Сын старьевщика на голливудском Олимпе. Кирк Дуглас - Елена Мищенко

Елена Мищенко

Александр Штейнберг

СЫН СТАРЬЕВЩИКА НА ГОЛЛИВУДСКОМ ОЛИМПЕ

Кирк Дуглас (Kirk Douglas)

Он вышел на сцену к рукоплещущему залу, который приветствовал своего кумира стоя. Лишним было объявлять его имя: это был Спартак – легендарный КИРК ДУГЛАС.

Сколько раз он выходил на эту сцену, получая самые высокие награды, но тогда, в канун своего восьмидесятилетия, знаменитый Мастер получил самую престижную награду – премию Оскар за значительный вклад в искусство кино.

Шквалом налетели поздравления, объятия, цветы, а он спрашивал себя: «Ну что, Иссур, сын старьевщика – ты ожидал когда-нибудь такое?» Вот сидит его семья – четыре сына, их жены, дети, рядом с ним – его Анна, любимая «невеста», как он ее называет. «Видишь, Иссур, сын старьевщика, что тебе дала Америка, куда так не хотел ехать старый Гершел…»

«Я появился на этот свет в красивой золотой коробке, изукрашенной цветами и фруктами. Прямо с неба спускались золотые и серебряные нити, и я раскачивался в ней. Мама в это время выпекала халу для шабеса. Вдруг она услышала легкий стук в окно и, бросившись к нему, увидела ангела, который указал ей на золотую коробку. Мама, набросив теплый платок, выбежала во двор, и в снегу, в золотой коробке лежал прекрасный младенец. Он улыбался ей, шевеля ручонками. Это был я… Мама схватила меня, прижимая к груди, внесла в дом, завернула в теплое одеяло, отогрела. Вот история моего рождения. Я знаю, что это правда, потому что это рассказала моя мама.

Потом я спрашивал маму – что же случилось с золотой коробкой и с нарядными лентами – где же они? Но мама сказала, что так обрадовалась моему появлению, что совершенно об этом забыла. Наверное, ангелы забрали ее и понесли в ней других младенцев. Когда я слушал рассказ матери, я почему-то верил, что стану в жизни кем-нибудь очень важным. Ну, например, полицейским. Но пока я был – НИКТО».

46-Я ИГЛ СТРИТ

«Никто» – означало быть сыном еврея-иммигранта из России, быть сыном неграмотного и вечно пьяного Гершла Даниловича», – пишет в своей автобиографической книге Кирк Дуглас. С потрясающей откровенностью, подкупающей прямотой, Кирк рассказывает о своей жизни. «Во мне никогда не умирал еврейский мальчишка Изя, я всегда чувствовал его присутствие в своей душе», – пишет Кирк Дуглас.

…Вглядываемся в старинные фотографии. Вот отец – Гершел Данилович, большой сильный человек, настоящий еврейский богатырь. Его учили на портного, но невозможно представить иглу в этих руках, которыми он сгибал и разгибал лошадиные подковы. У себя в местечке он был балагулой-извозчиком. У него никогда не было сапог. Там, в далекой и холодной России, зимой он ходил в обмотках и в чем-то невообразимом, называя это «тулупом».

Мать будущего Кирка – Броня работала в булочной, выпекала халы. Отец уехал в Америку на два года раньше. Так делало большинство семей – мужчины отправлялись «на разведку», затем приезжала семья. Даниловичи мечтали о том, чтобы их дети родились в Америке, чтобы они никогда не знали слова «погром», не видели пьяных казаков с нагайками в руках, избивающих евреев.

Спустя два года после отъезда мужа, Броня приехала в Америку. Они поселились на окраине Нью-Йорка, в районе, который назывался Амстердам. У них родились дети – три девочки: Песя, Каля, Тамара и вот, наконец, в 1916-м году родился сын Иссур. Позднее появились еще девочки-близнецы, и, когда Броне было уже за сорок, родилась Рахиль.

Америка изменила все имена, поменяла и фамилию. Теперь Даниловичи стали Демские, Гершел-Гарри, Броня – Берта, Иссур – Изя. Семья была большой, нужно было зарабатывать деньги, кормить детей, и Гершел купил небольшую повозку, запряг в нее старую лошадь и стал старьевщиком, покупая за центы старые тряпки, ржавые куски металла, словом, всякий мусор, который выбрасывали за ненадобностью.

