Эшторил, или Марш смерти - Ежи Довнар

Ежи Довнар

Эшторил или Марш смерти

Действующие лица:

Ян Флеминг – писатель.

Александр Алёхин – чемпион мира по шахматам.

Яков Джугашвили – сын Иосифа Сталина, старший лейтенант.

Олег Кандыба-Ольжич – украинский националист, поэт.

Кароль Юзеф Дзевоньски – профессор Ягелльонского университета.

Стефан Ровецки (Грот) – Главный Комендант Армии Крайовей, генерал.

Эрнст Ледер – носитель розового «винклера».

Иосиф Козловский – майор, командир сапёрного батальона.

Соломон Смолянов – профессиональный фальшивомонетчик.

Иоханн Георг Эльcер – мюнхенский столяр.

(Все действующие лица, кроме Флеминга и Алёхина, – бывшие узники лагеря Заксенхаузен с подлинными фамилиями, званиями и родом занятий. На момент повествования никого из них в живых уже нет).

22 марта 1946 года. Берег Антлантического океана. Крайняя западная точка Европы – мыс Рока. «Отел ду Парк» в португальском городке Эшторил, где во время и после войны пересекались дороги шпионов всех мастей середины ХХ века. Шикарный холл для отдыха: мягкие кресла, бар, бильярдный стол. На стенах много зеркал, позволяющих из-за простенков фотографировать отражения людей, сидящих в холле. На переднем плане «доска» для «живых шахмат», на отдельных клетках стоят стулья. У стойки бара писатель Ян Флеминг – он в чёрном смокинге, при бабочке, со стаканом виски в правой руке и с сигаретой в мундштуке – в левой. Из-за кулис появляется Александр Алёхин: он бредёт медленной, усталой походкой. На руках он держит своего любимого сиамского кота Чесса.

Ф л е м и н г: Прошу прощения, господин Алёхин. Вчера я видел Вас на матче с чиновником «Форин офис» господином Андерсоном в Британском посольстве в Лиссабоне. Сегодня встречаю Вас здесь. Стыдно жить уже который месяц в таком шикарном отеле, видеться на ланче и не быть знакомым друг с другом – вы согласны с моим мнением?

А л ё х и н: Согласен, за исключением одного. Если Вы скажете, что знаете меня не только по вчерашнему матчу и по ланчам, я этому не удивлюсь, а вот c Вами, простите, я не знаком.

Ф л е м и н г: Разрешите представиться. Ян Флеминг, писатель. Правда, я ничего ещё не издал из написанного, но вот газетный трест «Кемели» предложил мне возглавить его иностранный отдел и я надеюсь сперва печатать свои публикации, а затем издаваться. И одна из первых моих статей – она уже почти готова – будет посвящена Великой победе над фашистской Германией. Кстати, позвольте Вас поздравить – Вы русский и ваша победа в общей копилке неоценима.

А л ё х и н: Спасибо. Хотя к ней я не имею ровным счётом никакого отношения. И не потому, что никогда не держал в руках автомат, а просто потому, что мы с этой властью антагонистами были, ими и остаёмся.

Ф л е м и н г: А Вы, ведь, простите, лукавите. То, что расстреляли Вашего брата в 38-м на Лубянке, и Вы возненавидели эту власть – это понятно. Но насколько я знаю, в 16-м году Вы служили в царской армии, Вас тяжело контузило, и Вы несколько месяцев пролежали в военном госпитале в городе Тернополе. А в 19-м Вы, будучи следователем уже советского розыска, занимались поиском людей, пропавших без вести в годы гражданской войны… Извините, такова моя профессия – знать всё о людях (смеётся).

А л ё х и н: Да, от Вас ничего не утаишь, господин командор военно-морской разведки. А я про Вас тоже кое-что знаю. Кажется, это Вы в 33-м, будучи в Москве, хотели взять интервью у Сталина, а он Вам отказал и даже, по-моему, в письменном виде.

Ф л е м и н г (делая большой глоток виски): Было такое. Господин Алёхин, я большой поклонник любой игры, хотя предпочтение отдаю гольфу. Правда, в шахматы играю на тройку с минусом, но даже при этом уровне понимаю, что такого феноменального шахматиста, как Вы, не рождала ещё Земля. Не зря ведь Николай II подарил Вам роскошную вазу, отмечая Ваши невероятные успехи на юношеском турнире ещё в 16-м году. Про Вас говорят, что Вы играете так же виртуозно в шахматы, как Паганини играл на скрипке. А не выпить ли нам за знакомство? Ведь у Вас, в Советском Союзе или, простите, в России, кажется, так принято?

А л ё х и н: Спасибо за комплимент и за предложение, но, ради бога, поймите меня правильно. Я нисколько не кокетничаю, всё дело в том, что когда я «одолжил» Максу Эйве в 35-м звание чемпиона мира на два года, мне приписали это поражение как результат злоупотребления алкоголем. Завтра я подписываю договор о матче с Ботвинником и очень не желаю того же. Я суеверный человек.

