Большая медленная река (СИ) - Иевлев Павел Сергеевич

Annotation

Постап-роман о жизни и выживании, агрессии и одиночестве.

«Куда идти? С кем идти? Зачем идти? Что за нахрен вообще?» - на эти, и многие другие вопросы не дает ответов эта книга.

Классическая road-movie-story в эстетике странного постапа.

Сказки пустошей. Часть вторая: "Большая медленная река"

Глава 1. «Лысая башка, дай пирожка!»

Глава 2. Дюймовочка

Глава 3. Ган-селлер-мен

Глава 4. Спонтанный абордаж

Глава 5. «В детстве мне в голову вбили гвоздей люди добрые…»

Глава 6. Добрый доктор Айболит

Глава 7. Больной ублюдок

Глава 8. Нехорошие люди

Глава 9. Русалочка

Сказки пустошей. Часть вторая: "Большая медленная река"

Глава 1. «Лысая башка, дай пирожка!»

— «Жизнь – это большая медленная река!» — говорил один мудрец. Не помню, какой именно, может быть, даже я сам. На эту тему есть забавная история, рассказать? Ну, слушай.

В общем, жил-был один мужик. Нормальный такой, успешный даже – семья, дети, бизнес, машина, дом и всё такое. Но пришёл к нему кризис среднего возраста, и он задумался: что такое жизнь и в чём её смысл? Не естся ему, не спится, бизнес забросил – никак его этот вопрос не отпускает. И вот услышал он где-то, что есть в далёких горах далёкой страны некий Мудрец, который знает все ответы. Продал мужик бизнес, развёлся с женой, забил на детей и поехал. Путь был неблизкий. Он и по воздуху летел, и по морю плыл, и по горам лез. Деньги все потратил, вещи все износил, ботинки все стоптал, пережил кучу приключений и опасностей, но добрался. Упёртый был. Видит – пещера, а перед ней сидит Мудрец. Бородатый, спокойный такой, медитирует.

Тот к нему:

«Мудрец! Говорят, ты знаешь ответы на все вопросы! Так скажи мне – что такое жизнь и в чём её смысл?»

«Жизнь – это большая медленная река!» — изрёк мудрец и снова замолк.

Мужик ждал-ждал – молчит мудрец. Ну, тут он и не выдержал:

«Да ты охренел вообще? Я продал бизнес, бросил семью, добирался к тебе целый год — а ты мне в ответ вот эту херню? Вот просто реально херню?» — и давай ему рассказывать и про свою жизнь, и про жену, и про детей, и про бизнес, и про путешествие с приключениями… Рассказывал-рассказывал, увлёкся, поднимает глаза – а мудреца нет.

«Эй, — говорит мужик растерянно, — ты где?»

И тут выходит из пещеры мудрец, и мужик его еле узнал – бороду сбрил, хламиду сбросил, переоделся в штатское, за плечами рюкзак.

«Ты, блин, чего?» — удивился мужик.

«Скажи мне, путник, — ответил тот вопросом на вопрос, — а это точно, что жизнь не большая медленная река?»

— В этой истории, пацан, есть некая абсурдная мораль, и состоит она не только в том, что смысла никакого нет и искать его незачем, но и в том, что жизнь при этом всё равно большая медленная река. Поэтому нет ничего лучше, чем момент, когда твой корабль отваливает от пирса. «Квинтэссенция надежды», вот как я это называю. Ты понятия не имеешь, куда занесёт тебя нелёгкая, потому что предсказуемость закончилась на берегу. Если ты за штурвалом, как я сейчас, то твоё будущее как будто бы в твоих руках. Но чёрта с два — в твоих руках только штурвал, а будущее само решит, каким оно будет.

— Всё, судно на фарватере. Идём средним ходом, держимся примерно посередине и надеемся, что там не притопло ничего такого, обо что мы можем пропороть днище. Эхолота нет, смотрим глазками. Да, ты тоже, у тебя зрение. Обращай внимание на завихрения воды, видишь, как вон там? Это значит, что неглубоко под поверхностью есть что-то утоплое. С берега упало, или корабль затонул. Осадка у нас небольшая, но и днище слабое. Поэтому ночью будем причаливать к берегу или становиться на якорь. На якоре безопаснее, на берегу удобнее. По обстановке. Мало ли, что никого нет, тут не угадаешь. Я как-то встал на ночёвку у берега в краях, где от сотворения мира не было никого, кроме крокодилов и макак, а проснулся от того, что мне в харю ржавым «калашом» тычут. Сюрприз! С тех пор предпочитаю якорь. Да и комаров на фарватере меньше, ветерком сдувает. Чем тогда дело кончилось? Ну, я же тут с тобой, верно? Значит, нормально кончилось. А могли и сожрать, кстати, там это как здрасьте. Спасло то, что этим ребятам позарез нужен был кто-то белый. И не для того, чтобы снять кожу на амулеты для колдуна (белая особо ценится), а для представительских целей. В тех краях, пацан, так было заведено, что белые имеют дело только с белыми. Тому была масса причин, начиная с того, что абсолютному большинству черножопых нельзя даже пустую бутылку доверить. Сопрёт и будет врать, что не видел, и не знает, что такое «бутылка», и вообще по-английски моя твоя не понимай. Нет, «черножопый» — это не оскорбление. Это южная Африка, и они сами себя называли «чёрная жопа». А меня — «белая жопа». И это тоже было не в обиду, потому жопа — это единственное что у меня к тому моменту осталось белым. Остальное загорело так, что от местных я уже отличался максимум на полтона. Но я всё равно был белый, и со мной можно было иметь бизнес, а они чёрные, и с ними — нет. Такие правила. Говорят, потом в тех краях многое поменялось, и чёрные жопы взяли верх над белыми. Отчего всё провалилось в то место, где чёрная и белая жопы перестают отличаться. Но я уже не застал. В тот момент мне просто сунули ствол в зубы и велели двигать к ихнему чёрному боссу. Кораблик свой я так больше и не видел, его непринуждённо отжали вместе со всем содержимым, а также сумкой налички, которую я унёс в клюве, сваливая из тех мест, где мне внезапно перестало нравиться. Так что, представ перед их шефом, я уже был нищим, как неудачливый разбойник, каковым на тот момент и являлся. Нигга-босс отличался слоновьим весом, бегемотьим пузом, золотыми цацками в полпуда и тем, что он считал чувством юмора.

