Осторожно, светлое прошлое - Катерина Грачёва

Катерина Грачёва

ОСТОРОЖНО, СВЕТЛОЕ ПРОШЛОЕ

на заданную тему в заданном стиле

«ОСТОРОЖНО: СВЕТЛОЕ ПРОШЛОЕ. МАТРОС ДАЛЬНИЙ». Хоныч прибил здесь эту дощечку, когда один из наших юнг, после неудачного прыжка проболтавшийся все плавание в кубрике, с горя зашел в эту глухую калитку и больше не вышел.

Пристань была вся огорожена забором — старым и высоким забором из серых досок. Дул бодрящий и холодный весенний ветер, под ногами похрустывал тонкий ледок: после полудня похолодало.

Говорили, что там, за забором, какой-то заразный воздух: вдохнешь — очумеешь. Но думаю, что больше пугали. Ведь тот юнга уже и на корабле был не в себе, а тут все бродил вдоль забора и только искал подходящего момента. Я — другое дело. Я, правда, тоже уже битый час бродил вдоль забора, только по совсем другой причине… Сегодня на пароходике отплывали мои друзья. То есть, те, что когда-то были мне друзьями… нет, правда, настоящими друзьями. Вместе собирали цветную гальку, вместе бредили океаном, вместе поступили в училище. Вместе подолгу стояли перед узорчатой оградой, отделявшей от города ту легендарную бухту, которая в документах означалась лаконичным «Б. Д. К.», в песнях торжественно нарекалась Рассветной, а для нас, курсантов, носила печально насущное название Неприступной. А иногда мы вместе перелезали через эту ограду, презрев правила и наказания (если от злющего пса по кличке Цербер мы уже научились вовремя удирать обратно ценой всего-навсего порванных штанов, то в училище нас ждали бури повесомей)… А в одну из таких же неровных весен, когда прибыл в Недоступную Дальний Капитан, мы так же вместе до изнеможения просились к нему на корабль, вместе страшно переживали отказ… И вместе решили пробираться на борт тайно.

Мы придумали кучу планов, как миновать Цербера, и тихо надеялись, что не будет же эта зверюга, в конце концов, в самом деле калечить людей. Но там, на месте, стало понятно: все наши планы никуда не годятся… И Хоныч, самый сумасшедший из нас, вдруг прыгнул на этого Цербера и тихо заорал, чтобы мы прорывались вперед. Тогда я тоже вцепился в них двоих, наверное, это было очень страшно, но я не успел это обдумать. А остальные тоже никуда «прорываться» не стали, начали бегать, вопить и звать на помощь.

Вот тут и пришел Дальний Капитан со своими матросами, и нас унесли к бортовому врачу, а тот с ног до головы перемазал нас каким-то Дальним снадобьем и попотчевал уколами, после чего мы уснули, а проснулись уже в море. Снадобье оказалось и вправду чудодейственное, совсем как в легендах, так что мы скоро поправились. И тогда нам здорово попало от Капитана Дарля. Ведь с таким хулиганством на Корабль не попадал еще никто. Потом нас отправили драить палубы, а мы вовсю старались оправдать возложенное на нас доверие — и мало-помалу оправдали. Особенно легко нам тогда давались прыжки в завтра, потому что посреди того, что нам открылось, мы начисто забыли о прошлом. Мы были совершенно счастливы, если не считать, что друзья остались на берегу…

Вот они-то сегодня и собирались отплыть в Светлое Прошлое. Я не верил, когда услышал слухи, я не верил их собственным словам, не верил, когда носильщики протащили сюда их чемоданы, и даже сейчас, когда мне не удалось отговорить друзей и они все-таки скрылись за этой дверью… я не верил. И дверь никак не отпускала меня. Я понимал, что не я виноват в том, что мы вот так расстались, но все-таки, все-таки… Ведь это же все-таки друзья! И если я буду стоять на берегу, когда их пароходик даст последний гудок, если я буду стоять на берегу в ярко-голубом кителе с золотыми нашивками, может, они опомнятся, может, хоть один из них потребует трап или даже спрыгнет прямо в воду, ведь бывает же так, бывает, редко, но бывает!..

Холодный ветер опять толкнул меня в лицо. Может быть, поэтому я и дернул за ручку. Я очень не любил, чтобы меня толкали.

Дверь заскрипела, я решительно шагнул внутрь. И застыл, пораженный.

Вовсю светилось и пело давно забытое, как в далеком детстве, бабье лето. Щедрое закатное солнце золотило забор, так что стало видно: никакой он не серый, а живой, сосновый, пахнущий солью и смолой… Ветерок был тепл и ласков, и море почти не шумело. Большая пестрая бабочка присела мне на рукав, расправила крылышки.

— Лани! — закричали друзья и радостно побежали ко мне. — Лани, неужели ты с нами! Как это все-таки здорово!

