Ничей (отрывок) - Азамат Козаев

Козаев Азамат

Ничей (отрывок)

Азамат Козаев

НИЧЕЙ

(ГЛАВЫ ИЗ РОМАНА)

1

- Постор-р-ронись, старик! Зашибу!

Необъятный в поясе детина с необъятной бочкой на плечах рявкнул прямо в ухо седому да щуплому, что спиной стоял да, вдаль глядя, щурился, да пройти мешал. И зашиб. Не рассчитал, а кто его знает, может и нарочно прошел впритирочку, да такую, что уж лучше грудь в грудь, бочка-то оно эвон какая, тяжелехонька, полнехонька, жилы из человека тянет, да свет белый застит, вот и не углядел, толкнул малость самую. Самую малость. Седому да худому и того хватило. Приняла его дорожная пыль, выстлалась серым одеяльцем меж трактом и плотью, обняла, укутала, легла на волосы. Еще стоя, старик хранил руки на груди, будто за оберег держался, да так и повалился наземь, негнущийся, жесткий, руки - на груди, что так и не отнял от оберега, чтобы на землю встретить. А детина цыркнул сквозь зубы слюной под ноги крякнул, подбросил на спине бочку, принял поудобнее и прочь зашагал. Дела торговые спешки не любят, а и к праздности не льнут. Упал - поднимется, выпачкался -отряхнется, голь перекатная, та пыль ему - сестрица родная, стол, постель, подруга. Упал, пыль поцеловал - как с родней повидался. И жалеть нечего.

Старик медленно поднялся, встал на колени, посмотрел вслед бочке на покатых плечах и усмехнулся. Отряхнул пыль с невышитой рубахи, выбил волосы, стер грязь с лица.

- Ах ты нечисть, ах поганец, - залопотал кто-то за спиной. -Ить ведь не впервой ему так, человека - в грязь, девку - за подол, что плохо лежит - за пазуху! Ах поганец, ах поганец!

Седой оглянулся. Собиралась толпа, и впереди всех выступал убогонький, пьяненький мужичонка, рад тем, что заметили, кивнул, стащил рвань с головы, закивал, смешно потряхивая жиденькой бороденкой.

- Иська то Комель. Корчмарь. Здоров бочки таскать, что я мед дармовой хлестать, а уж жаден!.. Сам таскает, лишь бы другим не платить.

Седой встал с колен на ноги. Мужичонка-лопоток, улыбаясь, нимало не смущаясь, заглядывал старику в лицо. А что, интересно ведь! Седой отряхнул кожаные штаны, подол рубахи, оглянулся на толпу с успокаивающей, понимающей улыбкой, все, мол, обошлось, люди добрые. И вовсе он не стар, сед - да, но не стар, борода еще догорает рыжиной, но из последних сил тлеет, лет еще пяток и подернется пеплом вся, редкие но глубокие морщины пробороздили лицо что землю - соха, глаза печальны, а что пожил, что жизни нахлебался и так видать. Седой поднял с земли свернутый в скатку серый плащ вывалянный в серой пыли, небольшую калитку, что тихонько звякнула рублевом и последним отнял у дороги меч.

Были в толпе и княжьи люди. Где шум да брань - там княжий человек, зорко оком водит, бранящихся разводит. Здрав по прозвищу Брань на рожон не лез, но и за спинами не ворон считал, все узрел, в меч на земле увидал - весь глазами изъел, от костяного черена до кованой пяточки. Не отрок, уж и сам сед, хоть и не чета этому седому, но утицу от селезня отличит. Навидался таких по самое "надоело". И что с того, что княжьим повелением всяк сторонний меч должен быть ножнам крепок? Один с мечом - что мачеха да падчерица, другой и топорищем чудеса творит, а у иных умельцев аж земля под ногами горит, им и меч что в ножнах, что без оных - все едино.

- Двинь-кось! - Брань растолкал зевак. Решил явить собою княжью волю. -Дай сюда меч. Глядеть буду.

