Неподвижность - Наталья Дмитриева

Дмитриева Наталья

НЕПОДВИЖНОСТЬ

Комната была не то что маленькой, но длинной и узкой, точно пенал, с низким потолком. Снаружи единственное окно загораживала кряжистая береза.

— Вот, — хозяйка обвела руками по кругу, — смотрите.

Мила смотрела и чувствовала бессилье.

— За такую цену лучше все равно не найдете, — проговорила хозяйка, будто отвечая на ее мысли. — А у меня, сами видите, чисто, уютно. Для молодой девушки в самый раз. Вы ведь одна? А то я смотрю, кольцо на пальце…

— Это… память. — Мила сжала руку в кулак. Хозяйка сочувственно вздохнула:

— Ну, бывает… Что ж, соседи тут тихие, беспокоить не станут.

— Почему так холодно? — Мила передернула плечами, с трудом подавив зябкую дрожь.

— Опять не топят, ну, что ты будешь делать… Да это ненадолго, к утру тепло дадут. До утра-то не замерзнете? А нет, так я завтра обогрей принесу.

Мила коснулась стены. Кто додумался наклеить здесь эти жуткие обои под атлас кремового цвета? И потолок… Почему он тоже кремовый? Омерзительно.

— Пойдемте, я вам санузел покажу, — хозяйка вышла, и без нее Миле сделалось еще холодней. Стены, пол, окно — отовсюду тянуло стылостью, будто в этой комнате лет сто уже никто не жил. А может, и не было здесь никогда ни единой живой души, хозяйская, и та наведывалась мельком…

«Остановись, хватит! — Мила в сердцах дернула себя за прядь. — Перестань накручивать. Это и вправду не худший вариант».

…полфунта мяса, но ни капли крови.

Вздрогнув, Мила оглянулась, но рядом никого не было. Проклятье! Когда же это кончится?

— Оставь меня в покое, — шепотом попросила она. — Пожалуйста.

«Бери ж свой долг, бери же свой фунт мяса… но, вырезая, если ты прольешь одну хоть каплю…»

Мила со свистом втянула воздух сквозь зубы и зажмурилась. Это невыносимо! Она открыла глаза и чуть не вскрикнула — на стене перед ее лицом шевелил усами жирный коричневый таракан. Судорога отвращения пережала ей горло. Не сводя глаз с мерзкого насекомого, Мила попятилась, сорвала с ноги туфлю и со всей силы запустила в стену.

На шум прибежала хозяйка.

— Что такое?

— Т-таракан! Там, на стене!

— Да где?

— Вон он!

— Да нет ничего, — хозяйка нахмурилась, разглядывая оставленный туфлей отпечаток. — И сроду не было… Соседи, наверное, травят, вот и забрел случайно. Да вы не волнуйтесь так, он, если и был, уже сдох.

— Я… не волнуюсь, — Милу вновь затрясло. — Просто замерзла…

— Горячая вода есть. Душ примите, согреетесь. Ну, так как, остаетесь?

Полфунта мяса, но ни капли крови… Беги отсюда, беги со всех ног!

— Остаюсь, — ответила Мила.

Она долго стояла под горячей водой, вымывая озноб из тела. Потом надела пижаму, толстый свитер, шерстяные носки, перетащила диван на середину комнаты, чтобы не касаться холодных стен, легла и натянула одеяло до самых глаз.

За окном шумела береза. Спутанные тени метались по потолку, ненадолго замирая, и под их тревожное биение Миле представлялось, как ее руки и ноги немеют и истончаются, будто ветви под ледяным ветром. Она чувствовала себя старой и иссохшей, словно поваленная колода, и такой же беспомощной, не способной даже пошевелиться. К утру закоченевшее тело едва могло разогнуться.

Отопление не включили, и хозяйка не пришла, как обещала. На улице оказалось теплее, чем в квартире. Мила долго ходила по двору, разгоняя застывшую кровь, потом бесцельно побрела вдоль гудящего проспекта. Мимо проносились машины, их рев обдавал ее, словно прибой, и как прибой, отступал, чтобы оставить в минутной тишине.

На переходе Милу несмело тронули за рукав.

— Девушка, помоги перейти через улицу.

— Да, пожалуйста, — она вежливо подставила локоть. Старуха вцепилась в него сразу двумя руками. Под красным капюшоном половину ее лица скрывала заляпанная повязка, грязно-зеленый пуховик с шуршанием терся об Милу. На тонких старушечьих ногах красовались пакеты из плотного черного полиэтилена, крепко примотанные шнурками к щиколоткам.

За переходом старуха встала столбом, не торопясь разжимать руки.

— Спасибо, девушка, дай тебе бог здоровья!

— Не за что.

— Добрая ты душа, помогла бабушке…

— Мне не трудно. — Миле вдруг стало не по себе. Она с усилием высвободила локоть и заспешила прочь.

— Мужа тебе хорошего! — долетело вслед, чуть не заставив ее перейти на бег.

…полфунта мяса…

«Нет, нет, нет! — Она схватила себя за волосы и дернула, будто надеялась вырвать их из головы вместе с мыслями. — Замолчи! Хватит!»

«Итак, готовься мясо вырезать, но крови не пролей. Смотри, отрежь не больше и не меньше…»

— Девушка, вам плохо? — Мужчина участливо склонился над ней, закрыв своей тенью.

Ее взгляд уперся в черный потертый драп и беспомощно скользнул выше. Черное пальто. Серый шарф. Серая щетина. Черные очки.

— Вам помочь?

— Не надо, — чуть слышно ответила она. — Мне не нужна помощь.

— Вы уверены?

Мила попятилась. Чужая холодная квартира вдруг представилась ей единственным возможным укрытием. Она развернулась и побежала.

Тишина накрыла, словно ватным одеялом, и под ее защитой даже холод казался не таким пронзительным. Обои сменили цвет, стены раздвинулись и потолок поднялся, сравнявшись высотою с березой. Тихий свет вливался в окно, лаская лицо и плечи. За окном чинно и неподвижно сидели голуби в ожидании подачки. Мила поставила на подоконник теплую кружку и помедлила, зажав крошки в горсти. Голуби безмолвно следили за ней оранжевыми глазами.

Затишье… покой. То, чего ей так не хватало.

«…Гармония подобная живетВ бессмертных душах; но пока онаЗемною, грязной оболочкой прахаПрикрыта грубо, мы ее не слышим».

Мила нахмурилась, но тихий шепот развеялся, едва коснувшись ее уха.

Она вздохнула. Когда это кончится, она, наконец, заживет своей жизнью. Какой угодно, но своей — той, в которой только ей будет дано решать за себя. Первый шаг сделан, и пусть это нелегко, она справится со всем сама.

— Так и будет! — Мила решительно вскинула подбородок и бросила крошки голубям.

Карниз затрясся от мгновенной вспыхнувшей суеты, голуби зашумели, отталкивая друг друга, в пылу борьбы заплевывая оконное стекло. Мила досадливо поморщилась. Внезапный переход от смирного ожидания к яростной схватке — из-за несколько сухих крошек! — вызывал в ней прилив бесшабашного веселья, смешанного с глухим раздражением.

— А ну, прочь! Пошли прочь! — Она замахнулась, отгоняя всю стаю. — Вон отсюда, помоечники!