Они облапили меня со всех сторон, но я сказал, слабо отбиваясь и пересиливая баюкающий плеск волн:

— Нет, я пришел проститься. Навсегда. Потому что в прошлое даже письма не доходят. Если только вы на самом деле отплываете. Ведь в двух шагах отсюда — вы только подумайте — стоит Дальний Корабль. И Капитан ищет двух матросов на смену тем, кто погиб. Вы слышите, что я говорю — Дальний Капитан Дарль сам ищет матросов!

Дверь позади скрипнула, и в нее заглянул Хоныч, пахнув тревожной весной.

— Лани, ты с ума сошел, почему ты здесь?

— До отплытия еще четыре часа, — сказал я. — А здесь — наши друзья…

— Четыре часа! — закричал Хоныч. — Если бы в прошлый раз у нас были бы лишние четыре часа, чтобы проверить все тросы, Чампа сейчас был бы жив!

— Я проверил тросы. Я проверил щели. Хоныч, я все проверил, что только мог, я не спал всю ночь, я все сделал, Хоныч. У меня есть законные четыре часа. Ты что, не видишь, что это наши друзья? Скажи же им что-нибудь. Скажи им о красоте Дальних Звезд. Скажи им, что Капитан ищет матросов…

Но Хоныч больше ничего не сказал — хлопнул дверью.

— Звезды? — спросили друзья. — Нет, ты правда видел Дальние Звезды?

О! Еще бы! Конечно, я видел! Не раз, и так близко, так близко… Если бы мне сейчас удалось это им передать… Они никогда, никогда не уплыли бы в прошлое!

И я начал рассказывать. Я рассказывал долго, долго, может быть, целые полчаса, и они слушали жадно, во все уши… Но потом я вдруг заметил, что им просто хорошо. На зеленой траве, под ласковым солнышком и тихим ветерком, запивая чайком из термоса, слушать далекие сказки человека в ярко-голубом кителе… Им нравились мои сказки о бурях и водоворотах, о грозах и полетах загадочных Дальних Кораблей. Там, по пути в прошлое, они еще не раз услышат друг от друга эти легенды под мерное качанье пароходика…

Тогда я встал, резко заболев от безнадежности, и пошел. Надо было и вправду все еще раз проверить на Корабле. «Оставьте мертвым хоронить своих мертвецов»…

Но тут они всполошились. Начали спорить и спрашивать. Неужели правда, что есть два свободных места? Так ведь они, пожалуй, готовы! Готовы прямо сейчас их занять, если, конечно, там приличное жалованье, а впрочем, даже если не очень приличное, мне хватает, значит и им хватит; пожалуй, они готовы, только вот надо сдать билеты на пароходик, предупредить родню и распорядиться — кому сдать ключи от квартир…

Я стоял и немел. Два свободных места! С приличным жалованьем! Мест нет, есть только потребность в матросах, только я уже точно видел, что этих Капитан ни за что не возьмет. Они не выдержат пути, как Откинс. Или как Бани. Или как Арно… поэтому их не возьмут. Они уже слишком раскисли от этого тихого и прохладного пляжного зноя. Прохладного зноя? Ну да, кажется, точнее не скажешь… Господи, неужели они не помнят, как мы мечтали отдать друг за друга жизнь, добыть для человечества невиданные сокровища?..

— А помнишь, — не дождавшись ответа, сказали друзья, и лица их просветлели, — помнишь старые добрые времена, когда мы хотели добыть для людей Дальние Сокровища? Сколько раз мы сбегали ночью от воспитателей, забирались в чью-нибудь старую лодку, накрывались плащами, раскладывали на соленой лавочке старые морские карты, жгли свечку и жевали промокший черствый хлеб, который таскал с кухни Хоныч… Помнишь? С нами сбегала Маруська, и мы глядели на ее исцарапанные боевые коленки и думали, что она самая мировая девчонка в городе… Помнишь? Вот если бы однажды выбрать ночку, и снова собраться вместе? Я принесу огарок, возьмем у Маруськи те самые старые карты — представь, они и сейчас в ее чемодане… Мальчишек с корпуса возьмем… И тихо-тихо будет плескать зовущая волна…

Они замолчали, и лица их все светлели и светлели. А пароходик все не отплывал; люди прощались с провожающими, заходили на борт, опять спускались, никакой спешки и окриков, все уютно, ласково, по-семейному… Это могло продолжаться еще долго. И никакого кульминационного момента не будет, и никто не спрыгнет с корабля; а если спрыгнет, так его подождут, пока он залезет обратно: отчего не подождать под таким солнцем?

Я протолкался сквозь них и молча вышел в двери. Снаружи уже стемнело, стало еще холоднее, так что я испугался — не опаздываю ли я; но нет, вот и Хоныч, уже утеплившись какой-то шинелью, ссутулился под прибрежной сосной.

— Лани? Неужели ты вышел? Я уж и не ждал, — как-то хрипло сказал он, не обернувшись.