Да здравствует мир без меня! Стихи и переводы - Виктор Топоров

Виктор Топоров

Да здравствует мир без меня!

Стихи и переводы

© В. Топоров, наследники, 2015

© А. Топорова, состав, 2015

© А. Веселов, оформление, 2015

От составителя

Чем позже появилась бы эта книга, тем было бы лучше: отец не собирался печатать свои стихи при жизни, но настаивал на том, чтобы я опубликовала их после его смерти. С чем было связано нежелание отца печататься, я, честно говоря, не знаю. Даже не понимаю теперь, почему не спрашивала его об этом. Стихосложение не было его тайной страстью, отцовские стихи знали многие его коллеги, друзья, особенно любили их его подруги. Он сам с удовольствием читал их на дружеских посиделках. Ну а некоторые эпиграммы – их он, кажется, сочинял на каждого, с кем сталкивался, и по любому поводу – стали частью интеллигентского фольклора.

В 1999 году отец хотел опубликовать поэтический цикл «Этюды черни» отдельной главой своей автобиографии «Двойное дно». Однако в уже вышедшей книге на месте двенадцатой главы появилось объяснение: «Глава изъята из верстки и исключена из окончательного текста книги по коллективном размышлении автора и издателя». На чем было основано это коллективное решение, отец тоже не объяснил. Он вообще не любил объяснять свои житейские и творческие решения.

В последние годы отец частенько публиковал свои стихи и эпиграммы в Фейсбуке – по настроению или по просьбам близких. Собственно, названием этого сборника – «Да здравствует мир без меня!» – стала строка из его последней записи в Фейсбуке.

Не буду фантазировать о причинах, по которым отец не печатал стихи при жизни – наверняка есть люди, которым найдется, что сказать по этому поводу, – а просто выполняю его волю и публикую их. Тем более что состав поэтической части сборника подготовлен им самим. Мне оставалось лишь перечитать стихи, знакомые с детства, и отнести их в издательство.

В сборник включены также наиболее известные и любимые всеми переводы отца: «Баллада Рэдингской тюрьмы» Оскара Уайльда, «Ворон» Эдгара Аллана По, немецких экспрессионистов и др. Жаль, что некоторые особенности российского издательского бизнеса и международного авторского права не позволили включить в книгу также отцовские переводы Готфрида Бенна, Сильвии Платт и других поэтов XX века, которых он открыл для русскоязычного читателя.

Из цикла

«Милый призрак»

1972–1977

«Милая! бесценная!..»

Милая! бесценная!

Жалкая… двуличная…

Там теперь пельменная,

Где была шашлычная.

Впрочем, те же пьяницы

Трутся у ворот.

Что с тобою станется —

Леший разберет.

Или может ринуться,

Дура Время вспять?

Или с ними скинуться

По рупь двадцать пять?

Иль сыграть влюбленного —

Царство и коня?

Иль позвать зеленого —

Увези меня!

Ни того, ни третьего.

Двери на замке.

Ключик отпереть его —

Снизу на доске.

Во брат, понастроили!

Моря не видать!

Во брат, все устроили

Мы с тобой! Во брат!

«Когда сойдемся, как борцы…»

Когда сойдемся, как борцы,

Опять равны, но в новом весе, —

Где электронные часы

Уйдут вперед веков на десять,

И зыркнет призмой старый дом,

И полушария колена

Колумб обшарит за углом

В кинотеатрике «Победа»,

И расколоченный арбуз

Блеснет, как женщина, ломтями,

И ящик пива на горбу

Студент в компанию потянет,

И Круглым Рынком просклизнет

Милиция, как заводная,

И мать честная заорет

На перекрестке: «мать честная!»,

Там, где нетрудно подстеречь

И вырвать утлое признанье.

Когда не станет этих встреч

От невозможности узнанья,

От неподвижности души

В подарочной обертке воли,

Тогда – зачем тогда и жить?

Злопамятью об этой боли?

Когда сойдемся, как слова

В строке, как тяжкие спондеи,

Произносимые едва

Усильем от ушей до шеи…

«Ты – говорят, и допускаю…»

Ты – говорят, и допускаю —

Переменилась. Опускаю

Подсказку зеркала. Подставь

Меня на место адресата —

И та же дальняя досада

Охватит автора. – Оставь. —

Ты – говорят, и понимаю —

Живешь теперь глухонемая

В колонии глухонемых.

Порой я слышу ваши руки,

Но не обучен их науке

И не желаю слушать их.

Мне не хватает разговора

С тобой – и важного, и вздора, —

Мне голоса недостает.

Ты собеседницей осталась

Хотя б затем, что не осталась

Дослушать. Славлю твой уход.

