Откуда у меня три почтовых индекса - Джин Родман Вулф

Джин Вулф

Джин Вулф (Gene Wolfe, род. 1931) — один из ведущих писателей в жанре научной фантастики и фэнтези. Наиболее известна, пожалуй, его серия романов «Книга Нового Солнца» (The Book of the New Sun), которую открывает «Тень палача» (The Shadow of the Torturer, 1980), но его перу принадлежат и многие другие произведения. Среди будоражащих мысль романов в жанре фэнтези — такие, как «Есть двери» (There are Doors, 1988), «Пейзаж с замком» (Castleview, 1990) и «Воин тумана» (Soldier of the Mist, 1986). Эти романы достаточно сложны, и кажется удивительным, что Вулф способен создавать и веселые произведения. Между тем один из его самых ранних рассказов «Трип-трэп» (Trip, Trap, 1967) — остроумный пересказ истории о тролле, живущем под мостом. И вообще, у того, кто назвал сборник рассказов «„Остров доктора Смерть и другие рассказы“ и другие рассказы» (The Island of Doctor Death and Other Stories and Other Stories, 1980), язык должен быть подвешен неплохо. Эту сторону таланта Джина Вулфа мы и видим в новом рассказе.

Откуда у меня три почтовых индекса

Солнце, торпедированное немецкой подводной лодкой, медленно погружалось в залив.

— Есть три способа написать статью, — сказал старик и сплюнул коричневую липкую слюну. — И три способа поймать усатую рыбу, если это тебе больше по душе. Все одно.

Я старался не прислушиваться к отчаянным крикам обреченной команды. «Ну и жарища», — подумал я. А вслух произнес:

— То есть, ты хочешь сказать, должна быть драматическая завязка?

— Ну да! Вот захотел ты поймать лягушку. Не из тех больших, которых ловят острогой, чтобы есть. Следишь за мной? Малюсенькую такую, пятнистую к примеру. Многие поддевают их на крючок за верхнюю губу и за нижнюю тоже. Вроде никакой разницы?

«Только не для лягушек», — подумал я.

— Нет уж, есть, да еще какая! — Старик снова сплюнул, едва не попав в чайку, которая с криком метнулась прочь. — Ей же и не крикнуть от боли, да еще под водой, если ты проткнешь ее мухоловку? А ну как у ней насморк? Так-то! Ей же надо ртом дышать, так ведь? А ей обе губы крючком прихватили, ни вдохнуть, ни выдохнуть. Некоторые ничего не соображают. Я как-то видел в Соноре,[1] как одному парню голову отрубили мачете. В салуне дело было. Их там кантинами называют.

— Мне казалось, мы сидим на этом пирсе, — сказал я.

Он не слышал меня.

— Напрочь отрубили. Голова подпрыгнула на полу, усеянном опилками, и три раза перевернулась, разбрызгивая кровь во все стороны. Страшнее ничего не видел. А ведь тело-то уже не могло думать, так ведь? Мозгов-то ведь нет.

— Есть люди, у которых мозгов отродясь не бывает, — мягко напомнил я ему, продолжая размышлять над тем, как мне начать эту статью.

— А вот пугаться могло. И напугалось так, что мама не горюй! Ведь страх-то не в голове, а где-то там, за пряжкой на ремне. И вот это тело выскочило из кантины и побежало по улице. А до другой кантины всего-то полквартала, не больше. Ты, может, думаешь, что тело понимает, что у него нет головы? Да поняло бы, если б задумалось. Только оно не задумывалось. Дело в том, видишь ли, что оно только что получило деньги и хотело потратить их, прежде чем помрет. Я последовал за ним. Оно подкатилось к стойке и говорит: «Плесни-ка мне самого лучшего пойла, что у тебя есть в этой твоей дыре». Говорить оно, понятно, не могло, рта-то нет, но по выражению пуговиц на рубашке было ясно, что ему нужно.

Легкий ветерок сыпнул на мой блокнот песком. Я чихнул.

— Бармен сразу смекнул, что к чему, и налил ему выпить. Ну тут и началось! Прям такое, чего я еще не видал! Тело взяло стакан, чтобы как бы выпить, следишь? И чуть было не запрокинуло его, но тут сообразило, что рта-то у него нет. Я подвалил к нему и говорю: «Слышь ты, болван, да ведь у тебя рта нет. Вали-ка ты со стаканом туда, где рот-то свой оставил». А оно меня не слышит — ушей-то нет.

— Понятно, — сказал я.

Я уже утратил к рассказу всякий интерес и теперь думал о другом — куда подевалась девушка, за которой я следил? Она снимала с себя купальник за креозотовым деревом, там, слева. С такой бы девушкой, размышлял я…

— Посоли ее, — сказал мне старик. — Но на подоконник не клади, даже если никакого доктора не увидишь. А я сказал, что эта голова сожрала все опилки, до каких только могла дотянуться. Да языком, понял?

— Конечно, — солгал я.

— И что это тело сделало? Вылило стакан в карман своей рубашки, а потом рухнуло как подкошенное. Я тебе зачем все это рассказываю? На такую наживку любая рыба клюнет. Да что там рыба, лягушка завопит так, что ты на нее «Ридерз дайджест» подцепишь.

День уже подходил к концу. Глядя на темнеющее небо, я различил буквы: ОТКУДА У МЕНЯ ТРИ ПОЧТОВЫХ ИНДЕКСА. Чернильно-черные на затянутом тучами небе.

— Но ведь это было не в Мексике, — сказал я старику. — А в Чикаго.

Он ткнул в меня указательным пальцем:

— А один из твоих индексов не начинается с шесть-ноль-шесть?

Я покачал головой:

— Пузырек в этом твоем приборе не мог тебе такого сообщить.

— Тоже мне, шутник, — наставительно произнес он. — Я, пожалуй, пока подкреплюсь. Съем пару «Генов».

Я думал, он добавит хлеба с майонезом. Но он не стал.

— А ты не тряс вот так головой, примерно страницу назад?

— Вроде нет, — ответил я.

— Ну, видать, это была настоящая змея. Выпей-ка лучше еще.

— Послушай, я собирался рассказать тебе о своих индексах — откуда у меня взялся «Свит один-ноль-три» на озере Цюрих, штат Иллинойс. Но твой треп заинтересовал меня. По-твоему, между редактором и усатой рыбой много общего. Сдается мне, ты не прав, потому как от редактора можно ждать хоть шерсти клок, а у рыбы даже чешуи нет. Как разрешишь такое противоречие?

— Сколько Ли платит тебе за это?

— Ладно, признаю свою ошибку. Мои индексы, хотел я сказать, шестьдесят тысяч десять, шестьдесят тысяч одиннадцать и шестьдесят тысяч сорок семь. Общая сумма — сто восемьдесят тысяч шестьдесят восемь.

— А если перемножить?

— Мой калькулятор не сможет показать такое большое число. Придется через логарифмы.

— Говорил же я твоей матери: с пацаном что-то не то. А как насчет