Турецкий гамбит - Акунин Борис "Чхартишвили Григорий Шалвович"

Борис Акунин

Турецкий гамбит

Глава первая,

в которой передовая женщина попадает в безвыходную ситуацию

«Наш корреспондент, вот уже вторую неделю находящийся при русской Дунайской армии, сообщает, что вчерашним приказом от 1 июля (13 июля по европейскому стилю) император Александр благодарит свои победоносные войска, успешно форсировавшие Дунай и вторгшиеся в пределы Османского государства. В Высочайшем приказе сказано, что враг полностью сломлен и не далее как через две недели над Святой Софией в Константинополе будет установлен православный крест. Наступающая армия почти не встречает сопротивления, если не считать комариных укусов, которые наносят по русским коммуникациям летучие отряды так называемых башибузуков («бешеных голов») – полуразбойников-полупартизан, известных своим диким нравом и кровожадной свирепостью».

Женщина есть тварь хилая и ненадежная, сказал Блаженный Августин. Прав мракобес и женоненавистник, тысячу раз прав. Во всяком случае, в отношении одной особы по имени Варвара Суворова.

Начиналось, как веселое приключение, а закончилось вон чем. Так дуре и надо. Мама всегда повторяла, что Варя рано или поздно доиграется, вот она и доигралась. А отец, большой мудрости и ангельского терпения человек, во время очередного бурного объяснения поделил жизненный путь дочери на три периода: чертенок в юбке; Божье наказание; полоумная нигилистка. До сегодняшнего дня Варя такой дефиницией гордилась и говорила, что останавливаться на достигнутом не собирается, но самонадеянность сыграла с ней злую шутку.

И зачем только она согласилась сделать остановку в корчме, или как у них тут называется этот гнусный притон? Возница, подлый вор Митко, начал ныть: «Да запоим конете, да запоим конете». Вот и напоили коней. Господи, что ж теперь делать-то…

Варя сидела в углу темного, заплеванного сарая, за неструганым дощатым столом и смертельно боялась. Такой тоскливый, безнадежный ужас она испытала только однажды, в шестилетнем возрасте, когда расколола любимую бабушкину чашку и спряталась под диван, ожидая неминуемой кары.

Помолиться бы, но передовые женщины не молятся. А ситуация между тем выглядела совершенно безвыходной.

Значит, так. Отрезок пути Петербург – Букарешт был преодолен быстро и даже с комфортом, скорый поезд (два классных вагона и десять платформ с орудиями) домчал Варю до столицы румынского княжества в три дня. Из-за карих глаз стриженой барышни, которая курила папиросы и принципиально не позволяла целовать руку, офицеры и военные чиновники, следовавшие к театру боевых действий, чуть не переубивали друг друга. На каждой остановке Варе несли букеты и лукошки с клубникой. Букеты она выбрасывала в окно, потому что пошлость, от клубники тоже вскоре пришлось отказаться, потому что пошла красная сыпь. Поездка получилась веселой и приятной, хотя в умственном и идейном отношении все кавалеры, разумеется, были совершеннейшими инфузориями. Один корнет, правда, читал Ламартина и даже слышал про Шопенгауэра, он и ухаживал тоньше, чем другие, но Варя по-товарищески объяснила ему, что едет к жениху, и после этого корнет вел себя безупречно. А собой был очень даже недурен, на Лермонтова похож. Да бог с ним, с корнетом.

Второй этап путешествия тоже прошел без сучка без задоринки. От Букарешта до Турну-Мегуреле ходил дилижанс. Пришлось потрястись и поглотать пыли, но зато теперь до цели было рукой подать – по слухам, главная квартира Дунайской армии располагалась на том берегу реки, в Царевицах.

Теперь предстояло осуществить последнюю, самую ответственную часть Плана, разработанного еще в Петербурге (Варя так про себя и называла – План, с большой буквы). Вчера вечером, под покровом темноты, она переправилась на лодке через Дунай чуть повыше Зимницы, где тому две недели героическая 14-я дивизия генерала Драгомирова форсировала непреодолимую водную преграду. Отсюда начиналась турецкая территория, зона боевых действий, и запросто можно было попасться. По дорогам рыскали казачьи разъезды, чуть зазеваешься – и пиши пропало, в два счета отправят обратно в Букарешт. Но Варя, девушка находчивая, это предвидела и приняла меры.

