Загадочная Коко Шанель - Марсель Эдрих

Марсель Эдрих

Загадочная Коко Шанель

ПРЕДИСЛОВИЕ

Марсель Эдрих назвал свою книгу «Загадочная Коко Шанель». Слова «загадочная», «загадка» неизбежно повторяются всякий раз, когда говорят или пишут о Шанель. И дело заключается не только в тайне того, откуда она вышла — из монастырского приюта или из богатого овернского дома; не в том, кто был ее отец — бродячий торговец или деревенский кузнец; не в том, как прошла ее юность; не в годах, предшествовавших ее известности, которые она всю жизнь яростно уничтожала, путая следы, порождая самые невероятные легенды, к которым прибавила и свою собственную. Дело заключается в ней самой.

Начиная с 1913 года, когда в Довилле, одном из самых фешенебельных курортов в мире, на рю Гонто Бирон впервые появилось на белой маркизе черными буквами имя «Шанель», о ней знали всё. Знали женщин, которые у нее одевались, знали ее друзей, ее романы, состояние, вкусы, мнения, удачи и неудачи; знали о приемах, которые она устраивала на своих виллах или в салонах на рю Фобур Сент-Оноре, а потом на рю Камбон. Словом, знали всё или почти всё о ней, но не знали и не знают ее. Она остается загадкой, потому что была особенной, «решительно ни на кого не похожей», как было замечено в предисловии к ее «Максимам», напечатанным за год до Второй мировой войны в одном из женских журналов. И в этой особенности, непохожести, быть может, и крылась одна из причин ее невиданного успеха.

Она всегда плыла против течения, жила, поступала, добивалась триумфов вопреки, разрушая традиции, прокладывая новые пути.

Она и в «от кутюр» ворвалась внезапно и смело, быстро завоевав мировую известность. Уже в 1916 году, спустя всего три года как она открыла бутик в Довилле, знаменитый американский журнал «Харперс Базар» опубликовал ее первую модель; во Франции это произошло лишь в 1921 году — еще один из парадоксов Шанель: имя ее стало символом Франции, а признание пришло из Америки. Это повторилось и в 1954 году, когда после пятнадцатилетнего добровольного молчания она вновь принялась за работу.

Все известные модельеры, прежде чем сделать себе имя или открыть собственные Дома, проходили то, что можно назвать «школой». Карден учился у Пакэн и Скиапарелли, потом работал у Диора. Живанши был учеником Балансиаги. Известнейший современный модельер Карл Лагерфельд, прежде чем стать арт-директором в 1983 году Дома Шанель и открыть собственный, начинал у Бальмена[1].

Все они вышли из семей крупных промышленников, архитекторов, буржуа или, как Ив Сен-Лоран, имели богатых меценатов[2].

Все они еще подростками мечтали стать модельерами.

У Шанель все было не как у других — иначе. Никакой школы. Никаких меценатов. Дочь ярмарочных торговцев, воспитанница монастырского приюта, любовница офицера провинциального гарнизона, страстного любителя лошадей, — как далека была она от кругов, принадлежащих Высокой моде! Да и стремилась ли она приобщиться к ней? Было ли это ее призванием? Талант — да. Может быть, даже гений! Но призвание? Шанель занялась этой профессией после долгих колебаний, расставшись со многими иллюзиями, убедившись, что у нее нет другого пути добиться независимости, жаждой которой была одержима. (Характерно, что, уже открыв шляпную мастерскую на рю Камбон, она отправилась в парижскую студию Дункан, а разочаровавшись скорее в атмосфере, там царящей, чем в методе Айседоры, какое-то время брала уроки у характерной танцовщицы Кариатис[3].)

Можно сказать, что не она выбрала профессию, а профессия выбрала ее. К славе Шанель привели тысячи женщин — миллионерши и простые буржуазки, разгадавшие в ней редкий гений сделать их не только элегантными, но и даровать им свободу и независимость.

Когда в начале 1910-х годов Шанель стала появляться на скачках в Довилле, она немедленно привлекла к себе внимание, была больше, чем красива, — неповторима: гибкая, полная жизни, со своеобразным очарованием женщины-подростка. Как тонко заметила биограф Шанель Эдмонд Шарль-Ру[4], уже тогда она открыла то, что стало секретом обольстительности «по Шанель», — выглядеть на десять лет моложе своего возраста. Строгая простота ее костюма, шляпа, напоминающая мужской котелок, резко контрастировали с роскошными туалетами дам полусвета. Такой костюм мог показаться тогда смешным и даже двусмысленным, если бы не природная грация Коко, подчеркивающая женственность ее облика, элегантность и редкое умение носить платье.

Один из главных ее секретов — простоту приняли за экстравагантность, но экстравагантность самого хорошего тона. Эта простота родилась не только от ее природного вкуса, удивительного чувства меры и редкостного понимания того, что ей идет. Эта простота была и вызовом чрезмерной пышности «Белль эпок»[5], и своеобразным вызовом судьбе. Шанель казалось, что с помощью этого созданного ее воображением костюма, столь не похожего на туалеты кокоток, она избежит и участи, которой боялась превыше всего, — участи остаться содержанкой. Уже тогда, может быть, еще не до конца отдавая себе в этом отчета, она связывала костюм с положением женщины в обществе, с ее самоощущением в нем.

Так или иначе, вольно или невольно, она действительно создала не только новый облик, но и новый тип женщины, произвела революцию, выходящую далеко за пределы эстетических канонов «от кутюр». Не случайно в течение многих лет она была центром притяжения для целого поколения женщин, которым, сняв с них корсет, освободила тело, раскрепостила душу и сознание, дала восхитительное ощущение самостоятельности. К ней приходили не просто чтобы заказать туалет, но и вдохнуть и заразиться той дерзкой атмосферой свободы и независимости, которая ее окружала. Она казалась непобедимой, магия ее сияния, обаяние ее незаурядной личности много способствовали успеху ее предприятия. Шанель создала новый тип женщины и открыла перед ней еще невиданные горизонты, потому что сама была этой новой женщиной. «Я родилась на двадцать лет раньше, чем следовало», — не раз повторяла она.

Единственной из модельеров Шанель удалось создать не моду, а свой неповторимый стиль. Ее ни с кем нельзя спутать. В этом стиле нет никаких культурных влияний, исторических реминисценций. Ей все открывали жизнь и собственный опыт. Она любила повторять, что в поисках новых идей рылась в гардеробах своих любовников. С Дягилевским балетом и Великим князем Димитрием на какое-то время в ее модели пришли русские мотивы. С Кейпелом и герцогом Вестминстерским — английские. Черный цвет, введенный ею в моду в 1925 году, — наследие ее далеких крестьянских предков. Знаменитые в 30-е годы усыпанные блестками платья родились, преображенные и облагороженные, из воспоминаний о туалетах фигуранток из кафе-концерта «Альказар», в котором она подвизалась в юности.