Хижина - Уильям Янг

Уильям Пол Янг

Хижина

Эта история была написана для моих детей:

Чеда — Тихого Омута; Николаса — Чуткого Исследователя;

Эндрю — Добросердечной Привязанности;

Эми — Знающей Радости;

Александры (Лекси) — Сияющей Силы;

Мэттью — Наступающего Чуда.

И посвящается, во-первых: Ким, моей Возлюбленной,

благодарю тебя за то, что спасла мне жизнь, во-вторых:

«…всем нам, блуждающим во тьме, кто верует в Любовь.

Восстань, и пусть она сияет».

Предисловие

Кто из нас не усомнился бы, услышав от приятеля заявление, будто он провел все выходные с Богом, да еще и в заброшенной хижине?

Я знаю Мака чуть больше двадцати лет, с того дня, когда мы оба пришли к соседу, чтобы помочь ему тюковать сено, которое он заготовил для пары своих коров. С тех пор мы с Маком, как сказали бы современные дети, тусуемся вместе, пьем кофе, хотя в моем случае это масала-чай, обжигающе горячий и с соей. Разговоры приносят нам удовольствие, они всегда полны смеха, но иногда блеснет и слезинка другая. Честное слово, чем старше мы становимся, тем больше тусуемся, если вы понимаете, что я имею в виду.

Его полное имя Макензи Аллен Филлипс, хотя большинство знакомых зовут его Алленом. Это семейная традиция: мужчинам всегда дают одно и то же первое имя, поэтому окружающие обычно знают их под вторым, вероятно, чтобы не прибегать к напыщенным цифрам I, II, III или разным там «младший» и «старший». Подобным образом лучше именовать героев телерекламы, в особенности тех, которые ведут себя так, словно они ваши самые близкие друзья.

В общем, он сам и его дед, отец, а теперь и старший сын носят имя Макензи, но обычно их называют вторым именем. Только Нэн, его жена, да близкие друзья зовут его Маком (хотя пару раз я слышал, как совершенно незнакомые люди кричали: «Эй, Мак, где ты учился водить машину?»).

Мак родился на Среднем Западе, в фермерской семье обычный парнишка с ирландскими корнями, с детства привычный к тяжелому физическому труду. Его отец, хоть и служил церковным старостой, был запойным пьяницей. Мак никогда о нем особенно не распространялся, но если все-таки рассказывал, то лицо у него принимало отсутствующее выражение, а глаза становились пустыми. Из его случайных обмолвок я понял, что его отец был не из тех алкоголиков, которые напиваются и, счастливые, заваливаются спать, нет, он принадлежал к той гнусной разновидности пьяниц, которые сначала избивают жену, а потом просят у Господа прощения.

Переломный момент в жизни семьи наступил, когда тринадцатилетний Макензи, с неохотой согласившийся исповедаться священнику, проникся настроением минуты и в слезах покаялся, что ни разу не попытался защитить мать, которую пьяный отец неоднократно бил смертным боем. Увы, Мак не учел, что священник молился вместе с его отцом. Вернувшись домой, мальчик увидел, что папаша уже поджидает на крыльце, причем мать и сестры подозрительным образом отсутствуют. Позже он узнал, что их услали к тете Мэй, чтобы отец мог в надлежащей мере привить взбунтовавшемуся сыну уважение к старшим. Почти два дня, привязав Мака к большому дубу, папаша потчевал его то ремнем, то чтением Библии, а когда трезвел, снова прикладывался к бутылке.

Спустя две недели, как только Мак смог ходить, он ушел из дома. Но перед тем насыпал крысиной отравы во все бутылки с выпивкой, какие сумел найти на ферме. После чего выкопал из тайника рядом с отхожим местом небольшую жестянку, заключавшую в себе его сокровища: семейную фотографию, на которой все щурились, потому что смотрели на солнце (отец стоял в стороне от остальных); бейсбольную карточку с Люком Петером за 1950-й год, когда тот был дебютирующим игроком; флакончик, в котором оставалось с унцию «Ма Грифф» (единственных духов, какими пользовалась его мать); катушку ниток с парой иголок; серебристую литую модель самолетика F-86 военно-воздушных сил США и сбережения всей его жизни — пятнадцать долларов и тринадцать центов. Он прокрался в дом и сунул под подушку матери записку, пока отец храпел после очередного возлияния. Мак написал только: «Надеюсь, когда-нибудь ты меня простишь». Поклялся, что не вернется, и не возвращался, долго не возвращался.

В тринадцать лет трудно одному, но у Мака не было выбора, и он приспособился. Он редко рассказывал о том, как жил последние семь лет. Большую их часть он провел в чужих краях, работал и посылал деньги бабушке с дедом, чтобы они передавали их матери. В одной далекой стране, как я понял, он даже участвовал в вооруженном конфликте — войну он с тех пор ненавидит лютой ненавистью, — а когда ему перевалило за двадцать, уехал в Австралию и там поступил в семинарию, где некоторое время изучал теологию и философию, после чего вернулся в Штаты. Он повидался с матерью и сестрами и уехал в Орегон, а там познакомился с Нэннетт А. Сэмюэльсон и женился на ней.