Игл-стрит, где жили Демские, находилась в одном из самых бедных районов города, а старьевщик, даже среди самых бедных, считался человеком малообеспеченным! Каждое утро Гершел запрягал свою клячу и с криком: «Тряпки! Беру все!» – объезжал свой район. Он никогда не работал полный день – всего лишь несколько утренних часов, а когда переваливало за полдень, отправлялся в салун. О, здесь он был в своей стихии. О нем ходили настоящие легенды: как он когда-то разметал семерых дюжих парней, как, выпивая полный стакан водки, раскусывал его и глотал стекла, как сгибал и разгибал металлические прутья.

«Я помню, – рассказывал Кирк, – как мама часто умоляла отца: «Герш, перестань пить, – Герш, детям нечего есть. Он сидел, огромный и молчаливый, и повторял: «нечего есть». Однажды он бросил на стол пятьдесят центов, мы сразу набросились на них, и наперебой стали кричать, что мы купим на эти деньги: «молока, хлеба, яиц», – каждый что-то фантазировал. Однако все фантазии тут же закончились, когда отец, забрав пятьдесят центов, хлопнул дверью и вышел из дома».

Вечно голодный, Иссур воровал еду. Он крал яйца из-под наседки, булочки из итальянской булочной, налетал с оравой таких же голодных мальчишек на базарные лотки… Район, где жили Демские, был интернациональным. Там жили иммигранты из Италии и Польши, Ирландии и Германии, слышна была русская. литовская, еврейская речь. Мальчиком Иссур испытал всю горечь антисемитизма. Евреев не принимали на работу, еврейским мальчишкам не давали продавать газеты, сверстники дразнили их, били. «Каждый день после обычной школы я шел в еврейскую школу. Мне нужно было пройти пешком несколько кварталов. Это было нелегким испытанием. Мальчишки пытались сорвать мою ермолку, часто били меня палками, дразнили. На каждой улице была своя банда. Я никогда не забуду, как меня окружили мальчишки и, повалив на землю, кричали: «Ты убил Иисуса Христа!» Я чудом вырвался от них. Прибежал домой, истекая кровью. «Мама, что они говорят?! Что я убил Иисуса Христа? Я не убивал, я даже не знаю – кто это!» Я помню как мама утешала меня и грустно сказала: «Помни: ты должен быть в два раза лучше, чем они все, потому что ты еврей!»

Иссур запомнил эти слова на всю жизнь. «Никто, никто кроме моей любимой жены Анны не знает, что даже тогда, когда я надеваю фрак, в моей душе все равно живет маленький, сопливый мальчишка, до двенадцати лет не имевший собственной пары штанов, который бегал босиком и увертывался от ударов, что так и сыпались на него. Я всегда помню об этом и раз в году, где бы я ни был, на Йом-Кипур всегда иду в синагогу. Это – великий день, когда я ощущаю свою связь с праотцами, которые вышли из Египта. Это чувство сделало меня Человеком».

ШКОЛА ЖИЗНИ

Броня мечтала, чтобы ее единственный сын стал раввином, однако Иссур, задумываясь о своем жизненном пути, видел себя актером. Эта мечта появилась еще в школе, когда он участвовал в маленьких скетчах и декламировал стихи. Он нравился, ему аплодировали, особенно одна девочка, Энн Браун. Она была прехорошенькой, всегда чисто и нарядно одета. Жила Энн на Маркет Хилл, в богатой части города. Иссур танцевал с ней несколько раз во время школьных праздников. Он чувствовал, что он ей нравится! И вот однажды, набравшись смелости, Иссур пригласил Энн пойти на танцы в город. Она сказала: «Да!» Как обрадовался Иссур! Нужны были деньги, чтобы купить билеты, поэтому он попросил знакомого парня, и тот дал подработать: Иссур почистил десять пар башмаков, добавил свои сбережения и купил самые лучшие билеты. Он одолжил чистую рубашку, набриолинил волосы и пришел в школу. Он увидел Энн, поздоровался с ней, но она не ответила. Едва дождавшись перерыва, Иссур подошел к ней и протянул билеты. Она сказала, отвернувшись: «Я не могу пойти с тобой». «Но почему? Разве я сделал что-то не то?» «Нет». Затем последовала длинная пауза. «Мне папа не разрешает». «Ты будешь дома вовремя. Объясни ему». «Нет, нет, не поэтому». «Так почему же?» «Потому что ты – еврей, а твой папа-старьевщик!», – выкрикнула она и убежала… «Я стоял как вкопанный. Конечно, для меня не было новостью то, что я еврей и мой папа-старьевщик. Но я не мог предположить, что эти слова выкрикнет чистенькая, вымытая американская девочка. Я привык слышать это от моих грязных, немытых, неграмотных соседей. Но, оказывается, возможно и такое».