Прости - Сергей Галихин

Галихин Сергей

Прости

Сергей Галихин

Прости?

День был совершенно обычным, не солнечным, не пасмурным, летним днем.

Он как всегда начался, и закончился бы тоже как всегда, если бы не дед. Дед умирал. Любимый, единственный человек из всех человеков. Таких больше нет!

И не будет!

А кто о нем знает? Кто вообще его помнит из тех, кто когда-то знал?! Жил человек и... И скоро его не станет. Семья последнюю неделю почти безвылазно проводила в больнице, с ним всегда был кто-то рядом. Время от времени заходили друзья, из тех, кто на всю жизнь. Казалось бы, такое прошлое...

Страна обязана ему сотнями тысяч жизней своих граждан. А может все так и должно быть? У деда была такая работа, чтобы никто о нем не знал.

Но сегодня он понял, что этот день последний. Выгнав из палаты всех "ревунов", дед остался с внуком. С человеком, в которого верил. Верил, как в себя. Алёшка оправдал доверие деда и вырос достойным продолжателем его фамилии.

- Всё, Алёшка, время пришло.

- Перестань дед. Какое время?

- То самое. Всю жизнь боялся смерти, а сейчас... Не боюсь. Ты ведь знаешь, я не сильно верю в загробную жизнь, но... Такой закон природы. Нет, я, конечно, еще бы пожил лет эдак триста. Но дело не в этом. У меня к тебе есть просьба.

Вот возьми.

- Что это?

- Завещание. По нему я отдаю тебе почти все так называемые художественные ценности, которые есть у меня.

- Но дед...

- Ох, Алёшка, вот что я в тебе не люблю, так нетерпеливость! Дай договорить. Времени-то осталось, быть может, всего чуть-чуть.

- Извини.

Дед замолчал. Ему было трудно вспоминать прошлое. Нет, не всё, а только то, которое он собирался просить Алёшку исправить.

- В общем, с тридцать седьмого года я подписал много бумаг. Кого-то посадили, кого-то расстреляли. Это мой крест, и я за всё отвечу. Наверное, уже скоро. Я не оправдываюсь перед тобой. Нет. Конечно, я виноват. Хотя мои подписи ничего не меняли. И без них бы обошлись. Но с моей закорючкой всё выглядело гораздо авторитетней. Я всё время занимался внешней разведкой.

Там были мои интересы, моя жизнь. А эти бумаги проходили как дополнительные связи подследственных с иностранными разведками. Конечно, за отказ могли бы и меня, но не этого я боялся. Я делал дело, которое, кроме меня, не сделал бы никто. Вся страна сидела в тюрьме. Конструктора на зоне делали самолёты и оружие, ученые открытия. Вот только разведкой заниматься, сидя за колючей проволокой, не разрешали. И так сказать, чтобы смягчить наши переживания и еще сильнее повязать с собой, следователи делились личными вещами, не конфискованными, но изъятыми у подследственных. Картинки, цепочки, вазочки... Ну ты был в кладовке, всё сам видел. Там им и место. Не на стенку же вешать. Вот список. Чьё кого, и кто где сейчас живёт. Отдай им. Сам я не смог бы. Отомстили бы "конторщики" и вам, и мне. А теперь я уже не их. Я думаю, тебя не тронут. Если что, звони генералу Вутько, он выручит. А чтобы совсем гладко получилось, постарайся всё за один день сделать.

- Хорошо дед. Я сделаю.

- Спасибо, Алешка. Детей просить, передерутся, не дай бог. Чего в грех вводить. Всё-таки в тех картинках деньги не малые. Ну, ступай. И крикни доктора. Что-то сердце давит.

Утром дед умер. Хоронить генерала Руденко пришли не только сослуживцы из ГРУ, но даже некоторые партийные руководители. В 78-ом году холодная война была в самом разгаре, поэтому по центральному телевидению о смерти генерала не объявили. Хотя, конечно, и могли. Из уважения к человеку, который дважды не дал разгореться новой войне в юго-восточной Азии. Гроб опускали под оружейный салют.

На следующий день с утра Алёшка принялся выполнять последнюю волю деда. Набив до отказа свою "копейку" разного рода ценностями, он начал с хирурга Пешкина. В 37-м Пешкин делал операцию какому-то родственнику из партийных деятелей тех времён, после чего положение больного осложнилось.

При подобных операциях это случается в семи случаях из десяти. Но в то время в этом углядели вредительство. Хирургу дали "червончик" без права переписки, с конфискацией.

Держа в руках картину, обернутую газетой, Алёшка позвонил в квартиру профессора. Дверь открыла немолодая женщина, в домашнем халате, с бигуди на голове.

- Здравствуйте. Пешкин Василий Николаевич здесь живёт?

- Здесь.

- Мне нужно ему картину отдать. Его картину.

- Какую еще картину? Да вы проходите, что на пороге стоять.

Квартира была огромная. Жили в ней дед Пешкин, два сына с семьями и младший брат деда с супругой. Общее число жильцов достигало одиннадцати человек. Гостя провели в гостиную и крикнули профессора. На призыв пришел бодренький старичок лет семидесяти, почти седой, бородка клинышком.

- Здравствуйте. Моя фамилия Руденко. Я внук Кондрата Петровича, сказал Алёшка.

Пешкин изменился в лице. Конечно, такое не забывается. Вскоре собралась вся родня.

- Руденко - это кто? - спросила жена младшего брата хирурга.

- Майор Фокин, капитан Ищенко, капитан Руденко. Особая тройка, которой следователь Пузько передал моё дело, - ответил Василий Николаевич - И что надо? - зло спросил один из сыновей Пешкина.

- Перед смертью дед просил отдать вам вещи, которые попали к нему после вашего ареста. Я принес картину Милявского "Девушка в саду", серебряную брошь...

- Попали? - усмехнулся второй сын Пешкина, не дав договорить гостю. Которые он украл, когда засадил их хозяина!

- Что, совесть замучила? - язвительно вставил младший брат профессора. - Решил, что отдаст и на том свете зачтётся?

- Нет. Не решил. Он не мог отдать раньше. Боялся этим испортить жизнь своей семье.

- А испортить жизнь тысячам невиновных, которых он посадил в тюрьму, не боялся?

- Он всю жизнь служил во внешней разведке. Для него эта работа и была жизнью. Его подпись ничего не меняла, всё уже решили за него.

- Меняла не меняла! - зашелся праведным гневом младший брат Пешкина.

- Он испугался! А за его трусость страдали другие! Такие как он всю жизнь живут за чужой спиной. Когда страна воевала, он в тылу сидел. Мы с голоду пухли, а в его семье маслице не переводилось!

- Зачем вы так? - сокрушенно оправдывался Алёшка. - Бабушка, в 34-м спасла семьдесят шесть детей в Казахстане. Через стеклянную трубочку, отсасывая из их горла дифтеритную плёночку. Дед столько раз жизнью рисковал, что вам десяти жизней не хватит.

- Жизнью... Чьей жизнью?! - не унимался младший брат.

- Цыц! - крикнул молчавший до этого Пешкин, стукнув кулаком по столу.

Да так сильно, что цветы чуть не выпрыгнули из вазы. - Разошелся! Может, забыл про заговор физиков?

- Но... - собрался оправдываться младший брат. Ему не позволил старший.