Тайна негатива - М Ордынцев-Кострицкий

Ордынцев-Кострицкий М

Тайна негатива

М. Ордынцев-Кострицкий

Тайна негатива

- Так ты отказываешься взять свои слова обратно?

- Отказываюсь.

- Не понимаю твоего упрямства...

- Да ведь от того, что я соглашусь признать себя неправым, эта рыжекудрая кукла Норская...

- Вы забываетесь, Андрей Сергеевич!..

- Ба! Ба!.. На "вы" уже. Недурно!.. Было бы из-за чего...

- А вы находите, что не из-за чего?

- Как на чей взгляд! Я лично думаю, что ни одна женщина не стоит того, чтобы старые друзья обменивались из-за нее теми "комплиментами", которыми мы уже успели "усладить" друг друга. А мадемуазель Норская, - знаешь ты ее, кажется, без году неделю, - тем более!

- В таком случае, позвольте вам сказать, что вы...

На верхней палубе огромного парохода, где происходил этот разговор, наступило внезапное молчание.

Откуда-то снизу доносились звуки бальной музыки и широко разливались над сонным одесским портом; жизнь шумного города постепенно замирала, и теперь он, точно в дремоте, редкими огнями гляделся в море. Крупные южные звезды трепетали в бездонных глубинах неба, а отражение их искрящимися струйками пробегало по мертвой зыби.

Ночь была теплая и ясная, одна из тех ночей, когда человек невольно начинает ощущать в себе какое-то странное и сладкое томление, тихую грусть и жалость к самому себе, такому слабому и ничтожному перед лицом могущественной и всеобъемлющей природы.

Но оба разговаривавшие, раздраженные и взволнованные, уже не могли подпасть под очарование этой ночи. Один из них, судорожно сжимая поручни, к которым он прислонился во время разговора, не то удерживал, не то старался выговорить не произнесенное еще оскорбительное слово. Другой, по внешнему виду вполне спокойный, тоже молча, стоял перед ним и смотрел ему прямо в глаза.

- Послушай, - произнес он, наконец, когда молчание стало невыносимым, - ты не закончил своей фразы, но окончание ее понятно и без слов. Нам больше говорить не о чем. Ни теперь, ни после. Очень жалею о случившемся. Прощай!

Он повернулся и, не торопясь, отошел к трапу.

Оставшийся проводил его глазами и, только когда тот стал уже спускаться вниз, сделал порывистое движение к нему, но тотчас же овладел собою и с деланным вниманием начал смотреть на отраженные в воде огни...

- Пренеприятная история! - раздался за его спиной чей-то басок.

Обернувшись, он увидел знакомую фигуру доктора Сирненко.

- Пренеприятная история! - повторил доктор, покачивая коротко остриженной головой и усаживаясь в плетеное кресло рядом. - Там дамы такую страсть подняли, вот я и вышел освежиться... Поднялся наверх - тут и звезды, и море, и мазут на море блестит - поэзия! В мечтательность погрузиться собирался, право! Однако, слышу - голоса, и голоса знакомые.

- И вы, вместо "мечтательности", шпионажем занялись?..

- Случайно услышал небезынтересный разговор - не затыкать же себе уши! С господином Пургальским разругаться изволили?

- А если бы и так?

- Да ничего, - мое ведь дело - сторона!.. А только не мешало бы вам, вьюнош милый, обзавестись теперь тросточкой с клинком внутри, да подлиннее!..

- Какие мерзости вы говорите...

- Житейский опыт говорит - не я... Вот помяните мое слово, Аркадий Павлович, - встречаться с Пургальским в местах уединенных, хотя бы и живописных, не рискуйте!

Молодой человек еще ничего не успел ответить, как над палубой разнесся смешанный гул многих голосов, веселые восклицания, смех, и оба собеседника очутились в центре оживленной группы пассажиров.

- Так вот вы где! - звучно раскатился голос капитана. Дамы справляются, куда это исчезли наши два Аякса? А они под открытым небом мировые вопросы разрешают...

- Я, однако, не вижу здесь Аяксов, капитан, - вставил гладко выбритый высокий и худой брюнет Норский. - Скорее: юный Фауст и располневший Мефистофель!

- И вы правы, Николай Львович, - "их нет и не будет уж вечно".

- Кого это не будет, доктор?

- Аяксов, Софья Львовна! - трагическим тоном заявил Сирненко, оборачиваясь к красивой стройной девушке. - Мне суждено было присутствовать при величайшем событии двадцатого века - я видел, как лопнули узы многолетней дружбы, я слышал... Впрочем, я ничего не слышал и нем, как рыба!

Несколько человек одновременно обратились к Аркадию Павловичу:

- Не может быть!.. Неужели верно? Вы и Андрей Сергеевич?.. Невероятно!

