«Король греков» - Джек Лондон

Джек Лондон

«Король греков»

   Большой Алек долго не попадался в руки рыбачьему патрулю. Алек хвастливо заявлял, что никто не возьмет его живым, и прибавлял при этом, что многие пытались взять его мертвым, но безуспешно. Молва поясняла, что двое патрульных, которые пытались захватить его мертвым, сами нашли свою смерть. А между тем никто так систематически и дерзко не нарушал законов о рыбной ловле, как Большой Алек.

   Его прозвали Большим Алеком за его крупную фигуру. Ростом он был шести футов трех дюймов, и в соответствии с ростом были его широкие плечи и могучая грудь. Великолепные мускулы, твердые, как сталь, дополняли его богатырскую наружность, и среди рыбаков рассказывались бесконечные истории о его необычайной силе. Он был так же дерзок и неукротим духом, как могуч телом, и благодаря этому его называли еще «королем греков».

   Рыбачье население состояло главным образом из греков; они почитали Большого Алека и повиновались ему, как своему вождю. В качестве их главы он защищал и спасал их, если они попадались в лапы закона, а когда нужно было сообща бороться, — объединял их.

   Рыбачий патруль не раз пытался поймать его, но все эти попытки кончались неудачно, и теперь от мысли захватить Алека окончательно отказались; поэтому, когда пронесся слух, что Большой Алек приехал в Бенишию, я очень хотел увидеть его. Но мне не пришлось гоняться за ним. Со своей обычной дерзостью первое, что он сделал по приезде, это явился сам в рыбачий патруль. Чарли Ле Грант и я служили под начальством патрульного Карминтела, и мы все трое находились на «Северном олене», готовясь к маленькому путешествию, когда Большой Алек появился на борту. Карминтел, по-видимому, знал его; при встрече они пожали друг другу руки; на меня и на Чарли Большой Алек не обратил никакого внимания.

   — Я приехал сюда половить осетров месяца два, — сказал он Карминтелу. Глаза Алека при этом вызывающе блеснули.

   — Хорошо, Алек, — сказал Карминтел тихим голосом, — я не стану беспокоить вас. Пойдемте в каюту, потолкуем обо всем, — добавил он.

   Когда они ушли и дверь каюты закрылась за ними, Чарли многозначительно подмигнул мне. Но я был в то время еще очень юн, не знал людей и ничего не понял. Чарли не счел нужным объяснять мне, но я все же почувствовал, что происходит что-то неладное.

   Оставив их совещаться, мы, по предложению Чарли, сели в нашу шлюпку и поплыли к Старой пароходной пристани, где стоял ковчег Большого Алека. Ковчег — это небольшое судно, превращенное в дом, поместительный и удобный; он так же необходим рыбаку в заливе Сан-Франциско, как сети и лодки. Нам очень хотелось взглянуть на ковчег Большого Алека, так как история говорила, что он не раз служил ареной битвы и весь изрешечен пулями. Мы нашли дыры от пуль (забитые деревянными закрашенными втулками), но их оказалось гораздо меньше, чем я ожидал. Чарли заметил мое разочарование и расхохотался; чтобы утешить меня, он тут же рассказал доподлинную историю об одной экспедиции, которая отправилась в плавучий дом Большого Алека, чтобы там захватить его живым, а в крайнем случае хотя бы мертвым. В конце концов после битвы, длившейся полдня, патрульные спаслись бегством на поврежденных лодках; у них было трое раненых и один убитый. А когда на следующее утро они вернулись с подкреплениями, они нашли только колья ковчега Большого Алека. Сам же ковчег исчез на несколько месяцев в густых Сьюисанских камышах.

   — Но почему же его не повесили за убийство? — спросил я. — Соединенные Штаты, я думаю, довольно сильны для того, чтобы осуществить правосудие над таким человеком.

   — Он сам отдался в руки властей и потребовал суда, — ответил Чарли. — Ему стоило пятьдесят тысяч долларов выиграть дело. Его защищали лучшие адвокаты страны. Каждый грек-рыболов внес свою долю в эту сумму. Большой Алек распределял и собирал налог, как самый настоящий король. Соединенные Штаты, может быть, и всемогущи, а все же, паренек, остается несомненным, что Большой Алек — король внутри Соединенных Штатов, король со своей страной и своими подданными.

   — Ну а что вы сделаете, если он начнет теперь ловить осетров? Он будет ловить их, конечно, «китайской лесой».

   Чарли пожал плечами.

   — Ну, там будет видно, — произнес он загадочно.

«Китайская леса» — искусное изобретение, выдуманное народом, имя которого она носит. С помощью простой системы поплавков, грузил и якорей тысячи крючков — каждый на отдельной лесе — свешиваются над дном на высоте от шести дюймов до одного фута; главная суть здесь в крючке: он с длинным конусообразным концом, острым, как иголка. Эти крючки висят на расстоянии нескольких дюймов друг от друга, и когда они, точно бахрома, тысячами свешиваются над дном на протяжении двухсот фатомов[1], то являются непреодолимым препятствием для рыбы, которая идет глубоко внизу над самым дном.

   Осетр, например, всегда идет у самого дна, взрывая ил точно свинья, и его часто называют «водяной свиньей». Наколовшись на первый крючок, осетр в испуге делает прыжок и наскакивает на десяток других крючков. Тогда он начинает отчаянно метаться и крючки, прикрепленные к множеству отдельных лес, один за другим вонзаются в нежное мясо осетра и крепко держат несчастную рыбу, пока ее не вытащат. Ввиду того, что ни один осетр не может пройти сквозь «китайскую лесу», это изобретение в законах о рыбной ловле называется западней, а так как такой способ ловли ведет к полному истреблению осетров, он признан противозаконным. Такой-то лесой — мы были в этом уверены — и намеревался Большой Алек ловить осетров, открыто и дерзко нарушая закон.

   Прошло несколько дней после визита к нам Большого Алека. Мы с Чарли все время зорко следили за ним. Он протащил на буксире свой ковчег мимо Соланской пристани в большую бухту у Тернерской верфи. Мы знали, что эта бухта — излюбленное место осетров, и не сомневались, что Король греков намерен здесь начать свою охоту. Во время приливов и отливов вода в бухте бурлила точно на мельнице, и поднять, спустить или установить «китайскую лесу» можно было только в промежуток между приливом и отливом, когда в бухте было спокойно. Поэтому мы с Чарли и решили наблюдать около этого времени за бухтой с Соланской пристани.

   На четвертый день я, лежа на солнце на краю пристани, увидел шлюпку, идущую к бухте. Мгновенно бинокль был у моих глаз, и я стал следить за каждым движением ялика, за каждым взмахом его весел. В ялике плыло двое, и, хотя нас разделяла добрая миля, я узнал в одном из них Большого Алека, и, прежде чем шлюпка повернула к берегу, я понял, что грек поставил лесу.