Например, намазать кому-нибудь яйца мёдом и привязать у муравейника, очень смешно. Укатайка же, как он орёт! Его подчинённые тоже считали, что это забавно, хотя понимали, что в следующий раз в муравейнике могут оказаться уже их яйца. Что делать, сегодня смеёшься ты, завтра — над тобой. «Шоу должно продолжаться», как говорили в совсем другой стране по совсем другому поводу. Чёрные ребятки были типичные для того времени и места black rebels — отряд сопротивления. Чему? Ну, в основном, цивилизации. Из всех достижений белой культуры они выбрали себе автомат Калашникова и им же ограничились. Классическое племя дикарей с колдуном-шаманом, племенным вождём, раскрашиванием рыл извёсткой, художественным шрамированием всех мест, костями в широких носопырках, пирсингом мошонки и ритуальным каннибализмом. Модные, в общем, парни. Кто-то сказал бы, что в этом виноваты не они, а политика западного колониализма, и был бы прав, но в тот момент меня это не сильно утешало. Я был озабочен не историей колонизации Африки, а тем, чтобы меня не съели на ужин. К счастью, оказалось, что их интересует не моё просоленное морем мясо, а мои профессиональные навыки торговца оружием. Нигга-босс удачно отжал у соседних ребелзов партию стреляющего железа и хотел его сплавить, заработав себе на настоящий виски, белый костюм со шляпой и часы «Ролекс». Именно такой ему представлялась вершина человеческого благополучия, и я немедленно пообещал, что с моей помощью он её достигнет. Я бы в тот момент пообещал сделать его английской королевой, если честно, уж очень не хотелось стать закуской. Так началась моя карьера африканского ганз-сейлз-менеджера. Рынок оказался большой: оружие туда везли пароходами и самолётами, потому что война — дело прибыльное. Особенно когда воюют одни, а деньги зарабатывают другие. Впрочем, это всегда так. Типичный африканский ребел-бизнес — это задарить какому-нибудь нигга-боссу партию «калашей», объяснить, что соседний нигга-босс (которому ты тоже подарил партию «калашей») обозвал его жёлтым земляным червяком и подождать, пока они взаимно освободят от себя землю, содержащую нужные твоей компании полиметаллы. Ну, или сообщить нескольким нигга-боссам, что компания-конкурент, которая уже проделала этот финт ушами и отстроила на освобождённой территории заводик, — злые белые колонизаторы, угнетающие их уникальную племенную культуру. Чем угнетающие? Тем, что дают работу местному населению. Они не так чтобы не правы, кстати, — кто хоть раз видел, как худые чернокожие детишки голыми руками копают ядовитый кобальт в заполненных водой ямах, тот иначе смотрит на батарейку своего телефона. Сжигание одного завода приводит к постройке на его месте трёх новых, побольше, но в процессе возникает стихийный рынок оружия, на котором можно очень недурно заработать. Моему новому нигга-боссу очень хотелось на этот рынок влезть, но со своей шрамированной чёрной харей он никак не мог подняться выше уровня бартерных сделок «сменять ржавый калаш на три мешка бататов, калебас банановой косорыловки и толстую негритянку». Дамы там оцениваются по весу и объёму жопы — чем фемина толще и задница у неё шире, тем она красивее, и тем больше за неё дают патронов и самогонки. У моего нигга-босса был гарем из женщин настолько прекрасных, что они даже ходили с трудом. Мне как ценному помощнику была предложена в пользование дамочка второго сорта, пудов на шесть-семь, не больше, с жопой, которую даже можно было, поднатужившись, обхватить двумя руками. Престижно, но не высший класс. Когда я отказался от этой чести, выбрав в служанки никчёмную тощую замухрышку с длинными ногами, тонкой талией, глазами антилопы и улыбкой до ушей, чёрные братья решили, что «белый жопа» сошёл с ума.