- К сожалению, это так, - ответил, кусая губы, Аркадий Павлович. - Мы с Андреем немного повздорили. Завтра помиримся, конечно, но покамест я не могу препятствовать доктору превращать муху в слона. Не удивлюсь, если история будет раздута еще больше, и доктор станет говорить...

- Что здесь зарыта собака, то бишь... женщина! Виноват! Никто не зарыт, но ищите женщину, господа!.. Ищите даму!

Восток уже начинал алеть, а все небо подернулось светло-серой дымкой, когда последняя шлюпка с гостями отчалила от парохода и, вздрагивая под ударами весел, понеслась к берегу.

Шумная и веселая ночь окончилась; о ней напоминали только конфетти и длинные ленты серпантина, покрывавшие пол пароходного салона. Но скоро и эти шелестящие клубки исчезли без следа. Послышалось шарканье грубых щеток, надетых на ноги матросов, голоса, отрывистые приказания - и дневная жизнь судна вступила в свои обыденные рамки.

Норский вместе с сестрой стоял на верхней палубе и с утомленным выражением лица обрезал кончик сигары, а она, щуря свои зеленоватые глаза, упрямо смотрела на отражающиеся в море первые лучи.

Пароход перед полуднем снимался с якоря, и потому они предпочли не уезжать на берег. Спать тоже уже не стоило ложиться.

Николай Львович закурил, и легкая струйка дыма растаяла в прозрачном воздухе.

- Удивительная история, - произнес он, не глядя на сестру, - и из-за чего это они поссорились?.. Все время, что мы пробыли в Одессе, они казались парой попугаев-неразлучек... Помнишь, у тетушки Аглаи?

- Да ведь Аркадий Павлович при тебе же говорил, что доктор, по обыкновению, раздул самую безобидную размолвку.

- Не думаю! Я хорошо знаю Пургальского. Он неспособен ссориться без основательных причин.

- Но как же Аркадий Павлович?

- Возможно, что он рассчитывает на примирение... Я тоже убежден, что до поединка не дойдет и, возвратясь из Севастополя, мы встретим их обоих в полном здравии, но уж Аяксы-то исчезнут без следа... В этом не может быть сомнения...

Обмениваясь мыслями о непонятной ссоре двух друзей, Норские не заметили, как наступило время завтрака.

Когда же они, поднявшись из-за стола, опять прошли на палубу, то окружающая картина успела заметно измениться. Пароход, вышедший к ночи на рейд, теперь опять стоял у мола; шумная и красочная южная толпа широкими волнами переливалась на берегу, а вереница пассажиров, колеблясь и извиваясь, как исполинская змея, тянулась через мостки и исчезла в глубине железного гиганта.

Солнце, почти достигшее зенита, беспощадно обжигало и палубу, и известковые террасы города...

Но вот где-то раздался глухой хрип, через мгновенье сменившийся могучим ревом; послышалась команда, сходни сняты, под кормой забурлила вспененная винтом вода, - и пароход как-то боком стал отходить от берега.

Медленно отступили ближайшие постройки, отодвинулась назад серая масса города, а морской простор все ширился, словно расступаясь перед несущимся вперед судном.

Кое-где на горизонте начали появляться грациозные очертания яхт. Как белокрылые морские птицы, чуть трепеща, скользили они над волнами, по временам склоняясь к ним и почти касаясь их своими крыльями-парусами. Иные только на несколько минут показывались вдалеке и постепенно уменьшающейся белой точкой исчезали; другие, напротив, долго шли рядом с пароходом, пока, понемногу отставая от него, не начинали сливаться с гребнями волн, как будто растворяясь в серебристо-белой пене...

На одну из таких яхт обратила внимание Норская. Ее стройный силуэт показался девушке знакомым, и она напряженно стала присматриваться к ней. Николай Львович, стоя рядом, все время прицеливался объективом своего "кодака" то в одно, то в другое из проходящих мимо суденышек.

- Коля, посмотри, пожалуйста, вон на ту яхту.

- Которую?

- Вон в стороне...

- Ну, вижу...

- Не кажется ли тебе, что она похожа на "Эвнику" Пургальского?

- Все они похожи друг на друга... Где твой бинокль?

- В каюте.

- Ну, делать нечего - устроимся иначе...

И Норский снова наклонился над аппаратом. Затвор "кодака" коротко и сухо щелкнул.

В то же мгновение яхта сильно накренилась, паруса на ней затрепетали и, круто повернувшись, она понесла в противоположном направлении.

- Готово! - воскликнул Николай Львович. - Твое любопытство будет вполне удовлетворено.

- Воображаю! - разочарованно протянула девушка, - и так ее чуть видно, а на твоем снимке получится горошинка!

- Мы - жрецы фотографического объектива - умеем обращать горошинку в яблоко.