С тех пор, как уснула моя красавица - Мэри Кларк

Мэри Хиггинс Кларк

С тех пор, как уснула моя красавица

1

Чрезвычайно осторожно — как никогда — он вел машину, направляясь к Моррисон — парку. Никаких признаков рассвета, несмотря на то, что часы уже показывают шесть. Как всегда невпопад, синоптики твердят о «сокращении количества осадков». Снегопад, напротив, только усилился, хлопья липнут к ветровому стеклу. Тяжелые серые облака — словно гигантские надувные шары, готовые вот-вот разорваться, чтобы обрушить новую порцию.

Въезд в парк. Даже заядлые бегуны вряд ли отважатся вылезти в такую погоду. На трассе его обогнала полиция, но, включив мигалку, пронеслась мимо. Должно быть, на вызов. Да и с какой стати копам его останавливать? Кому взбредет в голову проверять его багажник? ... где под кучей сумок и запасной шиной, в пластиковом мешке для мусора сейчас лежит шестядисятилетняя Этель Ламбстон, та самая известная писательница. Точнее сказать, то, что от нее осталось ...

Он свернул с автострады на стоянку. Почти пустая, как он и надеялся. Лишь несколько засыпанных снегом машин. «Какие-то чокнутые туристы, — предположил он. — Не хватало еще на них нарваться».

Прежде, чем вылезти из машины, он внимательно осмотрелся. Никого. Снег валит, не переставая. Когда он уберется, снег закроет все: и его следы, и то место, которое станет ее последним пристанищем. Если повезет, то к тому времени, как тело будет обнаружено, от него вообще мало что останется.

Сначала он проделал весь путь налегке, пытаясь уловить обострившимся слухом посторонние звуки в завывании ветра и шуме деревьев. Дорожка круто пошла вверх. По обеим сторонам ее громоздились здоровенные камни. Сюда немногие рисковали карабкаться. А для всадников это вообще запретная территория — кому из тренеров охота, чтобы провинциальные домохозяйки, составляющие большинство их клиентов, сломали себе шею.

В прошлом году ему вдруг вздумалось залезть на эту скалу, но остановившись перевести дух на огромном валуне, он потерял равновесие и упал, откинувшись назад. Углубление, куда он скатился, напоминало раззинутый рот. Еще тогда ему подумалось, что в случае надобности это может послужить идеальным тайником.

То и дело соскальзывая, он все-таки взобрался наверх по ледяному насту. Все было так, как он запомнил, только сама впадина казалась сейчас немного меньше, но тем не менее вполне глубокая, чтобы втиснуть туда тело. Дальше предстояло самое сложное. Он отправился назад, к машине. Теперь надо быть предельно осмотрительным. Не дай Бог, его кто-нибудь заметит. Машину он припарковал под углом на случай, если кто-нибудь вдруг проедет мимо. Так не будет видно, что именно он тащит из багажника. Хотя обычный черный мешок для мусора не должен привлечь внимания.

При жизни Этель производила впечатление достаточно хрупкой дамы, но запеленатое в пластиковый мешок тело, которое он попытался взвалить себе на плечи, было почти неподъемным. Он подумал, что все ее дорогие туалеты маскировали довольно тяжелый скелет. Наверное, она уже начала коченеть; даже и мертвая, она не упустит случая сделать ему гадость. Мешок все время сползал и никак не удавалось удобно за него ухватиться. То приподнимая, то таща его волоком, он карабкался вверх. Наконец, совершенно разъяренный и став от этой ярости сильнее, он рывком подтянул мешок к пещерообразной впадине.

По первоначальному замыслу он должен был оставить тело в мешке, но в последнюю минуту передумал. Все эти эксперты сейчас стали такими умными, черт бы их побрал, еще разнюхают чего — ниточки от ковра или одежды, или волосок, — то, что никак не заметишь невооруженным глазом. Не обращая внимания на порывистый ветер, обжигающий лицо, на снег, который превращался на щеках и подбородке в ледяную корку, он втиснул мешок во впадину и попытался развязать узел. Узел не поддавался. Снова разозлившись, он собрал все силы, дернул его и, невольно отпрянув, сморщился, когда показалось тело Этель.

Белый шерстяной костюм заляпан кровью. В воротнике блузки видна рана на горле. Один глаз слегка приоткрыт и смотрит вниз, что придает лицу задумчивый вид. При жизни рот Этель не закрывался ни на минуту. И сейчас ее губы были сложены так, как будто она готовится изречь что-то, как всегда, не терпящее возражений. "Последнее ее высказывание было, конечно, роковой ошибкой, " — подумал он мрачно и не без удовлетворения.

