Тупица - Илья Варшавский

Варшавский Илья

Тупица

Илья Варшавский

Тупица

В зал логического анализа Академии Познания я попал только к вечеру, когда там уже было совсем мало народа.

По существу, сегодня здесь должна была решаться моя судьба. Я дал себе слово, что если последняя попытка создать теорию распределения антиматерии опять закончится неудачей, я меняю профессию, увы! - уже третью по счету. Никто меня к этому не принуждал, но глупо было дальше тратить время на деятельность, не приносящую никакой пользы обществу.

Мне не хватало новейших данных, полученных за последний месяц, и, раньше чем приступить к анализу, я опустил перфокарту в приемник электронного библиографа.

Через минуту в моем распоряжении были результаты всех экспериментов, проведенных земными институтами и орбитальными космическими станциями. Теперь оставалось проверить, насколько моя гипотеза объяснила все, что получено опытом.

Я не люблю новейших логических машин, построенных на базе биоэлементов. В их сверхбыстродействии и безапелляционности есть что-то неприятное. Мне иногда кажется, что каждая такая машина обладает какими-то чертами индивидуальности, иногда просто отталкивающими. Не так давно одна из них разбила все мои честолюбивые мечты лаконическим и суровым приговором: "Чушь". Мне гораздо больше по душе неторопливый ход рассуждений стареньких автоматов-анализаторов. С ними легче переживать неудачи. Они только подготовляют материал для выводов, которые делаешь сам. В таких случаях никто не мешает тебе немного подсластить пилюлю.

К сожалению, моя любимая машина была занята. Какой-то юноша, сидя за перфоратором, яростно стучал по клавишам. Рядом с ним лежала горка карточек с ответами - не меньше сотни штук. Мне впервые приходилось видеть здесь человека, которого интересовала такая уйма проблем.

- Простите, - обратился я к нему, - у вас еще много вопросов?

- Один, - ответил он, опуская карточку в машину, - сейчас я отсюда уберусь.

Он взял с лотка возвращенный машиной листок и безнадежно махнул рукой.

- Вот полюбуйтесь!

Я взглянул через его плечо.

Вопрос: если человек глуп, как пробка, может ли он сделать что-нибудь умное?"

Ответ: "Может, но только случайно, с ничтожно малой степенью вероятности."

- Н-да, - сказал я, - вряд ли стоило...

- Занимать машину? - перебил он меня, - А что мне прикажете делать, если я дурак?

Я рассмеялся.

- Ну, знаете ли, кто из нас не присваивал себе этого звания после очередной неудачи. Пожалуй, из всех метафор эта имеет наибольшее хождение.

- Метафор! - желчно сказал он. - В том-то все и дело, что никаких метафор тут нет. Просто я дурак от рождения.

- Вы сами себе противоречите, - сказал я, - настоящий дурак никогда не считает себя дураком, да и вообще какие в наше время могут быть дураки?

- Ну, если вам не нравится слово "дурак", так тупица. Дело в том, что я феноменально туп. Мне двадцать пять лет, а кроме обязательного курса машинного обучения, я ничего не прошел, да и тот дался мне с величайшим трудом. Профессии у меня никакой нет, потому что я даже мыслить логически не умею.

- Чем вы занимаетесь?

- Да ничем. Живу иждивенцем у общества.

- Неужели никакая профессия...

- Никакая. Все, что попроще, делают машины. Сами понимаете, что в двадцать третьем веке никто мне не поручит подметать улицы, а ни на что другое я не способен.

- Может, вы не пробовали?

- Пробовал. Все пробовал, ничего не получается. Вот пробую учиться логическому анализу у машин, да что толку?! Я и вопроса умного задать не могу...

- Да-а, - сказал я, - неприятно. Это что же у вас, наследственное или результат заболевания?

- Наверное, наследственное. Недаром у меня и фамилия такая - Тупицин. Вероятно, еще предки славились.

- А к врачам вы обращались?

- Обращался. Никаких органических пороков не находят, а глупость, говорят, - извините, еще лечить не научились. Словом, дурак и все тут! Вот и сейчас: вам работать нужно, а я вас всякой ерундой занимаю.

- Что вы! - сказал я, опуская карточку в машину. - Все, что вы говорите, так необычайно.

- Необычайно! В том-то вся беда, что необычайно. Ведь я, по существу говоря, паразит. Люди работают, чтобы меня прокормить и одеть, а я не вношу ни малейшей лепты в общий труд. Больше того: все знают, что я тупица, и всячески стараются скрасить мне жизнь. Я получаю самые последние образцы одежды, приглашения на лучшие концерты, все деликатесы. Даже девушки кокетничают со мной больше, чем с другими, а на черта мне все это нужно, раз делается просто из жалости?

Он погрозил кому-то кулаком и побежал к выходу.

Я хотел пойти за ним, как-то утешить, но тут раздался звонок. Машина кончила анализ. Я схватил карточку. Опять неудача! Моя гипотеза никуда не годилась.

Больше года я провел в высокогорной экспедиции, в надежде, что эта работа излечит меня от желания стать теоретиком. Однако ни трудности альпийских походов, ни подъемы в верхние слои атмосферы, ни совершенно новая для меня сложная техника физических экспериментов не были в состоянии отвлечь от постоянных дум об одном и том же. Новые гипотезы, одна другой смелее, рождались в моем мозгу.

Получив отпуск, я сейчас же помчался в Академию Познания.

За это время в зале логического анализа произошло много перемен. Моих любимцев - электронных анализаторов - уже не было. Их место заняли крохотные машинки неизвестной мне конструкции, способные производить до трех миллиардов логических операций в секунду. В конце зала я увидел массивную дверь, обитую звукоизоляционным материалом. На двери была табличка с надписью: "Консультант".

Возле двери, в кресле, сидел старичок в академической ермолке. Он просматривал рукопись, лежавшую у него на коленях, время от времени нетерпеливо поглядывая на часы.

Дверь отворилась, и старичок с неожиданной резвостью вскочил, рассыпав листы по полу.

- Федор Михайлович! - сказал он заискивающим тоном. - Может быть, вы мне уделите сегодня хоть пять минут?

Я перевел взгляд и обомлел.

В дверях стоял тот самый юноша, который прошлый раз жаловался мне на свою судьбу.

Но это был уже совсем другой Тупицин.

- Не могу, дорогой, - снисходительно сказал он, - у меня сейчас свидание с академиком Леонтьевым. Он записался ко мне на прием неделю назад.

- Но моя работа гораздо важнее той, что ведет Леонтьев, - настаивал старичок. - Я думаю, он, как честный ученый, сам это признает!

- Не могу, я обещал. А вас я попрошу зайти... - Тупицин вынул записную книжку,-на той неделе, ну, скажем, в пятницу в двенадцать часов. Устраивает?

- Что ж, - вздохнул старичок, - если раньше нельзя...

- Никак нельзя, - отрезал Тупицин и важной походкой направился к выходу.