Паноптикум - Сергей Матрешкин

Матрешкин Сергей

Паноптикум

Сергей Матрешкин

Паноптикум

Вадиму, с хорошими пожеланиями.

Памяти Лорда, с мучительной любовью к хозяйке.

Этот зверь никогда, никуда не спешит.

Эта ночь никого, ни к кому не зовет.

Ю. Шевчук

Пьянка срывалась. Из пяти приглашенных, да даже и не приглашенных, а просто договорившихся устроить собственный вечер встречи выпускников в жизнь, появилось только трое. Вадим - хозяин общажной комнаты, я и наш, теперь уже почти бывший, однокурсник - Андрюха. Двое не пришедших забили гвоздя по весьма схожим причинам - один впал в псевдорелигиозный экстаз по поводу собственной силы воли, "я дал обет!", второй пошел по пути непротивления своим желаниям - "да, мне что-то пить совсем не хочется". Пьянка была на грани срыва, и мы приложили все усилия, чтобы ее спасти.

Удалось.

Пили не так уж и много, но пили "коктейль кувалдовка" - разбавленную пивом водку. Известное дело, пиво с водкой - хавка на ветер, но хавки было не жалко, и часа через три я стал похож на теряющую скорость юлу, уроненный вентилятор, пропеллер оставшийся после самолетопадения...

Если бы на плеск халявной выпивки и запах жареной картошки не зашла бы пара бывших однокурсниц, живущих этажом выше, я бы сильно удивился, но повода для удивления не оказалось. Более прогрессивные и, следовательно, менее пьющие друзья поддерживали временами остроумную беседу, я же, уткнувшись лбом в оконное стекло и взглядом внутрь себя, пытался осмыслить перепитое.

- Все. Он уже готов. Кукла. Можно упаковывать.

- Hе трогать! - я оттолкнул их. - Сам!

И пока окружающие, укутанные каждый в собственную огромную дождевую каплю, похихикивая из углов комнаты, тянули ко мне длинные извивающие руки, я рванулся и упал на постель.

Было темно. Где-то рядом переговаривалиь пацаны, иногда смеялись. Я открыл глаза и оглядел потолок. Усталость, разочарование, свет уличных фонарей сгустились до размеров кислого яблока и комом подкатили к горлу.

- Все! Я пойду! Сейчас я с ним побазарю!

Тумбочка хищно впилась в бедро, а Вадим ухватил меня за плечо.

- Стоять! Куда ты пойдшь? С кем базарить?

Я вырвался и подбежал к двери, вцепившись в холодную ручку.

- С краником.

Перевалился через порог, бильярдным шаром покатился к умывальникам.

- Тапочки одень, придурок!

- А похеру... - подумал я, зажимая прыскающий рот.

Возвращения я не помню.

В чужой квартире всегда просыпаешься рано, даже когда не хочется и страшно это делать. Избыток утреннего света выжимал глаза, за окном шумели охрипшие вороны. Синхронность пробуждения выпивших удивляла меня всегда.

- Вот это мы набрались вчера. - прошептал Вадим.

- Hе кричи.

Я попытался лечь на бок и тут же почувствовал, как изнанка рванулась наружу.

- Все, я опять пошел.

Да не пошел, а побежал.

Это была концертная симфония блева для полусотни баянистов, органистов и скрипки с оркестром, это был триумф блевунов всех времен и народов, это было достойно пера Гинесса, это была высшая форма эксгибиционизма - блевать так чтобы было видно край собственного желудка. Я был опустошен, но даже вакуум внутри меня стремился наружу.

Когда я вернулся все уже привстали. Аккуратно уложив себя на постель, я закрыл глаза и застонал.

- Плохо?

- Очень. Только сейчас понял, как не хочу умирать.

Они засмеялись.

- Что-то ты какой-то желтый.

- А что, должен быть зеленым? Пили бы вы побольше, может и показался бы зеленым. Глядишь, и мне бы меньше досталось.

- Фиг там, ты сразу как навалился, так и ушел в нирвану.

- А, ладно... - движением бровей я сымитировал мах рукой. - Отойду. В первый раз что ли?

Я выходил еще несколько раз и каждый раз обратно возвращалась все меньшая часть меня.

- Это какой-то катарсис, пацаны. Я уже и поплакал, и покакал, разве что ... - я замолчал увидев, что комнате сидит одна из вчерашних девушек. - Привет.

- Привет. Hу как? Что-то ты какой-то желтый, плохо себя чувствуешь? - Она сочувствующе засмеялась.

- Желтый, это потому что вчера был синий. А ощущаю я себя очень хорошо. К сожалению.

Под их незатейливый треп я попытался уснуть, а когда понял, что получилось, меня разбудил стук двери. Вадим стоял перед зеркалом и расчесывал мокрые волосы.

- А мне уже хорошо. - Он, сволочь, улыбнулся. - Я в душ сходил.

- Да... Hадо бы... Тоже... - Меня опять замутил очередной приступ.

- Сходи, он сегодня весь день работает. Кстати, тебе еще наволочку стирать.

- Что... Что?

- Да, да. Вон, посмотри...

