Птица со сломанным крылом - Агата Кристи

Кристи Агата

Птица со сломанным крылом

Мистер Саттертуэйт выглянул в окно и поежился. Дождь все лил и лил. Как плохо, что в деревенских домах нет приличного отопления, подумал он. Слава Богу, уже через несколько часов поезд увезет его отсюда в Лондон. Да, только после шестидесяти начинаешь в полной мере оценивать все достоинства столичной жизни.

Сегодня мистер Саттертуэйт особенно остро ощущал свой возраст. Все остальные гости в доме были гораздо моложе его. Четверо из них только что отправились в библиотеку проводить «сеанс столоверчения». Его тоже звали, но он отказался: ему доставляло мало удовольствия мучительно долго высчитывать буквы алфавита, а потом разбираться в их бессмысленных сочетаниях.

Да, в Лондоне все-таки намного приятнее! Хорошо, что он не принял приглашения Мейдж Кили — она звонила с полчаса назад, звала его в Лейделл. Она, конечно, славная девушка, но Лондон лучше.

Мистер Саттертуэйт снова поежился и вспомнил, что в библиотеке почти всегда тепло. Приоткрыв дверь, он тихонько пробрался в затемненную комнату.

— Не помешаю?

— Что это, Н или М? Придется пересчитывать!.. Ну что вы, мистер Саттертуэйт, конечно нет. Знаете, тут такое! Дух, по имени Ада Спайерс, говорит, что наш Джон вот-вот должен жениться на какой-то Глэдис Бан.

Мистер Саттертуэйт устроился в глубоком кресле у камина. Вскоре веки его смежились, и он задремал. Время от времени он сквозь сон слышал обрывки разговора.

— Что значит ПАБЗЛ? Это невозможно — разве что он русский… Джон, ты толкаешь столик — нет, я видела!.. Ага, кажется, явился новый дух.

Он снова задремал, но вскоре проснулся как от толчка, когда до его слуха донеслось новое имя.

— К-И-Н. Правильно?

— Да. Стукнуло один раз — значит, «да». Кин, вы хотите кому-нибудь из присутствующих что-то передать? Да. Мне? Джону? Саре? Ивлину? Нет? Странно, ведь здесь больше никого нет… А-а, может быть, мистеру Саттертуэйту? Отвечает «да». Мистер Саттертуэйт, это вам!

— Что он говорит?

Теперь мистер Саттертуэйт сидел в своем кресле, напряженно выпрямившись. Сна не, было ни в одном глазу. Столик затрясся, и одна из девушек принялась считать.

— ЛЕЙД… Нет, не может быть, чепуха какая-то! Ни одно слово не начинается с ЛЕЙД!

— Продолжайте, — приказал мистер Саттертуэйт так властно и уверенно, что сидящие за столиком беспрекословно подчинились.

— ЛЕЙДЕЛ… И еще одно Л. Так… Кажется, все.

— Продолжайте!

— Скажите, пожалуйста, еще что-нибудь. Молчание.

— По-моему, это все. Столик даже не шелохнется. Какая бессмыслица!

— Да нет, — задумчиво проговорил мистер Саттертуэйт. — Не думаю, чтобы это была бессмыслица.

Он встал и, выйдя из библиотеки, направился прямо к телефону. Соединили довольно быстро.

— Я могу поговорить с мисс Кили? Мейдж, милая, это вы? Я передумал. Если позволите, я приму ваше любезное приглашение. Оказывается, мое присутствие в Лондоне не так срочно, как я полагал… Да-да, к ужину успею.

Он повесил трубку. На его морщинистых щеках вспыхнул румянец. Мистер Кин загадочный мистер Кин!.. Мистер Саттертуэйт мог по пальцам пересчитать все свои встречи с ним, и каждый раз, когда появлялся этот таинственный господин, случалось что-нибудь неожиданное. Интересно, что же произошло — или вот-вот произойдет — в Лейделле?

Но, что бы это ни было, ему, мистеру Саттертуэйту, работа найдется. Он нисколько не сомневался, что в любом случае в развитии сюжета ему отведена не последняя роль.

Лейделл — большой старый дом — был собственностью Дэвида Кили, человека тихого и неприметного. К таким, как он, ближние нередко склонны относиться как к предметам обстановки. Однако их незаметность для окружающих ни в коем случае не означает отсутствия интеллекта — Дэвид Кили был блестящим математиком и автором книги, абсолютно недоступной для девяносто девяти процентов читателей. Как и большинство интеллектуалов, он не отличался особой живостью характера или личным обаянием. Его даже окрестили в шутку «человеком-невидимкой»: за столом лакеи с подносом могли запросто обойти хозяина, гости частенько забывали поздороваться и попрощаться с ним.

Иное дело его дочь Мейдж — натура открытая, полная жизни и кипучей энергии. Любому, кто с ней сталкивался, тут же становилось ясно, что перед ним очень даже нормальная, здоровая девушка, к тому же весьма хорошенькая.

