Пираты 3. Остров Моаи - Игорь Пронин

Игорь Пронин

Пираты 3. Остров Моаи

Глава первая

Предать, желая добра

Мое имя — Клод Дюпон, всегда к вашим услугам! Я буканьер и сын буканьера. Я родился в Вест-Индии и горжусь этим. Мой отец приплыл на далекие дикие острова из прекрасной Франции в поисках лучшей жизни. Он получил ее, но сам того не понял — потому что всегда думал только о деньгах. И нас с братьями воспитал такими же. Денег же, как известно, всегда не хватает, даже королям. Мы, вечно пропахшие дымом охотники, с завистью смотрели на пиратов. «Вот уж кому может однажды так повезти, что хватит на всю жизнь!» — так мы думали и мечтали о походах. Но отец не пускал нас на борт проходящих кораблей. Он понимал, что случись сыновьям такая удача, они уже не вернутся. А кто-то ведь должен был его обеспечивать! Тем более, что матушка скончалась вскоре после моего рождения, я ее почти не помню. Мы росли и начинали понимать, что большинство пиратов даже после удачного рейда пропивают свою долю меньше, чем за неделю. Цены у нас, конечно, не маленькие, но это мало что меняло. Полная риска жизнь — ради чего? Выходило, что ради короткого буйства и нового похода. А ведь не из всякого похода возвращались, и даже из самого счастливого возвращались не все.

Братья все вечера проводили, обсуждая новости Берегового Братства. Капитан, с которым каждому из нас хотелось бы попытать счастья, должен был быть удачлив. Удача — главное сокровище в наших краях! Если капитан теряет ее — по островам ползут слухи и лучшие люди понемногу покидают его. И наоборот — стоит совсем неизвестному парню обзавестись кораблем и сходить в удачный рейд, как к нему в команду бегут проситься все подряд, успевай выбирать. Но удача капризна… Поэтому те, кому удается долго держать ее за хвост, становятся легендами. Нам, юнцам, никогда не попасть к ним на борт, как бы ни ценились среди пиратов буканьеры за меткую стрельбу.

Отец с годами становился все жаднее, все мелочнее, как это порой происходит со стариками. Он не хотел больше искать дичь на маленьких островах. Рядом с Тортугой лежала огромная Эспаньола, открытая еще Колумбом. Испанцы выпустили на волю коров, они размножились и теперь служили надежным источником мяса для колонизаторов. И, конечно, для тех, кто не побоится прийти на чужую охотничью территорию. Пиратам нужна провизия, которая не испортится во время долгих переходов, и копченная на деревянных буканах говядина позволяла неплохо заработать. Поэтому мы снова и снова шли под испанские пули. До поры до времени нам везло, и семья Дюпонов стала причиной гибели не одного настырного испанца. Но жадность гнала отца все дальше от берегов, ближе к фермам. Вместе с другими такими же отчаянными головами мы однажды угнали целое стадо домашних коров. Большую часть пришлось бросить из-за погони, но и того, что осталось, хватило бы для хорошей выгоды. Однако такой наглости испанские власти терпеть не стали, и за нас взялись всерьез.

Первыми появились собаки. Эта порода была создана для травли людей — когда испанцы поняли, что коварных индейцев проще уничтожить, чем пытаться сделать из них рабов. Нам пришлось обратить ружья против животных, и испанцы успели подойти к нам вплотную. Ставлю сотню реалов — все равно их потери были выше, солдаты слишком медленно заряжают мушкеты. Но врагов было больше, и лишь нескольким охотникам, в том числе мне и Пьеру, старшему брату, удалось уйти на каноэ, когда опустилась ночь. До утра мы по очереди гребли и отчерпывали воду — несколько пуль пробили борта. И до самого утра, когда показались берега безопасной Тортуги, Пьер проклинал погибшего отца. Как оказалось, все деньги жадный старик зарывал, да еще в разных местах, а где именно — так никому и не рассказал.

— Я не желаю кончить, как бедняга Мишель! — сказал мне Пьер, как только мы высадились на берег. — Хватит. Я завербуюсь к Малышу Картеру на «Агнесс», он решил устроить налет на ловцов жемчуга. Если дело выгорит — у меня будет достаточно денег, чтобы купить пару рабов и убраться отсюда в какой-нибудь тихий уголок, чтобы устроить там плантацию. Придется много работать, но хотя бы насчет старости я буду спокоен: табак сейчас идет все лучше. Дело стоящее!

— Ты — плантатор?.. — Я не верил своим ушам. — Пьер, да ведь мы хотели податься в пираты! Там — деньги! Золото!

— Золото! — Пьер скривился и сплюнул под ноги. — Папаша Дюпон тоже приехал сюда за золотом. А получил — свинец! Помни, Клод: самое важное в нашей жизни — деньги, но если жизни нет, то и они теряют цену! Ты слишком романтичен. Постарайся взяться за ум.

Пьер ушел на «Агнесс», и больше ни о корабле, ни о команде никто ничего не слышал. Так случается. Морской Дьявол утянул их на дно или испанцы отправили одинокого пирата туда же — какая разница? Так странно устроен мир — упрекнувший меня в излишнем романтизме Пьер сгинул, ввязавшись в ненадежное с самого начала предприятие. У Малыша Картера не было настоящей удачи.

Я остался один, если говорить о семье. Но приятели буканьеры никуда не делись, тем более что я уже тогда был прекрасным стрелком. Мы отомстили испанцем новым, еще более дерзким рейдом. Только теперь буканьеры пришли не за говядиной, а за всем, что можно быстро схватить и унести. Мы грабили плантации, забирая все мало-мальски ценное и пригодное для размещения в каноэ. Один плантатор, будто не видя направленных на него стволов, проклинал нас на чем свет стоит, показывая мозолистые руки. Именно таким и собирался стать мой брат Пьер! Я не смог побороть искушение и влепил ему пулю в лоб — слишком жалко этот парень выглядел. Думаете, это довольно-таки жестоко, вот так, без всякой нужды убить человека? Возможно. Во всяком случае его жена и дети восприняли это именно так. Зато четверо рабов кинулись целовать мне ноги — этот трудяга-скопидом довел их до полного истощения. Так уж сложно и противоречиво устроен мир, и не только в Вест-Индии.

Когда мы отплывали с Эспаньолы, рабы стояли по пояс в воде и умоляли взять их с собой. Но наши каноэ и без того были перегружены добычей. Странно — чего ждали эти люди, трое черных и один белый? Что мы примем их в Береговое Братство как равных? Все, что могло их ожидать, — продажа пиратам, которые, в свою очередь перепродав рабой с выгодой, нашли бы им нового хозяина где-нибудь на Кубе или в Панаме. Может быть, их это устраивало? Я смотрел на них и гладил свое привезенное торговцем из Франции длинноствольное ружье. Оно было единственным, что отличало меня от этих рабов. Вот тогда, наверное, я и начал понемногу понимать, что не смерть страшна, а рабство, и что не бедность делает человека рабом, а отсутствие оружия. И еще начал понимать, что ни купленная плантация, ни даже корабль с сорока пушками не сделают тебя по-настоящему богатым и свободным, потому что всегда может прийти кто-то более сильный.