Боги войны - Игорь Николаев

Сергей Чекмаев

БОГИ ВОЙНЫ

Сборник фантастических рассказов

Игорь Николаев,

при поддержке и консультации Александра Поволоцкого

НЕЗНАЧИТЕЛЬНЫЙ ЭПИЗОД

«Пятого июля, а также в ночь с пятого на шестое противники проводили перегруппировку, сосредотачивая силы для генерального столкновения, которое обе стороны теперь считали неизбежным. Масштабные перемещения соединений и отдельных частей, а также разведка боем сопровождались многочисленными схватками, зачастую возникающими спонтанно, без приказа и санкции вышестоящего начальства. В силу понятных и объективных причин эти контакты крайне плохо задокументированы, поэтому даже сейчас, по прошествии четверти века, сложно составить общую картину боевого взаимодействия авангардов Первой Танковой, Черных Братьев и „атомных солдат“ Зимникова непосредственно перед сражением на Смертном Поле. В современной исторической науке бытует стойкое убеждение, что эти стихийно возникавшие локальные бои являлись лишь цепью рядовых эпизодов, незначительных в контексте общего противостояния и не оказавших сколь-нибудь существенного влияния на общий ход баталии».

Хирург докурил сигарету до самого фильтра, до слегка обожженных пальцев, наслаждаясь каждым вдохом ароматного дыма. Как врач он прекрасно понимал, что никотин, смолы и вообще горячий дым организму категорически не полезны. Но он также полагал, что общее расслабляющее действие никотина снимает хотя бы часть ежедневного и ежечасного умственного напряжения и тем нивелирует вред от собственно курения.

Баловаться табачным зельем Поволоцкий стал месяцев пять назад, после того как сменил кабинет императорского выдвиженца на походную палатку ведущего хирурга военно-полевого госпиталя. Вредная привычка курение, чего уж там, но иногда ему казалось, что только скудный запас тонких, еще довоенных сигарет с фильтром и экстрактом глубоководных ароматических водорослей удерживает его на тонкой грани между здравым рассудком и безумием. Слишком тяжелым оказалось возвращение к «рядовой» службе, слишком уж концентрированным было человеческое страдание на небольшой территории его госпиталя.

Четвертьчасовой перерыв подходил к концу, за тонкой брезентовой стеной кто-то немузыкально, но с душой, негромко напевал «Марш танкиста»:

Теплое море к западу, к востоку — льдистый Тибет,В небо алую вьюгу швыряет новый рассвет,Рычат, просыпаясь, моторы, лязгают траки в пыли,Вот звуки, прекрасней которых нет в пределах Земли!

Ведь наша любовь — это танки, танки, сто тысяч чертей!Они черепа, как поганки, давят без лишних затей,Они раздирают пустыни трех континентов подряд,Они на чужой равнине чадящим огнем горят…

Гусеницы проложат дорогу через огонь,Через ряды «колючки», хватающей — только тронь,Прислуга при металлоломе — так наших зовут ребят,Но если нет хода пехоте — вперед, Железный Солдат!

Новых «железнобоких» не остановит картечь,И пулемет запнется, и оборвет свою речь,Рухнут бетонные своды под злым прицельным огнем,Кто не сдается — раздавим, что уцелело — сомнем.

Ведь наша любовь — это танки, танки, сто тысяч чертей!Мы их проклинаем по пьянке и нянчим, как малых детей,Мы с ними взорвали пустыни трех континентов подряд,Мы в ад попадаем с ними, уж если они горят.

Почему континентов было именно три, никто не знал, война шла только на одном, точнее, на его относительно небольшой части, но творческая условность прижилась, став неотъемлемой частью популярнейшего «марша». Песня напомнила хирургу об одной очень неприятной, но очень срочной надобности.

Танкисты…

Он снял трубку полевого телефона и набрал нужный код. Ответили почти сразу и именно тот, кто ему был нужен. Удача, однако.

— Здорово, — приветствовал собеседника Поволоцкий.

— И тебя тем же самым по тому же месту, — недружелюбно ответствовал человек на противоположном конце провода — коллега из соседнего госпиталя. Медики на дух не переносили друг друга и общались строго по необходимости в очень специфическом стиле.

— Нужна помощь, — также кратко продолжил Поволоцкий.

— Чего надо?

— Плазма, кровь, искусственная кожа, противошоковые жидкости, витадерм, карбоксиген. Все, в общем.

— Да ну! — то ли удивился, то ли восхитился собеседник. — А кожа пластырем или коллоид? Жидкость какая, Сельцовского, Попова, Асратяна? — заботливо уточнил он.

