Покупка хутора - Йоун Хельгасон

Йоун Хельгасон

Покупка хутора

Это был небогатый хутор в маленькой долине на востоке страны. Мне пришло в голову купить его. В летнюю пору я дважды проезжал мимо и каждый раз любовался его красотой. Хутор скромно прижимался к подножию холма. Я не мог забыть его. Я видел много других хуторов, но этот засел у меня в памяти, и мне казалось: я слышу вечные переливы ручья, скользящего по склону горы у самого дома. Я представлял себе, как уютно слушать его болтовню и засыпать под его журчание.

И вдруг я увидел в газете объявление: Продается хутор Маленькая Яма – хороший жилой дом, удобное расположение. Далее шел длинный перечень всех его достоинств. Многое было явно преувеличено, и я не стал читать до конца. Но воспоминание, таившееся в моей душе, не покидало меня, и мне во что бы то ни стало захотелось купить хутор.

В конце зимы я отправился на восток. Арнльоутура из Большой Ямы я едва знал, но у этого человека деловая хватка, и я решил обратиться к нему.

Как же, хутор еще не продан, это Арнльоутур знал точно, правда, зимой оттуда все вывезли, и теперь там, кроме пустого дома, смотреть не на что.

– Лучше меня этот хутор не знает никто, – сказал Арнльоутур. – Я пойду с тобой, они сами просили меня помочь с продажей.

Мы отправились на хутор. Идти было недалеко. Нас встретило журчание ручья, то спокойное, напоминающее шепот, то звонкое, будто серебряная струна. Все было так, как я себе представлял: тихими вечерами этот ручей болтал на разные голоса.

Арнльоутур прислушался к его песне. Перед нами раскинулся огороженный луг, маленький, но густо поросший травой. Изгородь едва держалась, придется немного повозиться, чтобы поправить ее.

Я остановился и посмотрел на холм. Мне казалось, что я вижу таволгу, растущую вдоль ручья. Летом ее запах вместе с шумом воды должен проникать в открытые окна. А если бы там росли березы, до хутора доносился бы и аромат берез. И туда прилетал бы приветливый дрозд.

Арнльоутур толкнул меня в бок. Ему не терпелось зайти в дом, чтобы показать мне, какой оттуда открывается вид. Этот ручей, из-за него, конечно, могут набавить цену: еще бы, прямо у дома можно и белье полоскать, и вымачивать соленую рыбу.

Двор мне понравился: мощенная камнем дорожка, у сарая – огромный валун с выдолбленным отверстием, чтобы привязывать лошадей, огород, обнесенный изгородью из дерева, которая уже слегка осела. Арнльоутур направился к двери. Ключи у него были с собой. Замок немного заело, но он справился с ним довольно быстро.

Дом выглядел не слишком богатым. Он был сложен из бревен, стоял на каменном фундаменте и был покрыт гофрированным железом. Сперва мы попали в сени, где по стенам прибиты крючки для одежды. Арнльоутур сказал, что в доме есть маленькая комнатушка и большая горница, а на чердаке – еще две спаленки и кладовая, кухня и чулан расположены в подвале.

– Построено добротно, из хорошего материала, – сказал он, – да видишь, с годами обветшало.

В подтверждение своих слов Арнльоутур подергал крючки, но они держались прочно. Потом открыл следующую дверь. Мы очутились в тесном коридоре, откуда на чердак вела узкая лестница; ступеньки стерлись, особенно посередине. Арнльоутур решительно полез на чердак, я последовал за ним.

– Берегись, а то голову расшибешь, – сказал он, стоя на верхней ступеньке.

В этих комнатах стены были некрашеные, на тесовых досках видны все сучки и прожилки. Я осмотрелся.

– Можешь оклеить стены или покрасить, если тебе не по душе голое дерево, – сказал Арнльоутур. – А по мне, так даже лучше.

– Пожалуй, я оставлю, как есть, – ответил я. – Пусть дети смотрят на дерево. Это развивает воображение.

– Как же без воображения, – сказал Арнльоутур, – без воображения никак нельзя.

Я распахнул окно и выглянул во двор. Арнльоутур постучал по стене костяшками пальцев, почесал подбородок и сказал, что дом простоит еще долго. Потом мы спустились вниз, он опять шел впереди.

Нижняя комнатушка была выкрашена в синий цвет – красивая комната, но уж больно маленькая. Арнльоутур ударил ногой по обшивке стены и рассмеялся:

– Блох в этих старых бревнах видимо-невидимо. Пазы конопатили паклей или мохом, чем не жилище для блох. Этим тварям хватает даже самой маленькой дырочки, черт бы их побрал.

– Что? Значит, здесь было грязно? – спросил я.

