Дизайн кофейного набора - Юлия Черных

Юлия Черных

Дизайн кофейного набора

Солнце клонилось к горизонту, когда Сопляк Джо вышел на охоту.

Сопляк страдал от жажды в глобальном смысле этого понятия. Тело его акало пива, разум — общения, душа — девчонок.

«Девчонки»! С этим словом Сопляк ложился и с этим вставал, работал и отдыхал, пил пиво и смотрел телевизор. «О чем ты думаешь!» — кричал, бывало, со столба электрик, когда Сопляк на землю подавал фазу (хорошо еще со столба, а то вот был случай…) Знамо о чем, о девчонках.

Девчонок в округе водилось немало. Они ходили по улицам, ели мороженое, хихикали, дразнились короткими юбками и трусами, выглядывающими из-под джинсиков. Но ни одна, ни одна до сих пор не снизошла до Сопляка, и в этом виделась ему высшая несправедливость. Стройный (худой, как фонарный столб), усатый (редкое рыжее безобразие над верхней губой), кудрявый (копна сальных волос на голове), неотразимый (с учетом вышесказанного!), да к нему в постель пачками должны укладываться задастые и сисястые красотки. Но — увы, маза не шла, и приходилось мучить «дружка» в одиночестве под курсы аэробики в телевизоре.

Но сегодня все должно измениться! В кошельке шуршал аванс на июнь, душа была полна надежды, а тело — томления и истомы. Сопляк надел новые трусы в крупный голубой горох, старые запихал под матрац, натянул майку, джинсы, перепоясался ремнем и положил в карман три пачки жвачки. Насчет жвачки его научил сосед по комнате, исповедавший философию «сяо»: прежде, чем что-то взять, надо что-то дать. То есть, Сопляк даст девчонке жвачку, а девчонка даст ему. В глобальном смысле этого понятия.

Улица встретила Сопляка жарой и шумом машин. Вечерний загул он начал с пива. Прихлебывая «Балтику» троечку, Сопляк заглянул в чахлый скверик, где под кривыми осинами хаотично стояли лавочки. На лавочках по двое, по трое сидели девчонки. Отдыхали.

Сопляк знал, что к таким приставать бесполезно, мало что пошлют, еще смешочками оскорбят. Лишь в углу скверика он заметил одинокую девицу с круглыми коленками, которая цедила «черного русского» и читала журнал. Сопляк плюхнулся рядом.

— Слышь, — сказал он, когда девица оторвалась от журнала и хлебнула из банки. — Покажи, а?

— Чего показать? — не поняла девица.

— Ну покажи, что те, жалко? А я жевачки дам.

«Покажи» было его собственным изобретением. Ну, правда, нельзя же сразу к делу, надо соблюдать постепенность. Сначала пусть покажет, потом даст потрогать, потом… Впрочем, cопляковскую деликатность девчонки не ценили и реагировали самым неприятным образом.

Вот и эта вскочила, завопила:

— Ах ты, сучонок, ах ты таракан рыжий! А ну вали отсюда, подонок, расп. дяй, говнюк!!!

Она схватила сумку и начала колотить Сопляка по голове и плечам чем-то тяжелым с острыми углами. Тот бросился вон из скверика, кожей спины ощущая, как девчонки со всех лавочек насмешливо смотрят ему вслед.

Остановился Сопляк только возле «Седьмого континента». Дальше начинался квартал богатеньких, там ловить было нечего. Отдышавшись, он с досадой обнаружил, что пиво оставил в сквере. «Пусть подавится, гадюка!», — подумал он про девицу с коленками и направился к палатке.

В этот момент к тротуару подрулила черная блестящая машина. Открылась передняя дверца и из нее стала выдвигаться нога. Это была всем нога нога! Ровная, изящная, облаченная в то ли сапог, то ли чулок из леопардовой шкуры на тонкой шпильке, она длилась, длилась и длилась. Сопляк замер, завороженный зрелищем.

За первой ногой появилась вторая. Слегка пригнувшись, изогнув безупречную талию, из машины вылезла дамочка неописуемый красоты. «Ах, какая женщина, — запело в голове у Сопляка голосом Влада Топалова. — Мне б такую…»

Дамочка процокала каблуками к палатке. Нагнув голову и изящно оттопырив попку, она заказала «яблочных, мятных и которые пищат». Пока продавец рыскал внутри, она бросила небрежный взгляд изумрудных глаз на Сопляка в столбняке и взяла его за подбородок тонкими пальцами с длинным зеленым маникюром.

— Таракашечка. Ры-ыженький. Хочешь меня?

Сопляк сумел только сглотнуть. «Дружок» подпрыгнул и больно уперся в молнию.

— А не получишь.

Продавец вывалил на прилавок кучку презервативов, дамочка сгребла их в сумку, и направилась к машине. Поставив коленку на сиденье, она оглянулась, подмигнула и вдруг махнула по юбке снизу вверх.

Чулки кончались под самым обрезом. Что было выше, Сопляк не разглядел, но и этого оказалось предостаточно. Если раньше стоять было тяжело, стало просто невмоготу. Сопляк проковылял за палатку, поспешно расстегнул молнию и сунул руку в трусы, поправляя «дружка». Застегивая молнию, он оглянулся и обалдел. За его спиной оказалось полно народа. Какая-то бабка с сумками зашипела в его сторону: «Совсем совесть потеряли, ссут и ссут!», мужики на ящиках понимающе ухмылялись, женщина с осуждающим взглядом поучала ребенка: «Никогда не трогай свою писю, а то станешь таким, как этот дядя». «Не хочу как дядя», — соглашался ребенок, глядя на Сопляка с нескрываемым отвращением.

Ничего не оставалось, как залить горе пивом. Сопляк взял «Балтику» девятку и поплелся, куда глаза глядят.

Ноги вывели его в незнакомый двор. Там меланхолично гуляли пузатые мужики с комнатными собачками, да на кривобокой лавочке сидела пигалица лет двадцати и упоенно лузгала семечки. Пигалица была конопатой, щербатой и имела такую откляченную задницу, что на нее хотелось поставить кастрюльку.

«Девчонка!» — подумал Сопляк с надеждой и осторожно присел рядом.

— Че делаешь? — спросил он для затравки.

— Стихи сочиняю, — сообщила пигалица. — Хочешь, почитаю?

— Хочу, — сказал Сопляк подбираясь ближе и кладя руку на спинку. Пигалица не отодвинулась, видать, совсем безнадежная.

Надо сказать, при всей своей бестолковости, Сопляк не чужд был искусству. Когда-то он и сам сочинил стих: «Однажды быть может ко мне, приедет принцесса на белом коне, она слезет с коня, поцелует меня и скажет: „Женися на мне“». Сосед по комнате в целом стих одобрил, только заметил, что много личных местоимений: мне, меня. На что Сопляк ответил, что второе «мне» не личное местоимение, а ее, принцессино, поэтому не считается.

Пигалица отставила семечки и продекламировала: «Вот и все, милый мой, выхожу из игры, пусть пойдут мои годы налево. Я прощаю тебе все былые долги, все, что я тебе не пожалела… Вот и все, милый мой, год прошел золотой, дальше будут года чистой меди, черной гирей падут жизнь нарушив мою, я не буду просить привилегий…» и так далее.

— Клево, — сказал Сопляк, пожимая пигалицыно плечо. — Слышь, давай перепихнемся по-быстрому.