В болгарской деревне, расположенной на южном берегу Дуная, очень кстати обнаружился постоялый двор. Дальше – лучше: хозяин понимал по-русски и обещал всего за пять рублей дать надежного водача, проводника. Варя купила широкие штаны вроде шальвар, рубаху, сапоги, куртку без рукавов и дурацкую суконную шапку, переоделась и разом превратилась из европейской барышни в худенького болгарского подростка. Такой ни у какого разъезда подозрений не вызовет. Дорогу нарочно заказала кружную, в обход маршевых колонн, чтобы попасть в Царевицы не с севера, а с юга. Там, в главной армейской квартире, находился Петя Яблоков, Варин… собственно, не совсем понятно кто. Жених? Товарищ? Муж? Скажем так: бывший муж и будущий жених. Ну и, естественно, товарищ.

Выехали еще затемно на скрипучей, тряской каруце. Водач, сивоусый молчаливый Митко, без конца жевавший табак и сплевывавший на дорогу длинной бурой струей (Варю каждый раз передергивало), поначалу напевал что-то экзотически-балканское, потом умолк и крепко задумался – теперь-то понятно о чем.

Мог и убить, вздрогнув, подумала Варя. Или что-нибудь похуже. И очень просто – кто тут разбираться станет. Подумали бы на этих, как их, башибузуков.

Но и без убийства получилось скверно. Предатель Митко завел спутницу в корчму, более всего похожую на разбойничий притон, усадил за стол, велел подать сыру и кувшин вина, а сам повернул к двери, показав, мол, сейчас приду. Варя метнулась за ним, не желая оставаться в этом грязном, темном и зловонном вертепе, но Митко сказал, что ему необходимо отлучиться, ну, в общем, по физиологической надобности. Когда Варя не поняла, пояснил жестом, и она, смутившись, вернулась на место.

Физиологическая надобность затянулась дольше всех мыслимых пределов. Варя немного поела соленого невкусного сыра, пригубила кислого вина, а потом, не выдержав внимания, которое начали проявлять к ее персоне жутковатые посетители питейного заведения, вышла во двор.

Вышла и обмерла.

Каруцы и след простыл. А в ней – чемодан с вещами. В чемодане дорожная аптечка. В аптечке, между корпией и бинтами, паспорт и все-все деньги.

Варя хотела выбежать на дорогу, но тут из корчмы выскочил хозяин, в красной рубахе, с багровым носом, с бородавками на щеке, сердито закричал, показал: сначала плати, потом уходи. Варя вернулась, потому что испугалась хозяина, а платить было нечем. Тихо села в угол и попыталась отнестись к случившемуся как к приключению. Не получилось.

В корчме не было ни одной женщины. Грязные, горластые крестьяне вели себя совсем не так, как русские мужики – те смирные и, пока не упьются, переговариваются вполголоса, а эти громко орали, пили кружками красное вино и постоянно заливались хищным (как показалось Варе) хохотом. За дальним длинным столом играли в кости и после каждого броска шумно галдели. Раз забранились громче обычного, и одного, маленького, сильно пьяного ударили глиняной кружкой по голове. Так он и валялся под столом, никто даже не подошел.

Хозяин кивнул головой на Варю и смачно сказал что-то такое, отчего за соседними столами заоборачивались и недобро загоготали. Варя поежилась и надвинула шапку на глаза. Больше в корчме никто в шапке не сидел. Но снять нельзя, волосы рассыпятся. Не такие уж они длинные – как и положено современной женщине, Варя стриглась коротко, – но все же сразу выдадут принадлежность к слабому полу. Гадкое, выдуманное мужчинами обозначение – «слабый пол». Но, увы, правильное.

Теперь на Варю пялились со всех сторон, и взгляды были клейкие, нехорошие. Только игрокам в кости было не до нее, да через стол, ближе к стойке, сидел спиной какой-то понурый, уткнувшись носом в кружку с вином. Видны были только стриженые черные волосы да седоватые виски.