Даже в перчатках ему было противно к ней прикасаться. Она была мертва уже почти четырнадцать часов. От тела исходил слабый сладковатый запах. Или это ему только казалось? С внезапным омерзением он оттолкнул труп и принялся закидывать его камнями. Все же пещерка оказалась достаточно глубокой, и камни, аккуратно падая, скрывали тело полностью. Даже, если кого-то и занесет сюда, то камни не рассыпятся под ногами.

Работа была завершена. Снег тоже сделал свое дело — его следы сюда уже занесены, а через 10 минут, как он уедет, будут уничтожены и его следы обратно, и отпечатки колес машины.

Он скомкал разорванный пакет и заторопился назад. Единственное, что он сейчас желал, это поскорее убраться отсюда, пока никто не встретился.

Подойдя к стоянке, он задержался и осмотрелся. Те же машины стояли в снегу, больше никого.

Спустя 5 минут он уже ехал в обратном направлении. Окровавленный разорванный мешок, послуживший саваном для Этель, был засунут под запасную шину в багажнике. Там же лежали два ее чемодана, дорожный саквояж и сумка.

Дорога теперь обледенела. Как всегда в эти утренние часы, на ней было. Через несколько часов он вернется в Нью-Йорк, в привычный реальный мир. Последнюю остановку он сделал у озера, чтобы избавиться от багажа. Озеро находилось недалеко от автострады и было так загрязнено, что рыбаки давно уже перестали ездить сюда. Сейчас это была просто свалка, куда сбрасывали даже автомобили. Самое подходящее место для сумок и чемоданов Этель. Тяжелые, они сразу пойдут на дно и затеряются в грудах мусора.

Размахнувшись, он как можно дальше закидывал вещи и наблюдал, как они исчезали в темной воде. Теперь осталось только избавиться от пластикового мешка, на нем должны остаться следы крови. Для этого лучше остановится у мусорного бака, когда Вест-Сайд хайвей будет позади. Завтра утром увезут мусор и вместе с ним эту последнюю улику.

Дорога обратно в город заняла 3 часа. Трасса становилась все более и более оживленной и ему приходилось проявлять осторожность, чтобы держаться на расстоянии от других машин. Не хватало еще вляпаться в какую-нибудь аварию.

Никто ни при каких обстоятельствах не должен его запомнить.

Все шло по плану. На несколько секунд он затормозил на Девятой Авеню, чтобы избавиться от мешка.

В восемь часов он вернул машину на заправку на Десятой авеню, которая в целях дополнительного дохода сдавала в аренду старые автомобили. Только наличные. Он также знал, что никаких записей они не ведут.

В десять часов, переодетый после душа, он глотал виски, стараясь унять внезапную нервную дрожь. Мысли его постоянно крутились вокруг то одного, то другого эпизода, начиная с того момента, как он стоял в квартире Этель и выслушивал ее насмешки и издевательства.

Его терпение лопнуло. Старинный ножик с ее стола в его руке. Ее лицо, искаженное страхом. Попытка увернуться.

Невыразимое наслаждение перерезать это горло, наблюдать, как она пятиться назад, в кухню и в конце концов падает на покрытый керамической плиткой пол.

Он до сих пор изумляется своему спокойствию тогда. Он запер дверь, чтобы не помешала какая-нибудь нелепость, например, случайное появление хозяина дома или знакомого, у которого оказался бы ключ. Если кто-то и обнаружит, что дверь заперта изнутри, то, конечно же, решит, что Этель предпочитает сейчас, чтобы ей не докучали. Ее чудаковатость была всем хорошо известна...

Потом он разделся и, оставшись в одном белье, натянул перчатки. Этель планировала уехать, чтобы поработать над книгой. Если ему удастся убрать ее отсюда, люди так и подумают. За ней водилось исчезать на недели, а то и месяцы.

Сделав еще большой глоток виски, он вспомнил, как отбирал одежду из ее гардероба, снимал окровавленный халат, натягивал колготки, засовывал ее руки в рукава блузки и жакета, застегивал юбку, надевал украшения, обувал ее. Он содрогнулся при воспоминании о том, как он поворачивал тело таким образом, чтобы кровь пролилась на блузку и костюм. Сделать это было необходимо, чтобы создать иллюзию, что в момент смерти она была одета именно так. Он даже позаботился о том, чтобы срезать все ярлыки с одежды — так будет сложнее установить личность. Потом разыскал длинный пластиковый мешок в шкафу, скорее всего, от вечернего платья, которое вернули из химчистки, и засунул ее туда. Следующим делом он застирал те места на восточном ковре, куда попала кровь, и вымыл с хлоркой керамическую плитку на кухне; потом уложил в чемодан одежду и бижутерию, проделывая все это в невероятной спешке...