Рассказы о «бездомных и безродных» интеллигентах - Владимир Шулятиков

Владимир Михайлович Шулятиков

Рассказы о «бездомных и безродных» интеллигентах

(Очерки и рассказы Евгения Чирикова, кн. 1 и 2)

Произведения г. Чирикова[1] – ценный памятник только что «отжитого времени», интересные страницы из дневника той интеллигенции, которая в первой половине девяностых годов пришла на смену прогрессистам «безвременья», разочарованным, не ведающим «дороги», стоявшим на распутье, которая совершила решительный «перевал», которая отвергла веру в критически мыслящую и нравственно сильную личность, которая ставила прогресс всей человеческой цивилизации в зависимость от развития класса буржуазии, которая усмотрела в ходе истории действие законов железной необходимости, и которая развенчала самое себя, признавши себя «бессильной» перед действием этих железных законов.

О «боевом» моменте в жизни этой интеллигенции, о том моменте, когда она давала «генеральное» сражение представителям мировоззрения семидесятых-восьмидесятых годов и повествуют рассказы г. Чирикова.

В его рассказах, правда, мы не найдем последовательного, подробного летописного повествования о жизни новых прогрессистов; правда, г. Чириков не ставил себе задачей вскрытие всех социальных причин, создавших новое мировоззрение, правда, он не анализирует развитие этого мировоззрения со всех сторон: он ограничивается тем, что рассказывает о появлении новосложившегося типа прогрессиста в одном уголке русской жизни, он выясняет, какие условия жизни этого уголка могли способствовать укреплению веры в новую «истину», он подчеркивает преимущественно одну сторону нового учения – догмат о бессилии интеллигенции управлять ходом исторического развития.

Он рисует интеллигента-прогрессиста, поставленного в среду провинциальной жизни[2].

В уездный город Сердянск приезжают на летние вакации два студента («Студенты приехали»)[3], сын местного почтмейстера Гавринька и сын мещанки-садовницы Наум Григорьев. Студенты преисполнены лучших намерений. Они увлекаются идеями восьмидесятых годов. Они мечтают о полезной «деятельности» и полезной работе. Особенно усердно принимается за «работу» Наум. Он «думал широко и глубоко и фанатически верил в торжество правды и справедливости». Он задается благородной целью: он мечтает о «пробуждении и развитии сердянского самосознания, о борьбе с рутиной и пошлостью, захолустным невежеством, спячкой и возмущающим душу индифферентизмом». Для своего дела он чувствует себя достаточно сильным; он ощущает в себе «силу великую, богатырскую» и «как витязь, вызывает на бой отважного»…

Он приступает к делу. Он подбирает подходящее общество и устраивает общеобразовательные чтения. Но предварительно он держит совет с Гавринькой.

– С чего же начнем? С экономии.

– Нерационально.

– Почему?

– Multis de causis.[4]

– А именно?

– Кто же это начинает с экономики? Прежде всего, надо заставить личность критически отнестись к себе и к окружающему, разбудить нравственное чувство, сознание долга перед обществом, а потом уж… Необходимо начать с этики, – сказал серьезно Наум Григорьев.

И друзья начинают просвещать местных дам, читая в их обществе книги «Об историческом развитии личности», «Об исторических судьбах женщины», произнося лекции на тему о «целях жизни», о «жизни вообще», о «задачах и целях честного человека, его нравственном долге и ответственности».

Но книги и лекции не оправдывают возложенных на них надежд. Друзьям не удается перевоспитать сердянское общество: они встречают слишком много препятствий. Прежде всего, дамы не слишком серьезно относятся к делу саморазвития.

Хорошенькая жена землемера Наталья Михайловна посещает собрания, где происходят чтения, лишь от скуки и смотрит на эти чтения лишь как на случай позабавиться флиртом. Ее красота производит сильное впечатление на Гавриньку. Гавринька мало-помалу начинает не в шутку увлекаться ею. Но Наталья Михайловна остановила свое внимание на Науме. Гавринька ревнует и… ссорится со своим другом. О романе Гавриньки распускаются сплетни по всему городу. Роман кончается не совсем благополучно: муж Натальи Михайловны обращает в позорное бегство влюбленного студента.