– Грязно? Я бы не сказал. Однажды здесь заночевал пастор Сигурд, как они на него налетели! Он неловкий, только схватит блоху, а она у него промеж пальцев прыг, сам знаешь небось. Теперь-то что, теперь избавиться от блох ничего не стоит. Купил порошок в аптеке – и готово дело. Вон, видишь, следы от них до сих пор видать.

– Да, это верно, – сказал я.

Мы прошли в горницу, она тоже была синяя, но кое-где краска уже облупилась, особенно в тех местах, где чаще всего прислонялись к стене. В горнице стояло несколько кроватей, дно в них было выложено досками. Пол скрипел под нашими ногами.

– Чем не роскошь, – сказал Арнльоутур и, вытащив из кармана нож, поковырял подоконник там, где обычно подгнивает. – Похоже, гнили нет, – заметил он. – Не зал, конечно, но все-таки неплохо. Много ребятишек у них в этой комнате поумирало. Целая орава была у хозяев, только все как один хворые.

Я потерял дар речи. Но Арнльоутур уже забыл об умерших ребятишках и показывал на угол:

– Там, за дверью, у них лежала старуха, она была на попечении прихода. Ее разбил паралич – тридцать лет с постели не вставала. Вся скрюченная, беспомощная, и душа у нее была такая же кривая. Приход платил Йоусефу за ее содержание хорошие деньги, они его здорово выручали. Сколько он говорил, столько ему и платили, ведь, кроме него, никто не соглашался взять к себе эту старуху.

– И давно она умерла? – спросил я, сам не знаю зачем.

– Она умерла, когда у нас был тиф. Мы тогда еще радовались, ну те, кто платит коммунальный налог. Тиф, конечно, гость нежеланный. Он тем плох, что через много лет может вспыхнуть снова. Говорят, и в этом доме зараза сидит.

– А разве здесь не делали дезинфекции во время эпидемии?

– Как же, как же, была дезинфекция.

– Кто ее делал?

– Да этот, доктор. Оулавюр покойный. Бывало, всю душу своими церемониями вынет. Однако помогало.

– Ну, а потом? Болел тут еще кто-нибудь?

– Еще кто-нибудь? Разве чем другим, только не тифом. Туберкулез тут был, к слову сказать. Но это дело обычное, в те времена где его только не было. Заглянем в подвал?

Я согласился.

Подвал был низкий: под толстыми бревнами, на которых лежал пол горницы, едва можно было распрямиться. Середину подвала занимала каменная печь для копчения рыбы, рядом стояла плита для готовки, конфорки были тронуты ржавчиной. Чулан и кухня находились в одном помещении.

– Я тебе говорил, тут все в порядке. – Арнльоутур провел рукой по коптильной печи. – Сажи вроде пока немного, но каменные трубы старые, того и гляди дадут где-нибудь трещину. Здесь всегда мрачновато. Говорят, в этом месте водится нечистая сила.

Он передернул плечами и хрипло засмеялся.

– Нечистая сила? – удивился я.

– Ну да, нечистая сила, привидение. Говорят, от старухи и после ее смерти отделаться не удалось. Но я-то… я плюю на такие вещи.

– Ей что, в земле не лежится?

– Люди кое-что замечали. Кому и быть, как не ей? Шарит небось в чулане да на кухне, и правильно делает, ведь с ней при жизни как обходились.

– Да, наверно, – сказал я.

– Я понимаю, это все предрассудки, но у нас тут верят в такие вещи. Вот я и хотел, чтобы ты знал все как есть.

Еще раз осмотрев стены и потолок, мы стали подниматься по лестнице. Теперь впереди шел я. Арнльоутур предложил получше осмотреть дом, но я отказался.

Приятно выйти на свежий воздух – светило солнце, дул легкий ветерок. Пока Арнльоутур возился с замком, я подошел к камню для лошадей. Камень был мне по пояс сдвинуть его могли только двое или даже трое, хотя он и не казался чересчур тяжелым. Видно, нелегко было подтащить его к самому дому, выдолбить отверстие и установить на этом месте.

Подошел Арнльоутур:

– Совсем забыл, надо еще в сарай заглянуть.

Он откинул крюк, распахнул ворота, подтолкнул меня внутрь, а сам остановился на пороге, глядя на крышу.

– Вот тут он и повесился. – Арнльоутур указал на одну из балок. – На этой самой балке.

– Повесился? – Я вздрогнул. – Кто повесился?

– Как кто? Ясное дело, Йоусеф. Кто бы тебе, голубчик, продал этот дом, если б хозяин не удавился прошлым летом. Перекинул через эту балку веревку – и конец. Гвюдридур послала за мной, но, когда я пришел, его уже вынули из петли. Веревку перерезали, как только его обнаружили.

Я выбрался из сарая. Арнльоутур помедлил на пороге. Заметив, что мне больше не хочется осматривать сарай, он подошел ко мне.