Она-то и встретила мистера Саттертуэйта у дверей.

— Как замечательно, что вы все-таки приехали!

— Замечательно, что вы позволили мне приехать, хоть я и поторопился с отказом. Мейдж, деточка, судя по вашему виду, у вас все в полном порядке!

— Ах, у меня всегда все в порядке!

— Я знаю, но сегодня у вас вид просто исключительный — я бы сказал, цветущий. Что-нибудь случилась? Что-нибудь… особенное?

Она рассмеялась и чуть-чуть покраснела.

— Нет, мистер Саттертуэйт, так нельзя! Вы сразу всегда обо всем догадываетесь. Он взял ее за руку.

— Ага, значит, вы все-таки нашли своего суженого? Слово было несовременное, но Мейдж не возражала. Ей даже нравилась несовременность мистера Саттертуэйта.

— Честно сказать, да. Этого никто еще не знает — это тайна! Но вам, мистер Саттертуэйт, я не боюсь ее доверить. Вы всегда все умеете понять правильно.

Мистер Саттертуэйт питал особое пристрастие к чужим романам. Он был по-викториански сентиментален.

— Кто этот-счастливец, полагаю, лучше не спрашивать? Ну, в таком случае мне остается лишь выразить надежду, что он вполне заслуживает чести, которой вы его удостаиваете.

«Старичок просто прелесть!» — подумала Мейдж.

— Знаете, я думаю, мы с ним прекрасно поладим, — сказала она. — У нас одинаковые вкусы, взгляды — это же очень важно, да? Нет, правда, у нас с ним много общего, мы давно уже все-все друг о друге знаем… И от этого на душе делается так спокойно, понимаете?

— Понимаю, — сказал мистер Саттертуэйт. — Хотя лично мне еще не приходилось видеть, чтобы кто-то о ком-то знал абсолютно все — и именно присутствие некоторой тайны, как мне кажется, и помогает супругам сохранить взаимный интерес…

— Ничего, попробую все-таки рискнуть! — рассмеялась Мейдж, и оба отправились переодеваться к ужину.

Вниз мистер Саттертуэйт спустился последним. Он приехал сюда один, и его вещи распаковывал не его слуга, а это всегда его несколько раздражало. Когда он появился, все уже были в сборе, и Мейдж без лишних церемоний, как стало принято в последнее время, объявила:

— А вот и мистер Саттертуэйт. Все, я умираю от голода! Идемте.

Впереди рядом с Мейдж шла высокая седая женщина довольно яркой наружности. У нее был звучный ровный голос и красивое лицо с правильными чертами.

— Здравствуйте, Саттертуэйт, — сказал мистер Кили. Мистер Саттертуэйт чуть не подскочил от неожиданности.

— Здравствуйте, — сказал он. — Простите, я вас не заметил.

— Меня никто не замечает, — печально вздохнул мистер Кили.

В столовой все расселись за невысоким столом красного дерева. Мистера Саттертуэйта поместили между молодой хозяйкой и приземистой темноволосой девушкой, громкий смех которой выражал скорее непреклонную решимость быть веселой, чем искреннее веселье. Кажется, ее звали Дорис. Женщины такого типа меньше всего нравились мистеру Саттертуэйту: на его взгляд, их существование с художественной точки зрения ничем не оправдывалось.

По другую руку от Мейдж сидел молодой человек лет тридцати, в котором с первого взгляда можно было угадать сына красивой седовласой женщины.

А рядом с ним…

Мистер Саттертуэйт затаил дыхание.

Трудно было сразу определить, чем она его так поразила. Не красотой — нет, чем-то иным, неуловимым, ускользающим.

Склонив голову набок, она слушала скучноватые застольные разглагольствования мистера Кили. Она была здесь за овальным столом — и в то же время, как показалось мистеру Саттертуэйту, где-то очень далеко отсюда. По сравнению с остальными она выглядела словно бы бесплотной. Она сидела, чуть отклонясь в сторону, и в позе ее была завораживающая красота — нет, больше чем красота… Она подняла глаза, на секунду встретилась взглядом с мистером Саттертуэйтом — и он вдруг нашел слово: волшебство.

Да, в ней сквозило нечто волшебное — словно у обитателей Полых Холмов,[1] лишь отчасти схожих с людьми. Рядом с ней все сидящие за столом казались слишком материальными.

Вместе с тем она возбуждала в нем жалость и умиление — похоже, ее необычайность угнетала ее самое. Мистер Саттертуэйт поискал подходящее определение — и нашел. «Птица со сломанным крылом», — мысленно произнес он. Довольный собой, он вернулся к вопросу участия девочек в скаутском движении, надеясь, что Дорис не заметила его рассеянности. Как только она обратилась к своему соседу справа, в котором мистер Саттертуэйт ничего интересного для себя не нашел, он повернулся к Мейдж.