Наум терпит другого рода фиаско. Он «развивает» дочь дьякона Ольгу. В один прекрасный день, во время их беседы, к ним в комнату является мать Ольги и заявляет категорически: «Вот что, Наум Васильевич!.. Если вы думаете жениться на Оленьке, так другое дело, а если так только, то нечего попусту девушку смущать»…

Время вакаций кончается: пора уезжать. Поссорившиеся между собой и долго невидавшиеся друзья встречаются на пароходной пристани, вступают в разговор, идут в соседний трактир и подводят там итоги своей просветительной деятельности.

– Да, брат… не так мы за «дело» принялись, не с того конца взяли…

– То есть, как это?

– Нерационально.

– Почему?

– Multis de causis.

– А именно?

Но как следовало бы рационально вести дело, этого вопроса друзья не успели выяснить: к пристани подошел пароход и друзья, «побросав стаканы с пивом, стремглав кинулись на конторку».

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Чириков, Евгений Николаевич (24.7 (5.8).1864, Казань – 18.1. 1932, Прага), писатель, драматург, публицист. Родился в дворянской служилой семье. В 1887 был исключен с 4-го курса Казанского университета за участие в студенческой сходке. В это же время впервые выступил в печати со стихами. Серьезная литературная деятельность Чирикова начинается с 1890-х годов, когда он становится сотрудником журналов «Мир божий» и «Русское богатство». В большинстве своих произведений Чириков разрабатывает темы жизни провинциальной интеллигенции, детства, любви и русской природы. С 1901 года писатель сотрудничает с издательством «Знание», где вышло в свет 8-ми томное собрание его сочинений (1903–1909). Также он активный участник одноименных сборников. Большим успехом пользовались и пьесы Чирикова «Евреи» (1904), «Иван Мироныч» (1905), «Мужики» (1906) и др., которые ставились не только на российской сцене, но и за рубежом. В 1910-е годы, отмеченные мировоззренческим переменами, Чириков покидает «Знание». Он отходит от традиционных для него общественных сюжетов и обращается к национальным корням и фольклору (в 1916 выходит сборник «Волжские сказки»). В этот период произведения Чирикова также приобретают черты мемуаров. В 1911–14 выходят три первые части автобиографической тетралогии «Жизнь Тарханова» (романы «Юность», «Изгнание», «Возвращение»; последняя часть – роман «Семья» – вышла в 1925 в Праге) и сборник рассказов «Цветы воспоминаний» (1910). Покинув в ноябре 1920 Россию, Чириков обосновался в Чехословакии, где продолжал заниматься литературой. В эмиграции выходят разнообразные по тематике произведения. Одни посвящены ужасам гражданской войны: роман «Зверь из бездны» (впервые опубликован в 1924 году в чешском переводе, в 1926 вышел на русском языке), вызвавший бурную полемику в эмигрантской печати, «Мой роман» (1926, Париж), сборник повестей «Красный паяц» (1928). Другие воссоздавали картины дореволюционной России, ее природу, народные обычаи и поверья: «Красота ненаглядная» (1924), «Между небом и землей» (1927), «Девичьи слезы» (1927) и др.

2

Характеризуя раннее творчество Ч., критики отмечали, что оно «почти целиком посвящено изображению русского провинциального человека», в психологии которого без труда обнаруживаются признаки определенной эпохи: «гнетущая реакция 80-х годов» с ее «почти полным отсутствием умственных запросов или возможностей удовлетворения последних, с ее беспорывностью и способностью сносить без всякого протеста всякий ущерб, наносимый правам человека и его личному достоинству…» (Дерман А. Е. Н. Чириков // Русская литература ХХ века (под редакцией С.А. Венгерова) М., 2000. Т.2). Чириковым «схвачен и разработан» «один из самых болезненных мотивов той угрюмой эпохи», который можно сформулировать как «конфликт совести с бессовестной средой». «С особенной наглядностью все темные стороны провинциального быта проявляются на «интеллигенте», у которого в прошлом все-таки есть какая-то… полоска более разумного, светлого и праведного существования… для которого погружение в тину провинциального прозябания является чем-то вроде измены прошлому, своей чистоте, своему достоинству». Это, в свою очередь, неоднократно давало рецензентам повод для сравнения творчества Чирикова и Чехова, хотя и отмечалось их существенное различие: «у Чирикова если интеллигентный человек капитулирует перед пошлостью… то он уже успокаивается, умирает духовно; у Чехова он ноет, как от болезни, даже уже будучи побежденным» (Там же).