Мак — не болтун, а мыслитель и деятель. Он не говорит, а роняет слова, если только вы не спросите его о чем-нибудь прямо в лоб, чего большинство народу предпочитает не делать. А когда он все-таки начинает говорить, у вас возникает мысль, уж не пришелец ли он с другой планеты, который смотрит на человеческие идеи и поступки совсем иными глазами.

Дело в том, что он заставляет вас чувствовать себя неуютно в мире, где вы обычно слышите только то, что слышали всегда, а значит, не слишком многое. Те, кто с ним знаком, как правило, относятся к нему неплохо, правда, лишь пока он держит свои мысли при себе. Но и когда он высказывает их вслух, приятели вовсе не меняют о нем своего мнения, просто они перестают быть довольными самими собой.

Мак однажды сказал мне, что в молодости он был более откровенен с людьми, но потом понял, что в большинстве случаев его высказывания — всего лишь защитная реакция, которая позволяла ему скрывать собственные раны, и он часто заканчивал разговор тем, что просто-напросто изливал свою душу окружающим. Он говорит, что имел дурную привычку указывать людям на их недостатки, таким образом унижая их и за счет этого само утверждаясь, испытывая ложное ощущение собственного превосходства и власти над ними.

Вот я пишу все эти слова и представляю Мака таким, каким знал: по виду совершенно заурядный человек, ей-богу, ничем не примечательный для тех, кто не знает его по-настоящему. Ему скоро стукнет пятьдесят шесть, это несколько полноватый, лысеющий, невысокий мужчина, белый. Вы, скорее всего, не выделите его из толпы, не ощутите ничего необычного, сидя рядом с ним в автобусе, пока он дремлет во время своей еженедельной поездки в город на деловую встречу. В основном он работает в маленьком кабинете у себя дома, на Уайлдкэтроуд. Он продает что-то из области высоких технологий и технических новинок, я даже притворяться не стану, будто что-то в этом понимаю, какие-то штуковины, которые непонятным образом ускоряют жизнь, как будто жизнь и без того не достаточно быстра.

Вы и не догадаетесь, насколько Мак умен, пока не случится вам услышать, как он беседует с каким-нибудь специалистом. Я однажды присутствовал при подобном разговоре: его язык вдруг сделался мало похожим на английский, и я поймал себя на том, что изо всех сил стараюсь уловить его мысль, разливающуюся, словно река по драгоценным камням. Вообще он способен поддержать разговор почти на любую тему, и, хотя вы чувствуете, что у него имеются неколебимые убеждения, он ведет себя так деликатно, что позволяет вам сохранить при себе ваше мнение.

А любимые его темы — это Бог и Творение, и еще почему люди верят в то, что делают. Глаза его загораются, уголки губ в улыбке поднимаются кверху, обычное усталое выражение лица исчезает, он становится похож на маленького мальчика и не может сдержать эмоций. В то же время он не слишком религиозен. Пожалуй, его отношение к религии и, может быть, даже к Богу можно охарактеризовать в двух словах: «любовь-ненависть». Бог, по его мнению, — это высокомерный угрюмец, отчужденный от нашего мира. Сдержанность Мака порой дает трещину, и оттуда выскакивают шипы сарказма, похожие на острые дротики, обмакнутые в спрятанный глубоко внутри ядовитый источник. Хотя мы оба посещаем по воскресеньям одну и ту же церковь с ее традиционными скамьями и пюпитрами (церковь имени Пятьдесят пятой независимой ассамблеи святого Иоанна-крестителя, как мы ее называем), я-то вижу, что ему там не очень уютно.

Мак прожил с Нэн больше тридцати почти полностью счастливых лет. Он говорит, что Нэн спасла ему жизнь и дорого заплатила за это. По какой-то причине, мне не понятной, она, кажется, любит его сейчас сильнее, чем раньше, хотя у меня такое чувство, что в молодости он сильно ее обидел. Полагаю, большинство наших обид вплетается в ткань взаимоотношений, и я знаю, что прощение редко несет в себе какой-то смысл для тех, кто наблюдает со стороны.

Как бы то ни было, Мак женат. Нэн подобна кладочному раствору, который не позволяет развалиться семейному очагу. Пока Мак сражается в мире, состоящем из бесконечных оттенков серого, она живет в мире черно-белом. Здравый смысл присутствует в Нэн настолько естественно, что она даже не считает его даром Божьим. Заботы о семье не позволили ей осуществить мечту юности и выучиться на врача, но в качестве медсестры она преуспела и довольно широко известна в медицинских кругах, поскольку работает с особенными пациентами, а именно — с неизлечимыми онкологическими больными. И если Маку свойственна широта охвата веры, то Нэн — глубина.