Бой без выстрелов - Леонид Бехтерев

Леонид Бехтерев

Бой без выстрелов

Быль военных лет

1

Был август 1942 года. Курортный городок, живописно раскинувшийся у подножия Большого Кавказа, дремал в знойной истоме. Казалось, жизнь замерла и все живое беспечно и лениво пережидает дневную жару.

Но так могло только показаться. Город жил тревожно и напряженно: к нему приближался фронт. Год назад все санатории и дома отдыха здесь были заполнены ранеными и больными советскими воинами. Сейчас они наполовину опустели — раненых эвакуировали в глубокий тыл.

Дорога на юг была забита составами. Они шли по обоим путям. Правда, слово «шли» не совсем точно передавало темп движения. Не шли, а ползли. Двигались армейские тылы, эшелоны с эвакуированными, оборудованием заводов, тракторами и комбайнами, зерном и шерстью, продовольственными запасами, промышленными товарами.

Нелегко было в этих условиях вырвать и порожняк, и паровоз, и, наконец, даже место на рельсах для эвакуации госпиталей. И все-таки ежедневно на главную магистраль выходило по нескольку эшелонов с ранеными. В то же время товарищи, ведающие эвакуацией, все более настойчиво предлагали руководителям госпиталей эвакуировать раненых любыми средствами, всех, кто может ходить, отправлять пешим порядком.

На вокзале шумно. То и дело подвозят носилки с ранеными. Один эшелон полностью загружен. Его отвели на товарную станцию, чтобы не мешать погрузке двух других эшелонов.

К концу дня, когда вагоны были заполнены, на станции все затихло. Оставалось ждать паровозов.

В вагонах замолкал негромкий говор. Через раздвинутые двери вливался поток свежего, прохладного воздуха. После дневного зноя, когда вагон казался раскаленной печкой, раненые задремали. В наступившей тьме редко где можно было заметить красный огонек папиросы — докуривали на сон грядущий последние самокрутки.

Но вот тишину нарушило гудение самолета. В небе распустился один парашют, другой, вспыхнули осветительные ракеты, заливая станцию мертвенно-бледным светом повешенных в небе «лампадок». В вагонах все проснулись. Те, кто мог добраться до дверей, вываливались на асфальт перрона, сползали на шпалы, распластывались у стенки платформы или между колесами вагонов.

Большинство не могло сползти даже с носилок. Раненые с тяжелыми переломами были в гипсе. Раненые в грудь, живот, в голову, казалось, оцепенели, уставившись взглядами в крышу вагона.

Прерывисто гудел мотор самолета. Фашистский разбойник методично развешивал на парашютах свои светильники. Потом открыл пулеметный огонь. Очереди трассирующих пуль прорезали темноту неба ярким пунктиром. Пули глухо били в асфальт перронов, звонко ударяли в рельсы, певуче рикошетя в темноту… Оцепенение проходило.

— Горох не страшен!

— У него и бомбочки есть!..

— А может, он их уже покидал?..

Свет «лампадок» сперва падал через оконные проемы товарных вагонов на пол. По мере того как парашюты с осветительными бомбами спускались к земле, ярко вырезанный квадрат окна полз по полу, взбирался на стенку вагона, тускнел: догорали «лампадки».

Самолет прошелся по кругу над эшелонами, и возник новый звук: воющий свист. Тишину потрясли разрывы бомб. Приземистое, низкое здание вокзала дрогнуло. После света «лампадок» и пламени взрыва мрак ночи показался особенно густым.

Раненые окликали друг друга, выясняя, все ли живы, какой вагон резанула цветная струя свинца.

— Григорь! Как у вас?

— Порядок… А вам досталось?

— Нет, в сторону пулял…

Вагоны гудели громким разговором. Лежавшие на носилках обсуждали миновавшую опасность, высказывали надежду, что налет не повторится. Большинство тех, кто покинул вагоны, обратно забраться не могли. У многих были повреждены перевязки, открылись раны. Под вагонами раненые стонали, ругались и с муками ползли на открытое место. То и дело вспыхивали огоньки самокруток.

Под утро несколько человек приковыляли в комнату дежурного по станции. Бритоголовый мужчина в белом полотняном кителе сидел за столом, опершись подбородком на ладонь. Услышав возню у двери, он с усилием раздвинул веки, довольно нелюбезно спросил:

— Зачем пожаловали?

Раненые переглянулись.

— За отправкой пожаловали… Или ждете следующего налета? — колюче спросил один из них.

