Гончарный круг неба - Филип Дик

Филип Дик

Гончарный круг неба

И я боялся, страшно я боялся,Но, вместе с тем, еще сильней гордился,Что моего искал гостеприимстваТот, что нежданно появилсяИз темных врат неведомой земли[1].

Синтии Голдстоун посвящается

Глава 1

Его отец тоже был Мастером. Он также воскрешал из небытия бесценную керамику, сохранившуюся с Ветхих Времен. Давным-давно, еще до войны, люди не все подряд лепили из пластмассы. Оставались светлые головы, которых воротило от квадратов и прямоугольников, тупой геометрии железобетонных джунглей.

Керамический сосуд — вещь удивительная. Каждый образец, который приходилось реставрировать, он запоминал навсегда. Форма, текстура, глазурное покрытие — все это оставалось не только в памяти, но западало глубоко в душу.

Правда, сегодня уже никто не нуждался в его помощи. На планете сохранилось слишком мало керамических изделий, счастливые владельцы старательно следили, чтобы их сокровища не портились.

«Я, Джо Фернрайт, — лучший мастер на Земле, — убеждал он себя. — Я, Джо Фернрайт, — не чета другим».

В его мастерской пылилась груда футляров — пустые металлические коробки. В них он обычно возвращал клиентам восстановленные сосуды. Теперь заказов нет. Верстак пуст вот уже семь месяцев.

У Джо за месяцы вынужденного безделья была уйма времени, чтобы подумать. Он прикидывал, не стоит ли ему все бросить и заняться чем-нибудь другим — какой угодно работой, лишь бы не сидеть на пособии. Может, у него страдает качество, и клиенты обращаются к другим мастерам? Как-то раз у Джо мелькнула соблазнительная идея самоубийства. Потом пришла мысль о тягчайшем преступлении — грохнуть кого-нибудь из высшей иерархии КПСЗ (или полностью — Контрольно-Прогрессивного Сената Земли). Но что бы это дало? Скорую расправу, и только. К тому же, если честно, жизнь совсем неплохая штука. Даже когда все валится из рук и идет наперекосяк, остается одна лазейка. Одна отдушина в беспросветности бытия, называемая Игрой.

На крыше своего жилища, с термосом для ленча в руках, Джо Фернрайт ожидал транзитного аэробуса. Холодный утренний ветер пощипывал кожу. Джо ежился. «Вот-вот появится эта жужжалка, — думал он. — Впрочем, она может оказаться переполненной. Тогда она не остановится, а прожужжит мимо, набитая под завязку. Впрочем, я могу и прогуляться».

Он уже привык ходить пешком. Правительство жутко запустило общественный транспорт, как и все остальное. «Черт бы их побрал, — ворчал про себя Джо. — Или, точнее, черт бы побрал всех нас». В конце концов, он тоже был частицей гигантской паутины, которая повсюду распростерла свои липкие сети, словно в любовном экстазе заключив всех землян в объятия смерти.

— С меня хватит, — буркнул мужчина рядом с Джо. На его гладко выбритых скулах ходили желваки.

— Я спускаюсь по желобу на уровень земли и иду пешком. Всем привет. — Мужчина протиснулся сквозь толпу ожидающих, толпа сомкнулась позади него, и он исчез.

«Я тоже пойду», — решил Джо и направился к желобу. За ним последовали и другие ворчуны.

Он вышел на уровне улицы, ступил на потрескавшийся тротуар, глубоко вздохнул и зашагал на север.

Жандармский крейсер, плавно опустившись, завис над головой.

— Эй, ты ковыляешь слишком медленно, — окликнул Джо громила в униформе и прицелился лазерным пистолетом. — Ну-ка, пошевеливайся, или я тебя прихвачу.

— Клянусь Богом, я сейчас прибавлю шаг, — отозвался Джо. — Я только что вышел и просто не успел набрать скорость. — Он пошел быстрее, приспосабливаясь к темпу других, проворно снующих пешеходов, как и он, довольных хотя бы тем, что у них есть куда спешить в этот промозглый четверг в начале апреля 2046 года, в городе Кливленде, в Народной Автономной Республике Америке (или сокращенно — НАРА).

Серые тени людей скользили по разбитым тротуарам — если не по важным делам, то хотя бы в поисках какой-нибудь работы. Может, найдется кто-нибудь, кому нужны твои знания и опыт?Его так называемая мастерская — по сути дела, жалкая каморка-модуль — вмещала верстак, инструменты, груду пустых металлических футляров, небольшой стол и старинное кресло — обитое кожей кресло-качалка, принадлежавшее когда-то деду, а затем отцу. Теперь в нем угнездился Джо — просиживал изо дня в день, из месяца в месяц.

Еще здесь была одна-единственная керамическая ваза, приземистая и широкая, украшенная бледно-голубой лазурью по белому фарфору. Джо нашел ее много лет назад, определил, что это японская работа семнадцатого века. Он обожал эту вазу и сумел пронести ее в сохранности сквозь все невзгоды, даже сквозь войну.

Сейчас Джо забрался в кресло, чувствуя, как оно чуть подается тут и там, словно приспосабливаясь к знакомой фигуре. Кресло так же привыкло к хозяину, как он к креслу. Казалось, будто оно знает все секреты его личной жизни. Джо потянулся к кнопке почтового ящика — патрубок от ящика спускался прямо к столу, — потянулся и застыл в нерешительности. А если там ничего нет? Обычно там пусто. Но в этот раз могло быть иначе. Это как артобстрел: если его долго нет, значит, можно ожидать в любой момент. Джо нажал кнопку.

На стол скользнули три квитанции.

А вместе с ними выпал грязно-серый пакетик с сегодняшним госпособием. Государственные бумажные деньги, в виде аляповатых, почти ничего не стоящих инфляционных талонов. Каждый день, получив сизый пакетик со свежеотпечатанными купюрами, Джо стремглав мчался в ближайший обменно-закупочный центр и совершал свой суетливый бизнес — обменивал талоны, пока они хоть что-то еще стоили, на еду, журналы, лекарства, новую рубашку. Так вынуждены были делать все: хранить госденьги хотя бы в течение суток означало катастрофу, фактически самоубийство.

Примерно каждые два дня государственные деньги теряли восемьдесят процентов своей покупательной способности.

Мужчина из соседней каморки крикнул через стену: «Многая лета Обер-Прокурору». Рутинное приветствие.

— Ага, — машинально отозвался Джо.

Каморки-модули, один над другим, уровень над уровнем. Он вдруг задумался: а сколько всего в здании таких каморок? Тысяча? Две, две с половиной? «Сегодня я попробую посчитать, — решил Джо. — Я посчитаю и узнаю, сколько здесь еще модулей, кроме моего. И вычислю, сколько людей живет в доме — кроме умерших или увезенных в лечебницу».

Но вначале надо бы покурить. Он достал пачку табачных сигарет, строго запрещенных по причине ущерба для здоровья граждан, и собрался зажечь спичку.