Ф л е м и н г: Как Вам будет угодно. Только я удивляюсь, как это советы соглашаются на матч между вами. А если Вы выиграете турнир? Как же быть тогда с престижем Советского Союза, который, как считает руководство бывшей Вашей страны, должен быть теперь подавляющим во всех сферах жизнедеятельности? Ведь после произнесённой Вами фразы «…миф о непобедимости большевиков развеялся, как развеялся миф о непобедимости Капабланки…» Вас не то, что должны были уличить в злоупотреблении алкоголем, а, как минимум, совершить на Вас покушение со смертельным исходом.

А л ё х и н: Как видите, не совершили. (И, глядя куда-то вдаль) Но пока я жив, (делает полуироничную улыбку) не всё для них потеряно. Моих сеансов с немецкими офицерами в Берлине, я думаю, они мне тоже никогда не простят.

Ф л е м и н г: Зато Вам зачтётся перевод денег в Польский Красный Крест с началом оккупации Польши. Что же касается ваших сеансов в Берлине, то их Вам Советы не простят – это точно, да и не только это, господин «шахфюрер», как именовали Вас нацисты. Ваши книги про арийские и еврейские шахматы они Вам припомнят так же – ведь все без исключения советские гроссмейстеры по национальности евреи.

А л ё х и н: И не только советские. Но это не имеет, ровным счётом, никакого значения. Всё дело в тактике: есть наступательная, а есть выжидательная, что кому присуще, точно так же, как это было на фронтах войны, которая только что закончилась. Даже фишки, которые передвигают военные по карте, напоминают шахматные пешки. Впрочем, это уже другая тема… Простите, я немного устал и даже забыл, зачем сюда пришёл. Ах, да, купить молока для Чесси – так зовут моего кота.

Ф л е м и н г: Конечно, конечно. И, тем не менее, прошу прощения, господин Алёхин. Я затеваю тут одно мероприятие парапсихологического свойства и думаю, что Вам, не только как шахматисту, но и как писателю, к тому же, простите, масону, было бы небезынтересно встретиться в нём с его участниками, среди которых и ваши земляки, между прочим.

А л ё х и н: О, только не это. Мне мои земляки настолько осточертели, что я предпочитаю с ними не встречаться. А откуда Вам известно о моём масонстве? Я ведь был из ложи радиирован ещё в 38-м году. За какие провинности – это уже другой вопрос. Хотя масоны – да воздастся им за это – очень помогли мне в организации матча с Капабланкой.

Ф л е м и н г: Вот об этом я как раз и не знал. Так что не буду Вас ни поздравлять, ни, наоборот, выражать сочувствие в связи с Вашим исключением из ложи. А про людей, которых я предполагаю пригласить сюда, могу сказать, что встречаться с ними Вам ещё, точно, не доводилось. Вы ведь человек уникальный, с потрясающей памятью и силой воображения. Чтобы держать в голове все партии, которые Вы сыграли за свою жизнь до последнего хода, для этого, извините, надо обладать гениальным мозгом. А, кроме того, любые впечатления для литератора это ведь строительный материал для его будущих книг, не так ли?

А л ё х и н: Безусловно, так, хотя я пишу, в основном, книги, посвящённые шахматам. Однако, Вы меня интригуете. Так что же это за строительный материал?

Ф л е м и н г: Речь идёт о заключённых, которых нацисты именовали именно так – строительный материал. К сожалению, этих людей уже нет в живых, поэтому только моё знание некоторых засекреченных фактов и Ваше авторское воображение в состоянии их воскресить. (делает глоток виски) Так случилось, что в 44-м году я курировал подразделение нашей разведки, занимавшейся поисками источников фальшивых фунтов, заполонивших нашу страну. Мы уже тогда знали, что печатаются эти фунты в Заксенхаузене. Да, да, не удивляйтесь, в том самом немецком лагере, который освободила ваша армия 22-го апреля 1945 года. А за несколько дней до этого в расположение наших передовых частей попал в плен некто Соломон Смолянов, кстати, ваш земляк из Одессы, просидевший в этом лагере без малого два года. Он рассказал обо всём, что творилось там, о спецбараке Целенбау, и, в частности, о блоке «А». Содержание в этом блоке немцы называли «эренхафт» – почётный арест. Там находились особые заключённые, многие из которых понимали, что их ожидает в случае, если лагерь освободят русские. Нацисты создавали им вполне сносные условия пребывания, и они готовы были вслед за убегающими от большевиков немцами покинуть лагерь, добраться сюда, в Португалию, и уже затем переправляться в Южную Америку. Но судьба распорядилась иначе и мечта их так и осталась неосуществлённой. Все они погибли ещё до прихода русских. Так вот, у меня созрела идея, пригласить их сюда – хотя слово «пригласить» не совсем подходит, скорее, «призвать» – и силой нашего с Вами воображения заставить их рассказать то, чего мы с вами не знаем, и что могло бы лечь в основу моего будущего романа и, быть может, каких-нибудь и Ваших сочинений.