Мелочь - Урсула Ле Гуин

Урсула Ле Гуин

Мелочь

* * *

– Мелочь, – пробрюзжала тетушка, когда я положила обол ей под язык. – Там, куда я направляюсь, мне потребуется куда больше.

Мелочь – это точно. Тетушка почти не изменилась за последние часы, только дышать перестала.

– Прощай, тетя, – сказала я.

– Я еще никуда не ухожу! – огрызнулась тетушка. Вечно она на меня злится. – В этом доме есть комнаты, куда я даже не заглядывала.

Не пойму, о чем это она? В нашем доме всего две комнаты.

– Странный привкус у этого обола, – заявила тетка после долгой паузы. – Где ты его взяла?

Я не хотела объяснять ей, что это был мой талисманчик, круглая медная бляшка, а не монета, которую я таскала в кармане больше года, с тех пор как подобрала ее у ворот кирпичного завода. Конечно, я как могла оттерла бляшку, но способность чувствовать вкус у тетушки всегда была отличной, и теперь она ощущала привкус дорожной пыли, собачьего дерьма, дробленого кирпича и кроваво-металлический привкус меди. Так что я сделала вид, что не поняла вопроса.

– Странно, что у тебя хоть что-то нашлось, – продолжала тетушка. – Если через месяц у тебя хоть цент в кармане останется, я буду очень удивлена. Бедняжка! – Тетушка вздохнула бы, если бы еще дышала.

Я и не знала, что она будет беспокоиться обо мне даже после смерти, и расплакалась.

– Вот и хорошо, – удовлетворенно заметила тетушка. – Только не затягивай. Я далеко не пойду. Мне ужасно интересно, что же за той дверью, куда я не заходила.

Когда тетушка встала, она уже выглядела совсем молодой, моложе, чем в день моего рождения. Она легкими шагами пересекла комнату и отворила дверь, которой я раньше не видела.

– Лайла! – воскликнула она радостно и удивленно.

Лайла – это ее сестра, моя мама.

– Лайла, господи! – проговорила тетушка. – Неужто ты ждала здесь одиннадцать лет?

Ответа матери я не расслышала.

– Мне очень жаль, что приходится бросать девочку, – сказала тетушка. – Я делала все, что могла, очень старалась. Она славная. Прямо не знаю, что теперь с ней будет!

Тетушка никогда не плакала, а теперь у нее и слез не осталось, но от ее беспокойства за меня, от страха и жалости к себе я опять разрыдалась.

Тогда мать вылетела из той, новой комнаты в облике мотылька и увидела, что я плачу. Живущим слезы кажутся солеными, а умершим – сладкими, и они поначалу обожают сладости. Я этого тогда не знала, а только радовалась, что мама снова рядом, пусть даже в образе мотылька. То была радость размером с мотылька.

Больше в доме ничего не осталось от матери, а она свое получила; так что тетушка двинулась дальше.

Комната оказалась большой и довольно сумрачной, как склад, освещаемый лишь через потолочное окно. Вдоль одной стены стояли в ряд веретена, обмотанные льняной пряжей, под лучом света из оконца громоздился ткацкий станок. Тетушка всю жизнь была хорошей ткачихой и пряхой, и даже сейчас клубки тонкой нити, такой ровной, точно она сама пряла ее, искушали ее; станок был готов к работе, и челнок лежал рядом. Но ткацкое дело неспешное. Если она сейчас начнет свой саван, то работа затянется надолго, и как бы ей ни хотелось лечь в могилу подобно всем приличным людям, она не любила бросать едва начатые дела. Поэтому она так и беспокоилась о том, что со мной случится. Дела домашние она уже решилась оставить недоделанными (все равно ими никто не занимается – так чего и нервы портить?), а о своем саване скрепя сердце позволила позаботиться окружающим. Она надеялась, что у меня хватит соображения выбрать ей, по крайней мере, чистую и не слишком драную простыню. Но перед искушением пощупать нить с одного из веретен, покатать в пальцах, проверяя на крепость и ровность, тетушка устоять не могла; так и пошла дальше, катая ниточку между большим и указательным пальцем.

Она оказалась очень кстати, потому что из новой комнаты тетушка вышла в коридор с множеством дверей, и каждая вела в новую комнату или зал, так что без льняной ниточки легко можно заблудиться.

Комнаты были чистые, немного пропыленные и почти пустые. В одной тетушка наткнулась на брошенную игрушку, грубо вырезанного деревянного коня – передние ноги срослись вместе, задние тоже, этакий двуногий мустанг с глазками-кругляшками. Взгляд показался тетушке знакомым, только не вспомнить откуда.

В другой комнате, узкой и длинной, лежало на прилавке множество непользованной кухонной утвари и сковородок, да еще три костяные пуговицы в ряд.

В конце длинного коридора, куда завел тетушку приманчивый отблеск металла, громоздилась какая-то машина, совершенно ей незнакомая.

В комнатушке без окон стоял густой запах, заполняя темноту, как живой зверь. Оттуда тетушка поспешно выскочила.

Хотя любопытство ее и разгорелось – тетушка и не знала, что у нее в доме столько комнат, – долгие блуждания и тишина давили на сердце. Тетушка постояла немного у дверей комнаты с запахом, принимая решение – с этим она никогда не мешкала, – и принялась наматывать нить на растопыренные пальцы левой руки, выбираясь из лабиринта. На это уходило почти все ее внимание, и, подняв взгляд, тетушка с недоумением обнаружила себя в комнате, где еще вроде бы ни разу не бывала – а должна была бы запомнить, уж больно тут просторно. Стены были сделаны из очень красивого мелкозернистого серого камня, а по нему золотой проволокой были выложены странные фигуры вроде созвездий, какими их изображают астрологи, – тонкие проволочки, соединяющие звезды или их скопления. Свод был высокий и светлый, пол – из черного мрамора, истертый множеством ног. «Как в церкви, – подумала тетушка, – только не в религиозной» (клянусь, она так и подумала). Еще узоры на стенах походили на картинки в учебнике, а комната – на зал большой городской библиотеки; книг в нем не было, но недвижная тишина, очень тетушке приятная, придавала залу величие и покой. Так что усталая тетушка решила там и отдохнуть.

Она присела на пол – мебели-то не было – в углу близ той двери, куда уводила ее нить. Тетушка всегда любила иметь за спиной надежную стену. На открытом месте она чувствовала себя неудобно и постоянно оборачивалась через плечо. Хотя кто ей сейчас может навредить? «Ничего, – подумала она про себя, усаживаясь, – всякое бывает».

Пока она отдыхала, взгляд ее приковывали узоры из золотой проволоки. Некоторые фигуры казались знакомыми. Ей начало казаться, что эти узоры на самом деле – карта лабиринта, в котором она находится, что проволочки изображают коридоры, а звездочки – комнаты. Первый коридор, ведущий в комнату с веретенами, она опознала с уверенностью; но дальше, там, где должна была располагаться старая часть дома, узоры куда больше напоминали карту звездного неба, каким оно выглядит ранней зимой. Тетушка решила, что она таких карт не понимает, но продолжала всматриваться, блуждая взглядом от звезды к звезде, пока не нашла свой путь. Она встала и, наматывая на руку льняную нить, пошла назад.