— Все, — сказал Поволоцкий.

— Борисыч, да ты, видать, совсем на государевой службе устал — заговариваться стал. Вот сейчас все брошу, да как начну тебе загружать грузовики товарами! У меня же изобилие.

Хирург тяжело вздохнул. Его собеседник до войны имел обширную практику и держал преуспевающую клинику. Гражданский медик, призванный на военную службу, с одной стороны, понимал необходимость и важность своей новой работы. Но с другой — никак не мог смириться с переходом от размеренной, зажиточной жизни цивильного медикуса к отвратной, грязной и неблагодарной службе «полкового лекаря» — с гнойно-полостными умирающими, тазами, полными ампутированных конечностей, чудовищной вонью гангренозных ран и прочим рядовым бытом медицины поля боя. Человеку свойственно искать персональных виновников своих несчастий, и призванный цивилист выбрал личным врагом Поволоцкого. В общем, не без оснований, поскольку Александр Борисович был непосредственно причастен к «единой доктрине лечения». Именно его знаменитый лозунг «много и дешево» в числе прочего способствовал превращению элиты медицинской науки в рядовые винтики огромного механизма военно-полевой хирургии.

— Виктор… У меня беда, — произнес Поволоцкий.

— У всех беда, — сварливо ответил оппонент, но уже с явной заинтересованностью.

— Очень скоро пойдет сшибка наших и «черных», — продолжил Поволоцкий, игнорируя укол. — Завтра утром — самое позднее. Может быть, уже сегодня. Моя «лечильня» ближе всего, значит, ко мне повезут танкистов. Много танкистов.

Виктор молчал. Долго, минуту, а может быть и две, мембрана доносила лишь шорох помех на линии. Затем послышался характерный стук — трубку положили на стол. Как сквозь вату Поволоцкий услышал отдаленный голос коллеги, отдающего кому-то резкие, четкие приказы.

— Кровь… новокаин… витадерм, пасту АД… перевязочных, сколько поместится…

Кто-то совсем тихо и неразборчиво возразил, дескать, самим не хватает. После короткой паузы невидимый Виктор рявкнул:

— Волу танкистов повезут, понял!? Грузи и радуйся, что к нему, а не к нам…

«За „Вола“ сочтемся, коллега, — беззлобно подумал Поволоцкий. — А за прочее — спасибо».

Много на свете способов умереть неприятно и мучительно, но мало что сравнится со страшным уделом танкистов…

Вечерело. На небе не было ни облачка, и склонившееся к закату солнце добавило бесконечной синеве легчайший золотистый оттенок, от которого даже тяжелые, серо-зеленые громады боевых машин словно засветились изнутри. Командир КВ-5 корнет Арсений Сергеевич Вахнин сидел на командирской башенке танка и размышлял о превратностях жизни.

Третья Отдельная Гвардейская Тяжелая Танковая Бригада формировалась уже по более-менее устоявшемуся штатному расписанию — трехбатальонный состав, пятьдесят машин. Но по факту после Львовского сражения от бригады осталось ровно пятнадцать танков и тянула она в аккурат на обычный батальон. Кроме того, хотя бригада именовалась «гвардейской», настоящий боевой опыт имелся хорошо если у четверти личного состава. У остальных — один-два настоящих боя за душой и все.

Впрочем, присвоение гвардейского статуса авансом, в счет будущих заслуг (читай — крови) было далеко не самым абсурдным в этой безумной войне… А гвардия — всегда гвардия, даже если от Отдельной Тяжелой останется три человека со снятым с последнего танка пулеметом — это будет ОГвТБр и никак иначе.

Бригада отправлялась на переформирование, говорили, в тылу ждут новенькие ИС-4 и целый месяц на обучение, но приказ остановил ее, что называется, «на пороге вагона», вновь вернув в строй, причем фактически на острие грядущих баталий. Соединению предписывалось выдвинуться на передовую и ждать подкрепления в виде взвода «шагоходов». Текущую задачу танкисты выполнили, позицию заняли, замаскировали машины, насколько это было возможно, и теперь с угрюмым фатализмом ждали бронепехоту.

— Еда — это хорошо! — провозгласил снизу наводчик Велимир Солоницын, тщательно выскребая ложкой котелок. Самого процесса командир экипажа не видел, но яростный скрежет металла по металлу наглядно иллюстрировал происходящее. Вахмистр Солоницын был рабом желудка и непреходящего голода. «Пушкарь» потреблял припасы в невероятных количествах, подъедая подчистую паек и все, что удавалось найти сверх того, но при этом оставался тощ, как рыба-игла.