Земля, позабытая временем - Эдгар Райс Берроуз

Берроуз Эдгар

Земля, позабытая временем

Часть первая

Земля, позабытая временем или Дневник Боуэна Тайлера-младшего

"Должно быть, это случилось чуть позже трех часов пополудни 3 июня 1916 года. Кажется невероятным, что все те странные и ужасающие события, пережитые мною, уместились в столь краткий трехмесячный отрезок времени. Только в масштабе космического цикла со всеми его эволюционными изменениями можно измерить все то, что я увидел своими глазами, - за этот период взгляду моему открылись невиданные прежде ни одним смертным картины исчезнувшего мира, мертвого мира, погибшего так давно, что даже в нижних слоях кембрия не сохранилось его следов. Уничтоженный магмой земных глубин, он навсегда ушел за пределы человеческого познания, кроме этого затерянного уголка планеты, куда забросила меня судьба и где предрешена моя гибель. Я останусь здесь навсегда".

Дойдя до этого момента, мое любопытство, и так уже подогретое находкой рукописи, достигло высшей отметки. Но все по порядку.

Я прибыл в Гренландию на лето по совету моего врача и медленно приближался к смерти от скуки, поскольку легкомысленно не позаботился привезти с собой достаточное количество книг для чтения. Так как я был никудышным рыболовом, мой интерес к этому виду спорта вскоре иссяк, однако, из-за отсутствия других развлечений, в этот день я все-таки рыбачил, находясь в явно не подходящей для такого случая лодке близ мыса Прощания на самой южной оконечности Гренландии.

Гренландия! Это название звучит плохой шуткой, но мой рассказ не имеет никакого отношения к ней, как, впрочем, и ко мне.

Итак, моей сомнительной лодке чудом удалось причалить к берегу с помощью аборигенов, по пояс забравшихся в воду. Меня вынесли на сушу, и пока готовился ужин, я принялся расхаживать взад- вперед по каменистому берегу, который представлял собой размытые прибоем гранитные скалы, а может, и не гранитные; не знаю уж, из чего состоят скалы на мысе Прощания. Так вот, расхаживая взад-вперед, я подошел к береговой линии прибоя и увидел ЭТО. Столкнись кто с бенгальским тигром рядом со своим домом, он не был бы так удивлен, как я, когда увидел пляшущий на волнах совершенно целый термос в кварту вместимости. Термос в прибое на мысе Прощания, на самой южной оконечности Гренландии! Я вытащил его, промокнув при этом почти по пояс, сел на песок и открыл термос. Его содержимое составляла аккуратно написанная и плотно свернутая рукопись, которую я и прочитал.

Начало этой рукописи вам уже известно, и если вы такой же впечатлительный идиот, как и я, то непременно захотите прочитать и все остальное, так что предоставляю вам такую возможность.

"Я живу, или жил, в Монте-Карло и являюсь, или являлся, младшим партнером в фирме моего отца, которая строила корабли. В последние годы мы специализировались на подводных лодках, изготавливая их для Германии, Англии, Франции и Соединенных Штатов. Я знаю подлодки, как мать знает лицо своего ребенка, и командовал парой десятков субмарин на их ходовых испытаниях. Тем не менее, меня всегда тянуло к авиации. После окончания летных курсов Кертиса отец позволил мне попробовать мои силы в эскадрилье "Лафайет". В качестве первой ступеньки я получил место в американской госпитальной службе и уже находился на пути во Францию. Однако резкий пароходный гудок внезапно изменил все мои жизненные планы.

Я сидел на палубе вместе с ребятами из медслужбы и моим эрделем по имени Принц Ноблер, который спал у моих ног, когда гудок расколол покой судна. С тех пор, как мы вошли в зону действия немецких подлодок, все старались не пропустить появления перископа и, как неразумные дети, досадовали на то, что уже завтра благополучно прибудем во Францию, так и не увидев ни одного из этих ужасных разбойников. Мы были молоды, мы жаждали острых ощущений и, видит Бог, получили их в этот день.

Я никогда не забуду пепельных лиц пассажиров, ринувшихся к спасательным поясам. Ноб поднялся на ноги, глухо рыча. Я также встал и не более чем в двухстах ярдах от борта судна увидел перископ подводной лодки и ясно различимый пенистый след от торпеды, мчащейся к нашему лайнеру. Мы были на борту американского судна, которое, естественно, было без оружия и абсолютно беззащитно, тем не менее, безо всякого предупреждения на нас напали и торпедировали.

Я стоял застывший, безмолвный, следя за белым следом от торпеды. Она ударила почти в самый центр правого борта. Судно вздыбилось, как будто в море под нами вдруг заработал могучий вулкан. Нас швырнуло на палубу, разбитых и оглушенных, а над кораблем, неся с собой обломки металла, дерева и куски человеческих тел, поднялся столб воды высотой в сотни футов.

Тишина, последовавшая за взрывом торпеды, была почти столь же ужасающа. Длилась она, может быть, пару секунд, а затем раздались крики и стоны раненых, проклятия матросов и хриплые команды офицеров, которые были на высоте - как, впрочем, и вся команда. Никогда прежде не гордился я так своей национальностью, как в этот момент. Среди всего этого хаоса, возникшего после торпедирования лайнера, ни один офицер или другой член команды не потерял голову и не выказал ни малейшей степени страха или паники.

В то время как мы пытались воспользоваться шлюпками, субмарина всплыла и направила на нас свои орудия. С подлодки последовала команда спустить флаг, но наш капитан отказался выполнить этот приказ. Судно страшно накренилось на правый борт, что сделало бесполезными все шлюпки левого борта. Половина шлюпок правого борта была уничтожена взрывом. Субмарина открыла огонь по кораблю, а сгрудившиеся вдоль поручней правого борта пассажиры старались спуститься в те немногие шлюпки, что еще были в нашем распоряжении. Увидев, как один снаряд разорвался в месте скопления детей и женщин, я отвернулся и закрыл глаза руками.

Когда я вновь взглянул на эту сцену, к моему ужасу прибавилось горькое сожаление, поскольку я узнал во всплывшей субмарине создание нашего собственного предприятия. Я знал ее до последней заклепки. Я руководил ее сборкой. Это я сидел в этой самой рубке и командовал изнывавшими от жары внизу матросами, когда ее форштевень впервые разрезал солнечную летнюю гладь Тихого океана; и вот теперь это творение моего мозга и моих рук превратилось во Франкенштейна, жаждущего смерти.

Второй снаряд разорвался на палубе. Одна их шлюпок, сильно перегруженная, свисала со шлюпбалок под опасным углом. Осколок снаряда перебил носовой трос, и я видел, как женщины, дети и мужчины низверглись в морскую пучину, а сама лодка, мгновение еще провисев кормой вверх, оторвалась и, набирая скорость, вонзилась прямо в центр скопления несчастных жертв, барахтавшихся на поверхности воды. Я видел, как люди бросались к борту и прыгали в океан. Палуба уже накренилась до предела. Ноб уперся всеми четырьмя лапами, чтобы не соскользнуть, и глядел мне в лицо, вопросительно ворча. Я нагнулся и погладил его по голове.