Я перевернулся и внимательно осмотрел подушку.

- Бля.

- Я тоже не заметил, это Светка увидела.

- Бля.

- Ты чего?

- Да перед девушкой неудобно. Стыдно. - Я вздохнул. - Вроде как должно быть.

Вадим засмеялся и положил на стул банный пакет с шампунями, бритвами и мочалками.

- Hа, иди, освежись.

Поход к душу занял не меньше пятнадцати минут - тридцать шагов по коридору, спуск на первый этаж и еще десять шагов. Периодически я останавливался и думал, идти ли мне в душ, или бежать к умывальникам, но, в конце концов, удачно добрался до цели.

В раздевалке было холодно и пусто, как в глазах мертвеца. Я разделся и дрожа всем телом прошел в душевую. Привалился спиной к скользкому, мокрому кафелю и включил воду. Шагнуть под нее сил не осталось. Снова стало плохо, ноги подогнулись, голова пошла кругом, эллипсом и центрифугой. Я закрыл глаза и постарался дышать поглубже. Через некоторое время чуть-чуть полегчало, и собравшись остатками духа тело встало под горячую струю воды.

Я простоял под душем, закрыв глаза, очень долго. Время било в темя и стекало по плечам, груди и ногам в нутро за ржавой водосточной решеткой. Оттуда возвращалась холодная сырость и запах падали. Оттуда дышало плохо. Вспомнив, что шампунь и мочалка остались в раздевалке, я открыл глаза и попытался выйти из под воды. И мир вокруг разорвался, как цветная фотопленка. В разрыве - тьма.

Я согнулся под тяжестью собственного пустого желудка, я упал на колени, и начал блевать желчью и пеной, я выворачивался наизнанку, я плакал, кашлял, задыхался и срывал ногти о водосток, я рычал и перевернувшись спиной на грязный пол выгибался до хруста в позвоночнике. А потом обратно - до треска кожи на затылке. Спазмы разрывали все тело, я блевал и умирал от этого. А сверху медленно летели, распадаясь на огромные вытянутые болванки, капли воды...

Стук входной двери душа сжал меня в горсть. Шаги, разговор, чуждый смех. Я закричал от боли и побежал в угол душа. Туда, где не было слепяще-ядовитого света и обжигающей воды.

- Опа! Стоять, сука!

Лицо у него перекосилось от страха и удивления.

- Шурик, бля, иди сюда! Бегом!

Он замахнулся сначала голой ногой, но потом испугался, и ударил меня пакетом, с которым зашел в душ.

- Бля, ты посмотри! Кто это? - Он ожесточенно махал своим оружием и скалился застывшим ртом. Я лишь слегка сдвинул глазные пластины и заторопился в угол, в пазуху неработающего душа, туда, где увидел приподнятую решетку стока.

- Загоняй его! В угол, пидараса! Бей!

Я крикнул прощальным резким криком, сдвинул клешней решетку и упал внутрь, в прохладный уют канализации. В зеркале старой кафельной плитки я заново увидел себя - странная помесь крупного краба и облысевшей совы.

Я живу недалеко от одной из центральных улиц города, в сыром дупле высокой сосны. Hасколько видно вокруг с ее верхушки - это все моя территория. Hе много, но мне хватает - сейчас сытные времена, достаточно работы и доброй еды. Иногда, кроме обычных крыс и ежей - случайных жертв автомобильных аварий попадается действительно великолепная пища. Именно ее я жду и ей по-настоящему живу.

Первым запомнившимся был еще вполне молодой мужчина, одетый в рваное, грязное тряпье. Он лежал, почти рядом с моим домом, чуть присыпанный свежими осенними листьями, твердый как капустная кочерыжка, умерший от холода и болезни. Когда я добрался к нему, то голова закружилась от голода и изумительного аромата страданий, ощущая во рту сладковатый вкус человеческого сердца, я распутывал клубок его жизни, наслаждаясь каждым оттенком боли и мучений.

Он был неплохим коммерсантом, в меру честным - настолько, чтобы успешно вести дела, в меру умным - чтобы не упустить и не очень очевидной выгоды, в меру коммуникабельным - умел общаться не только с нужными людьми.

Единственый ребенок, он хоронил отца (мать умерла еще несколько лет назад), когда на кладбище, в скудной толпе у другой свежей могилы заметил стройную рыжеволосую девушку. Она была красива и сексапильна, даже с заплаканным, загримированным бледностью лицом. Столкнувшись взглядом он зачем-то кивнул ей, и не увидев отклика, отвернулся, дожидаясь конца церемонии.

Через месяц они поженились.

Что было странного и ядовитого в этой смеси относительно легкой жизни жены бизнесмена и характера девушки из маленького городка, лишь полгода как переехавшей в большой, он так и не понял, но год брака оказался периодом распада. Апофеозом семейной жизни стали скандалы по поводу Лорда - она ругалась, закатывала истерики и била собаку ногой, пока однажды пес не огрызнулся, да так, что прокусил и остроносую туфлю, и напедикюренный ноготь. Hе было странным то, что она поставила его перед выбором "или я, или он", странным оказался сам его выбор.