Философский камень. Книга 1 - Сергей Сартаков

Сергей Сартаков

Философский камень

Книга первая

СЕРГЕЙ САРТАКОВ

Большой талант обладает чудесной силой проникновения. Воображение творца помогает рисовать образы людей, которых художник и не встречал в жизни; описывать события, свидетелем которых не был.

Да, это так. И все же… И все же, когда писатель рассказывает о том, что сам пережил, говорит о вещах, которые сам «трогал руками», это придает его произведению особую достоверность.

И пусть это авторское звание нигде не выпирает, не бьет назойливо в глаза, — читатель угадывает его в тысяче деталей, в своеобразии интонаций, в характере метафор, про себя отмечая: «Так мог написать только тот, кто это видел сам».

Сергей Сартаков — автор многих книг. Трудно сказать, какие из них более других полюбились читателю. Эпопея ли «Хребты Саянские», с широким размахом рисующая драматические события первой русской революции тысяча девятьсот пятого года в Сибири? Душевный ли рассказ о сибиряках Худоноговых в романе «Каменный фундамент»? Динамичные, остро современные произведения «Горный ветер» и «Не отдавай королеву»? Или роман о тружениках лесного Севера «Ледяной клад»?

Во всех книгах Сергея Сартакова всегда ощутима горячая струя личного отношения к предмету. В своей работе он неизменно опирается на собственный жизненный опыт.

Может быть, поэтому писателю так и удаются образы коренных сибиряков, людей из народа, что сам он с юных лет знал цену трудовому хлебу. Уроженец города Омска, он юность свою провел в предгорьях Восточного Саяна. Не наблюдателем — рабочим человеком плавал по Енисею, Ангаре. И не спорта ради, а добывая средства к существованию — профессионально занимался охотой и рыбной ловлей.

В новом романе Сергея Сартакова «Философский камень» по-новому и с большой силой проявляется стремление — и умение! — писателя лепить образы глубоко характерные, вбирающие всю густоту и сочность красок Времени. В нем все крупно, контрастно, значительно, как в природе тех мест, где разыгрывается основное действие романа.

В острых конфликтах, в стремительной борьбе сшибаются люди сильного характера, непреклонной мысли. Их борьба — борьба мировоззрений. Их спор спор не только о сегодняшнем дне — и о дне грядущем.

В самом названии книги уже заключена мысль о сложных поисках человеком своего единственно верного, и необходимого, места в жизни, «философский камень» нашего времени не тот мифический минерал, с помощью которого древние алхимики рассчитывали превращать неблагородные металлы в золото, наш «философский камень» — коммунистическая идейность, вера в человека, в его высокую нравственную силу. Именно этот «Философский камень» способен делать души людские золотыми, обязывает каждого задуматься, во имя чего, как должен жить человек на земле.

В глухом таежном поселке, на снежной дороге, в страшную метельную ночь впервые столкнулись главные герои романа. Сын погибшего на царской каторге политического ссыльного четырнадцатилетний Тимофей Бурмакин, его ровесник Виктор, сын адвоката и любителя «черной магии» Рещикова, и сестра Виктора Людмила. Два подростка и раненая девочка — на пороге жизни. В эту ночь все они теряют своих близких и остаются сиротами. Застрелился капитан Рещиков. От руки карателя Куцеволова погибла мать Тимофея.

Ненависть к классовому врагу поведет теперь Тимофея по бурной реке жизни. И счастье его, что он попадет сразу под крыло к доброму и умному наставнику, комиссару Васенину. Вместе с ним он пройдет с боями до Тихого океана и окажется навсегда его «младшим братом». За рубежи своей родины бросит судьба Виктора Рещикова. Он не станет борцом, даже за собственные, путаные идеи, унаследованные им от отца, он лишь приспособится к жизни. А Людмилу, которой по сложившимся обстоятельствам легко бы стать «ни павой ни вороной», Тимофей при поддержке Васенина выведет на правильный путь.

Судьбы всех героев романа высвечиваются писателем на широком социальном фоне, картины общественной жизни рисуются во всем своеобразии эпохи, полные живых примет времени.

Перед нами первая книга романа «Философский камень». Но в ней уже ясно прочерчены основные линии судеб героев. Сложность, напряженность и глубокая жизненность романа увлекают.

Мы расстаемся с Тимофеем, с Людмилой и Виктором, с другими героями романа, когда с полной определенностью завершился большой отрезок их драматического пути. Теперь начнется совсем новая полоса их жизни. И ею откроется новая книга, над которой писатель уже работает.

