Призрак мадам Краул - Джозеф Ле Фаню

Джозеф Шеридан Ле Фаню

Призрак мадам Краул

Двадцать лет прошло с тех пор, как высокая, худощавая миссис Джоллиф в последний раз появлялась на людях. Нынче годы ее уже перевалили за семьдесят, и не так уж много верстовых столбов осталось ей отсчитать на пути к вечному приюту. Волосы ее, выбивающиеся из-под строгого чепца, побелели, как снег, однако взгляд добрых глаз сохранил былую проницательность. Держится она по-прежнему, не сутулясь, ходит легко и быстро.

В последние годы она заметно постарела и была вынуждена передать в более молодые руки заботу о своих юных подопечных, тех, кто еще не выбрался из колыбели и ползал на четвереньках. Счастливцы, которые запомнили, как над ними склонялось, выплывая из первородного небытия, ее добродушное лицо, которые учились ходить, крепко держась за палец доброй нянюшки, и восторженно лопотали ей первые слова, давно «вымахали» в рослых юношей и солидных дам. Кое у кого проскальзывают серебристые пряди в волосах, тех самых «кудрях — чистое золото», которые нянюшка так любила расчесывать напоказ восхищенным матерям. Да и сами матери давно уже не прогуливаются воскресными днями по лужайкам в городском парке Голден-Фрайерса, ибо имена их навечно высечены на плоских надгробных камнях церковного кладбища.

Да, под палящим солнцем времени созревают одни, увядают другие; для многих приближается печальный час заката. Так и для нашей героини, пожилой женщины, уроженки Севера, когда-то нянчившей очаровательную Лору Мидцмэй, уже наступил вечер. А вот и ее воспитанница; она с радостной улыбкой вошла в комнату, бросилась на шею доброй старушке и расцеловала ее.

— Какая удача! — воскликнула миссис Дженнер. — Вы пришли как раз вовремя, чтобы послушать занятную историю.

— В самом деле? Как интересно!

— Вот еще! Никакая это не история, а чистая правда. Я своими глазами видала. Но час-то поздний, девчонка, небось, не захочет на ночь глядя про призраков слушать, — проворчала миссис Джоллиф.

— О привидениях? Больше всего на свете люблю истории о привидениях.

— Ну что ж, милочка, — ответила миссис Джоллиф, — если вам не страшно, садитесь с нами.

— Нянюшка как раз собиралась рассказать мне, как впервые подрядилась ухаживать за умирающей старушкой, — сказала миссис Дженнер, — и видела там привидение. Начинайте, пожалуйста, миссис Джоллиф, только прежде налейте себе чаю.

Старушка налила чашку божественного нектара, так способствующего дружескому общению, отхлебнула глоток, сдвинула брови, собираясь с мыслями, и приготовилась начать рассказ.

Добрая миссис Дженнер и молоденькая девушка восторженно взирали на старушку, которая, казалось, сама побаивалась собственных воспоминаний.

Сумрачная комната, обшитая дубовыми панелями, с тяжелыми брусьями, перекрещивающимися под потолком, обставленная причудливой неуклюжей мебелью, старинная спальня, где в углу красуется кровать, скрытая под высоким темным балдахином, в складках, которого могут прятаться самые зловещие тени, как нельзя лучше подходила для подобного рассказа.

Миссис Джоллиф прочистила горло, обвела слушатели взглядом и начала повествование о призраке мадам Краул.

«Нынче-то я старуха, а тогда мне едва исполнилось тринадцать. Моя тетя служила в Эпплуэйл-Хаузе ключницей. Она и прислала: мной в Лексоу одноколку, чтобы отвезти меня с сундучком в Эпплуэйл.

Добравшись до Лексоу, я здорово струсила. При виде одноколки с лошадью мне захотелось снова очутиться в Хейзедде у матушки. Садясь в фаэтон — так называются у нас эти коляски, — я даже всплакнула, и кучер Джон Малбери, добрый малый, купил мне в «Золотом Льве» пригоршню яблок и сказал, что в большом доме меня ждет горячий чай, и пирог с черникой, и свиные отбивные, это все тетушка приготовила. Ночь стояла ясная, лунная, я сидела в фаэтоне, глядела в окно и жевала яблоки.

Стыдно взрослым мужчинам пугать бедного ребенка вроде меня. А может, они решили подшутить. Их двое вскочило на подножку фаэтона. Сели подле меня и поехали. Когда стемнело и взошла луна, они принялись меня расспрашивать о том, куда я еду. Ну, я и рассказала, что меня ждут у мадам Арабеллы Краул, в Эпплуэйл-Хаузе, близ Лексоу.

— Ого, — бросил один из них, — ты, малышка, долго там не продержишься!

Я взглянула на него и спросила: «Почему?» Ничего умнее мне голову не пришло.

— А потому, — ответил он. — Сама увидишь — только никому не говори: она одержима дьяволом и уж стала наполовину привидением. У тебя есть библия?

— Да, сэр, — сказала я. Матушка положила в сундучок маленькую библию; она и до сих пор со мной, в стенном шкафу лежит, только шрифт больно мелкий для моих старых глаз.

Я сказала «Да, сэр» и подняла глаза. Тут мне показалось, будто он подмигнул приятелю, а может, мне померещилось.

— Вот и ладненько, — сказал он. — Не забывай класть ее на ночь под подушку, тогда старая ведьма до тебя не доберется.

До чего же я перепугалась, когда он так сказал, вы и представить себе не можете! Я хотела выспросить у него побольше о старухе, но не посмела, а он с приятелем заговорил о своих делах. Так мы и добрались до Лексоу. Въехали в темную аллею, у меня душа в пятки. Деревья стоят большие, толстые, старше самого дома, а вокруг с пистолетами ходят четверо слуг.

Мне любопытно стало взглянуть на старый дом, я вытянула шею из окна. Тут мы подъехали к дверям.

Дом был большой, черный с белым, стены перекрещены черными брусьями, коньки крыш торчали вперед, белые под луной, как бумага. Под деревьями лежали тени, качались взад-вперед, точно призраки, и каждый листик на дереве разглядеть можно было. В больших окнах гостиной стеклышки ромбиками, блестят, как зеркала, а к остальным окнам снаружи на петлях привинчены большие ставни, как раньше делали. В доме жила одна старая леди да с ней трое-четверо слуг, вот все комнаты и не открывали.

Когда я увидела перед собой старый дом и поняла, что мы приехали, у меня душа в пятки ушла. Ко мне подошла тетя — я ее никогда раньше не видела. Я подумала о мадам Краул, за которой я должна ухаживать — ее я тоже никогда не видела, но уже заранее боялась.

Тетя поцеловала меня и отвела к себе в комнату. Она была высокая, худая, лицо бледное, а глаза черные, на тонких руках черные перчатки. Ей было за пятьдесят, словами она не бросалась, но слово ее было закон. Не могу о ней сказать худого, но женщина была суровая. Пожалуй, будь я дочерью ее сестры, а не брата, она была бы со мной поласковее. Но какая теперь разница.

Молодой сквайр, внук мадам Краул, звали его мистер Чивникс Краул, наезжал раза два-три в год посмотреть, как поживает старушка. За то время, что я жила в Эпплуэйл-Хаузе, я видела его едва пару раз.