Седой мрачно буравил стражника глазами неопределимого цвета, держал меч в правой руке прижатым к груди и не давал.

- Давай, давай! - Здрав протянул руку. -Прав - не бойся, а виноват - страшись.

Седой еще мгновение стоял недвижим, потом отвел глаза и, глядя куда-то вдаль, неохотно отдал меч. Здрав поднял ножный клинок к глазам. Навроде как все на месте, рукоять приторочена к ножнам не одним - аж двумя ремешками, ремешки перевязаны не двумя - аж тремя узлами, не одна - две восковицы объяли ремни, и на обеих соколиная лапа хищно растопырила когти. Утица, селезень, етить..!

- Будык, страшный сон, топай сюда, да поживее!

Второй стражник, молодой румяный парень, которому всегда говорили, что лень, мол, раньше него родилась, сопя, протиснулся в центр.

- Звал, дядька Здрав?

- Не звать я тебя должен, лень в штанах, а ты за мною, как хвост за собакой должен бегать! Это что!

- Ну меч евоный, что ж?

- А то ж, надежа княжья, что обходи таких за перестрел пока молод! Живи!

Будык, не понимая, моргал. Моргай, волчий корм, моргай! Иным рукодельникам хоть весь меч воском залей, да стаей соколов залепи - что кол кленовый отними да сунь дубье в руки. Все едино дерево, только воздух засвистит. Эти ничего не боятся, ножны железом обивают, и нет им нужды сам меч тащить на свет белый. Обходятся. А иные так ножны ладят, что после первого же крепкого удара опадают двумя половинками, ровно лепестки под крепким ветром, и вот он меч-то, в руках! И: глядите, боги как играет солнце на клинке!

- Ты о чем, дядька Здрав?

- А он знает о чем. Ведь знаешь? - Брань заглянул в лицо седому, что стоял молча, недвижим, терпеливо внимал страже и ждал.

Ну знаю. - соглашались бесцветные глаза. -Знаю. А дале?

- Пожалел дурня? Скрепился?

Седой даже не улыбнулся.

- Молод еще. Глуп. Поседеет перебесится.

- Если доживет. Звать-то как?

Как звать? А кто как звал. Молод был Ржа звали, принял снег на голову - стал Снежка, а чужие так и звали безродный, что в лицо, что в спину. А на правду что ж обижаться? Пустое дело.

- Безрод я.

Толпа, раскрыв рты, внимала молча. Думали седому повезло, жив остался, не разметал костей по большаку, ан нет, эвон как дядька Здрав дело-то обернул, знает ведь что-то волчина старый, и по всему выходит уберегли боги Иську дурня.

- А чей?

Чей? А Ничей. Сложил голову Волочек-воевода сотоварищи. Один он и остался, и даже смерти безродный не нужен, что рядом с родовитыми да помнящими родство будто постное рядом с сочной олениной.

- Ничей.

Брань узнающе прищурился, хитро оскалился.

- Врешь, сивый. Узнал я тебя. Волочков ты человек.

- Был. - буркнул Ничей.

- Слыхал про то.

Мужичонка - лопоток, раскрыв рот, слушал так внимательно, что и не заметил, как оттоптал Здраву ноги, мостясь поближе.

- А ну вон отсюда, празднь ленная! Ишь рты раззявили! - взревел Брань. -У каждого забот - воз с верхом, так нет же, давай сплетни собирать да ухо гладить!

- Так дело как же? - захныкал мужичонка лопоток, отпрыгнув подальше. -Кого ж виноватить будешь, кто правым уйдет? Нам ведь без правды никак!

- Неуж, Тычок, и кусок в горло не пролезет, и чара не прольется, пока не узнаешь?

Лопоток согласно закивал. Не пролезет. Не прольется. А узнать страсть как необходимо, любопытство - оно ведь что лихоманка, и плешь проест и нутро выест.