетики, и имел с ним таинственную беседу.

В назначенный день Дени послал Селину отнести письмо В дальний квартал и, воспользовавшись ее отсутствием, разукрасил мастерскую как мог…

Едва переступив порог, Селина замерла на месте. Вначале она решила: все это ей почудилось оттого, что она слишком быстро взбежала по лестнице. Страшное видение не исчезало, и у нее подкосились ноги, но куда было присесть? С каждого стула на нее смотрело какое-то червеобразное голое существо шафранового цвета, застывшее в нелепой позе, протягивавшее ей с мрачной потусторонней улыбкой банку с заспиртованными фруктами. И на столы не опереться: они погребены под тяжелыми и шаткими грудами телефонных справочников. Стены, которые, насколько она помнила, всегда казались ей прочными, были из глянцевой бумаги, скрипевшей под пальцами (так, что сводило зубы!). Репродукции «Анжелюса» Милле перемежались с афишами, призывавшими подписаться на займы. Она собралась было присесть на диван, но крик застрял у нее в горле при виде стоящего среди подушек чудовища — маленькой девочки, нарумяненной, словно старая куртизанка. У ног ее — Дени с видом томного воздыхателя, с застывшей на лице блаженной улыбкой исступленно наигрывал на банджо без струн. Кукла сосредоточенно внимала беззвучной мелодии. Селина вздрогнула, не умея объяснить это зрелище.

Ужаснее всего было то, что Дени, отличавшийся прекрасным зрением, надел очки в черепаховой оправе. Она закрыла глаза.

Царившая вокруг тишина побудила Селину вновь открыть их. Она мертвенно побледнела, поскольку ничто не изменилось. На стульях все те же немыслимые зародыши! И почему в руках у них именно банки с заспиртованными сливами? А груды справочников?

Тут были, наверное, кроме телефонных справочников, и словари, с презрением брошенные в общую кучу. Почему здесь стоит эта кукла и почему Дени застыл перед ней в такой позе, он, который никогда не ведет себя так с женщинами? Тут нет даже подобия реальности. Не маскарад ли все это? Ну конечно, Дени собирается спеть романс. Он молчит, потому что у него нет голоса. Как тихо. Я не слышу церковного перезвона к «Анжелюсу», которому внимают, склонив голову, те люди…

…А Дени, Дени все так же безмятежен. О! Она задыхалась, ее шляпка упала на пол, она утратила всякое представление о пространстве (боже мой, где же все мои убеждения!), все вокруг кружилось, все смешалось, китайские болванчики, кукла и этот неправдоподобный Дени. На висках у нее выступила испарина, она не в силах была пошевельнуться, ноги были холодны как лед, голова горела, нервное напряжение не спадало, ей хотелось закричать, расплакаться, но лишь судорожная гримаса исказила ее лицо. Здравый смысл потерян, как жить, если все выходит за пределы логики? Стены перестали быть стенами, на стулья нельзя больше садиться, они всего лишь подставка для этих невероятных личинок. Даже Дени — полная противоположность его собственному «я»; в чем причина этого переворота? Мои смятенные чувства не воспринимают мир, подчиняющийся новым, неведомым законам. Нет, все-таки это неправдоподобно. Это противоречит всему, что есть я, значит, и я тоже должна измениться, но я этого не хочу! О, мой друг, что можно отыскать надежного и прочного в этом хаосе? Полно, надо уметь стать выше всех обстоятельств: любовь всесильна, душа бессмертна. Вот что неоспоримо, но все же… ах, Дени, неужели ты не видишь, что я страдаю? Но душа бессмертна, никто ведь не утверждает обратного, вот сейчас и увидим… впрочем, мое тело обманывает меня (я вся горю)… но как же так? Это нестерпимо… как же?.. а, вот… на столе, здесь… револьвер Дени… конечно же, я ничем не рискую, Дени или эти младенцы, если они и в самом деле существуют, кто-нибудь да остановит меня, прежде чем… и потом, душа ведь бессмертна… Дени!