Во что мне стала эта слава —

О том ни слова. Эта лава,

Отрава, холод и халва.

Я славлю скальпель без наркоза

И неприкрашенную прозу

Признаний грубых, как молва.

Я падал вверх. Ты вниз – взлетала.

Я закричал, ты замолчала.

Про низ не знаю, верх был пуст.

И, может статься, я отвечу

Тебе мычаньем, если речи

Ты заведешь, как Златоуст.

Молитва сапера

Пережить один разрыв.

Из цикла

«Колодец»

1983, сентябрь-ноябрь

«Сложи надежды горкой у порога…»

Сложи надежды горкой у порога.

Пусть их поднимет кто-нибудь другой,

А здесь нагая нудная дорога.

Простое помещенье предо мной:

Не то какой-то холл, не то кулисы,

Не то изнанка лодки надувной.

Не свет, не тьма, не сумерки, а мглисто.

Фигуры вне знаменья перед ним,

Как нижний ряд на схеме окулиста.

Они ль навстречу, ты ли так гоним,

Но, прежде чем сойдемся, отмечает:

То место пусто, где примнился нимб,

Что, впрочем, ничего не означает,

А страшно разве лишь из-за того,

Что обличает, а не отличает.

Бесхитростно, как брань, их естество:

Не для себя, не зрителю, а только

В пространство, где иначе ничего

Не встретится, хоть будь куда как тонко

Он видит: их на самом деле нет.

Твержу себе, что ты довольно стойко

Перемахнул за первый километр.

За третий, за шестой – и попадает

В протяжную пустыню без примет,

Которая внезапно западает,

Как клавиша в машинке, и тебе

Невольно ясно, что меня раздавит

Вниз небом опрокинутый Тибет.

«Живите с дровосеком, миссис Р…»

Живите с дровосеком, миссис Р.

Живите с дровосеком в СССР.

Сгорела деревянная Москва.

Он будет приносить домой дрова,

Вы будете разбойничать в «Березке»,

А если вам случится на аборт,

То здравоохранение бесплатно.

Вы будете, чтоб не забыть язык,

Приобретать в киоске «Ньюс-уик»,

В душе предпочитая «Огонек»,

Я буду забредать на огонек,

На баньку, пиво-раки, тары-бары,

А если неуместен группенсекс,

То, думаю, найдется раскладушка.

«He лебедь, а гусак пером арапа…»

He лебедь, а гусак пером арапа

Твою утробу пробуравил. Он

Не бог, но дьявол. Он не вездесущ,

Но повсеместен. Он всему виною.

Стоит и зубы скалит за спиною.

Он, Леда, а не вы…ки твои,

Тебе мешает быть сейчас со мною.

«След самолета и струя фонтана…»

След самолета и струя фонтана

Заброшены в ночные небеса

Рукою, не знакомой с бумерангом, —

Вернее, так бросающей его,

Что он не возвращается. Вернее,

С гарантией, что не вернется он.

Бросать с такой гарантией – искусство.

«Тебя, понятно, угости этрусским…»

Тебя, понятно, угости этрусским

И волоки в ближайший парадняк.

И все ж, богиня, встретиться в матросском

Борделе – это как-то кое-как.

Осунулась, бесстыдница! На тряском

Матрасе и товарка за стеной…

Как все-таки судьба играет мной!

Какая чушь: родиться в Риме русским

Рабом у господина из армян,

Терпеть его любовь – и шиш взамен,

Тебя найти не сразу – и женою

Какого-то валаха, – и вдвоем

Бежать; вернуть (зачем, уже не знаю)

Валахово валаху; моряком —

Свободу заслужив такой ценою —

Заделаться; вернуться туркой в Рим —

Не к армянину, а к ногам твоим

Рвануться, – забежать в порту в пивную;

Подняться, раз нашла такая блажь,

И подсказали, на второй этаж —

И тут! и вдруг!.. Не торопи, родная!

«He ходите в замки с привиденьями!..»

He ходите в замки с привиденьями!

Там всегда квартира с тараканами,

И хозяйка с полными коленями,

И раззявы с потными стаканами,

Брызжущие сказочными планами

Жизнь переколпачить по-осеннему,

Знай, скрипят замшелыми диванами,

Постепенно наливаясь пьяными

Обещаньями и опасеньями

Оказаться все же нежеланными.

Не ходите в замки с привиденьями!

Оставайтесь как бы нежеланными,

Постепенно поступаясь пьяными

Обещаньями и опасеньями,

Не зовите старыми диванами,

Не скрипите сбыточными планами

Жизнь перекорячить по-весеннему,

Не смущайтесь полными стаканами,