— За отправкой… Законно. Отправлять надо. А чем?.. — Дежурный сильно потер голову. — Если бы я имел хоть паровозишко… Самый паршивый…. Тяги нет!..

— Вызовите из депо… Где оно тут у вас?

— На узловой станции.

— Звоните туда, требуйте!

— Звонил, дорогие мои, звонил, и не раз…

Дежурный усталым, очевидно и ему надоевшим, жестом придвинул поближе трубку селектора и глухим голосом стал вызывать узловую станцию.

Селектор молчал. Замолчал и дежурный. Раненые переглянулись.

— Почему молчит?

— Хотел бы и я знать, почему. Последний раз говорил с диспетчером в полночь… — Дежурный посмотрел в журнал. — Да, в двадцать три с минутами… Разговор не закончили. Узловую бомбили. А потом связаться не удалось…

Еще несколько раз пытался дежурный связаться с узловой станцией, но безуспешно. Наконец удалось ему поймать голос с промежуточного разъезда. Сообщение оттуда было неутешительным: над узловой — немецкие парашютисты, путь в нескольких местах поврежден.

— Закупорили, как в бутылке, — сказал один из раненых.

— Да-а, — протянул другой.

— Может, десант в узловой уничтожат, — не очень уверенно произнес дежурный. — Путь починят…

Возражать ему никто не стал, но надежды на то, что эшелоны с ранеными уйдут из тупика, ни у кого не осталось.

2

Сформированный в городе партизанский отряд ночью ушел в горы. Николай Николаевич, командир отряда, задержался главным образом из-за того, что надо было решать судьбу раненых, погруженных в эшелоны. Утром он говорил по телефону с соседним городом, там уже определенно знали, что эшелоны отправить не удастся.

— Раненых надо спасать, — сказали Николаю Николаевичу. — Всех, кто способен двигаться, группами в сопровождении врачей направляйте по дороге в горы. Что касается тех, кто двигаться не может…

Николай Николаевич слушал, стараясь не пропустить ни одного слова. План предлагался неожиданный, трудноосуществимый. Но другого выхода не было.

— Найдите надежного человека, — напутствовали Николая Николаевича. — Под вашу личную ответственность. Не каждый справится, сами понимаете…

Николай Николаевич понимал, хорошо понимал: человек нужен незаурядный. Где же его найти такого, чтобы отвечал всем требованиям?

Ясно, что надо врача. Лучше бы не местного, а из числа раненых, который в городе малоизвестен. При всем этом надежного, отважного, но и осмотрительного, который обладал бы огромной выдержкой. Кто подскажет, где взять такого? Многие работники горкома ушли с партизанским отрядом, другие — эвакуировались. С кем посоветоваться?

Осторожно, исподволь командир включил в поиски отрядного врача. Тот называл фамилии своих коллег, давал им характеристики.

— Опытный терапевт, депутат горсовета.

— Не подойдет…

Врач называл другого:

— Всеми уважаемый. Член партии с десятилетним стажем.

— Не подходит. Давай еще.

— Очень надежный, опытный. Орденоносец…

— Тоже не годится.

— Николай Николаевич, да тебе что, прохвост нужен?

— Прохвоста мне не надо. Нужен человек надежный, но без видимых заслуг, что ли.

— Для фашистов? Чтобы доверяли?

— Вот-вот, чтобы войти в доверие мог.

Врач погрузился в долгие размышления.

— Этот, может быть, подойдет: был главным врачом, снят за растрату.

— Пьет?

— Да, не обходит.

— Нет, в сторону.

— Есть еще один: не местный, из раненых. Лечился и замещал начмеда в госпитале… Только крут очень и кулакаст.

— Что значит — кулакаст?

— Все в кулак забирает, не дает простора.

— Так это в данном случае хорошо. Врач?

— Хирург. Только вот — у женщин успехом пользуется.

— Бабник?

— Да нет вроде. Не столько он, сколько за ним ухаживают. Беспартийный. В тридцать седьмом сидел.

— За что?

— Так, по недоразумению, разобрались — и выпустили.

— Разыщи. Я хочу встретиться с ним.

— Трудно, но постараюсь.

Доктор направился к двери.

— Возьми моего коня! — разрешил Николай Николаевич.

Командование госпиталя, размещенного в военном санатории, готовилось уехать рано утром. На дворе стоял большой автобус. Мотор его работал на малых оборотах, сотрясая кузов мелкой дрожью. На две подводы укладывали последние чемоданы.

Ковшов пришел, когда почти все места уже были заняты. Он сел на заднее сиденье. Вскоре явился и начальник госпиталя. Шофер захлопнул дверцу и двинул машину к воротам.