ИРИНА ГУРО

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1

Еще накануне Тимофею не думалось вовсе, что этим ранним утром на него свалится такая злая беда.

В их маленький охотничий поселок Кирей, который стоял в тайге, словно на глухом, затерянном острове, зажатый между Московским и Братск-Острожным трактом, доходила и раньше молва: красные наступают, а белые бегут. Партизанские отряды из мужиков бьют беляков и с боков и с тыла… Но все это происходило где-то там, далеко-далеко, у железной дороги. Называли города Мариинск, Красноярск, Канск… А где эти города, даже представить было трудно: никто из соседей таежников в них не наведывался. Потом заговорили о Тайшете, Алзамае — это были уже знакомые места. Но все равно сюда, на берега бурливой речки Уды, под заслоны вековечных, торжественно и тихо стоящих сосен, где даже удар топора был слышен, казалось, за несколько верст, — сюда ни разу пока не заглядывали ни красные, ни белые, ни партизаны. И что такое красные, белые и партизаны, никто толком не знал. Знали одно: снова идет война.

Это утро в розовом разливе зари началось, как и другие: мужики, все до единого, выехали в тайгу; вдоль Муксутской долины с Саянских перевалов большими табунами шли дикие козы. Надо было не пропустить случай: такое счастье охотникам зимой приваливало не часто.

Замешкался со сборами и отстал от своих соседей только четырнадцатилетний Тимофей: мать попросила наколоть дров. Оседланный Буланка стоял у сквозных, жердевых ворот. Прозрачный морозный пар легко вился возле его морды.

И вдруг со стороны реки, с дороги, которая вела из стоящего отсюда за тридцать верст соседнего села Солонцы, донесся постепенно нарастающий переклик многих десятков людских голосов, пронзительный скрип санных полозьев. И сразу открытая полянка перед домом наполнилась всадниками в лохматых папахах, в туго перетянутых портупеями дубленых полушубках. Верховые были вооружены кривыми шашками и короткими, побелевшими от мороза карабинами.

Еще минута — всадники спешились, растеклись по домам, а поляну забили, загромоздили подводы. И чья-то сильная, грубая рука втолкнула Тимофея в избу, уже всю занятую солдатами, обкуренную кислым махорочным дымом.

Мать стояла у печи, бледная, словно окаменевшая. Ее красивые смородинно-черные глаза, окруженные тонкими лучиками первых морщин, всегда немного печальные, заметив Тимофея, потеплели. Но ни единого слова она ему не сказала. Должно быть, боялась сказать невпопад.

— Капитан Рещиков, вы понимаете, нас предали, обманули! — выкрикивал горбоносый офицер с золотыми погонами, с тяжелой деревянной кобурой поверх черного, узко перетянутого ремнем полушубка. — Как вы могли поверить? Сперва свернуть на этот проклятый Братск-Острожный тракт, где рядом не протиснуться и двум подводам, а теперь податься еще и в эту дыру… Откуда здесь сменные кони? Поселок — четыре двора. Где мужики? Конские следы ведут в тайгу. Нашлась всего одна лошаденка, да и то стоит оседланная. В домах только бабы, дети. Мы въехали в самое логово партизан! Разве вы не видите? Твердой дороге конец. Вы понимаете? Это гибель!

— Вернемся назад, на Московский тракт, — глухо отозвался капитан Рещиков.

Лицо у него было доброе, усталое, с глубокой синевой под глазами. Он сидел за столом без шапки, в распахнутой на груди бекеше, перекрещенной блестящими ремнями. Держась обеими руками за виски, уже тронутые сединой, он медленно покачивался из стороны в сторону.

— Назад? На Московский тракт? Навстречу бегущей армии? Вы с ума сошли! — опять закричал горбоносый. — Нас просто раздавят, затопчут, сомнут!

— Сомнут… Да… Конечно, сомнут… Я сошел с ума… Делайте как хотите… Мне все равно… Мне очень… очень плохо, — с усилием проговорил капитан Рещиков.

Он повернулся к горбоносому спиной, отыскивая кого-то глазами. И Тимофей увидел, как к капитану сквозь толпу солдат мышонком метнулась девочка лет десяти. Тонко, жалобно заплакала.

— Папа! Па-апочка!..

И было в ее испуганном, красивом личике что-то такое, что острой болью и жалостью к ней отозвалось в сердце Тимофея.

— А ну, гляди сюда. — Дыша ему в лицо табачной кислятиной, горбоносый угрожающе надвигался на Тимофея грудью. — Говори, есть через тайгу прямой проезд на Московский тракт? Сколько верст? Говори, а не то…