Нравственная философия гр. Льва Толстого - Аким Волынский

Аким Волынский

Нравственная философия гр. Льва Толстого

О философских произведениях гр. Толстого можно быть одного или двух мнений: можно сказать, что в настоящее тяжелое время проповедь крайних нравственных понятий должна принести огромный вред, – можно сказать, что в веке умственного шатания и душевной распущенности пропаганда высших начал нравственности должна дать самые благие результаты. Кто ждет спасения для человечества только от внешних условий жизни и быта, тот не может не следить с некоторым сокрушением сердца за откровенной агитацией непротивления злу насилием, которую предпринял великий писатель на склоне лет, в сиянии всемирной славы, окруженный любовью почти всей грамотной и мыслящей России. Кто ждет спасения не извне, а изнутри, от переделки человеческого характера, от реформы понятий, тот с изумлением останавливается пред тем, что делает гр. Толстой в наши печальные дни упадка и растерянности. Явление в самом деле необычайное. Тут все дышит гением, тут все согрето талантом, тем талантом, который прокладывает неуклонную борозду прямо к сердцу человека, который дается писателю неспроста.

Философская литература богата замечательнейшими произведениями. Со времени Платона ум человеческий не раз зажигался ослепительными мыслями, не раз блистал самыми яркими цветами, но смело можно сказать: и философские произведения Толстого, по силе своих логических приемов, по той смелой простоте, с которой они подходят к величайшим вопросам морали, по той львиной энергии, с которой они ведут свою удивительно оригинальную полосу, займут одно из виднейших мест в истории нашего столетия. Много пишут о Толстом и у нас, в России, и за границей, пишут разно, но в большинстве случаев в тоне резкого несочувствия, с неотразимостью самой сокрушительной критики обнажая шаткую основу толстовского учения. Но надо сказать правду: вся эта огромная масса газетных и журнальных статей забудется тогда, когда немногочисленные философские сочинения Толстого будут предметом самого пристального изучения. Наивные люди говорят: «Гр. Толстой велик как художник, но слаб как мыслитель; мы не смеем направить ни единого слова против его художественной деятельности, но мы дерзаем выйти с ним на единоборство в области отвлеченных вопросов…» Странные, непродуманные слова! Философские произведения Толстого велики не в меньшей степени, чем лучшие его художественные творения. Толстой не пишет по определенному шаблону. Его рассуждения не раскрашены мудреными словами. Мысль Толстого движется какими-то всегда неожиданными путями, вне условных линеек обычной школьной и книжной мудрости, постоянно загребая в себя великое множество фактов и документов – один непобедимее, один характернее и типичнее другого.

Читая Толстого, вы ясно видите, что это – философия, возникшая не по капризу пылкого воображения, а на широком основании действительной человеческой жизни, в глубине души, много испытавшей, много страдавшей. Мы, обыкновенные смертные, живем личной, индивидуальной жизнью. Наше «я» отверсто только для немногих впечатлений из узкого круга интересов, нас лично касающихся. Мы сообщаемся с людьми только чрез маленькое окошко нашего слабого индивидуального разумения. Не таков великий художник: он живет жизнью бесчисленного множества людей, его «я» слито из тысячи маленьких, посторонних человеческих «я», его сердце – центр, через который проходят все диаметры круга, называемого человеческой жизнью. Вот почему логика обыкновенного человека и логика великого человека так мало похожи друг на друга. Наша логика в тесных границах небольшого опыта по необходимости устремлена к интересам минуты. Логика великого человека, в груди которого бьются интимные желания тысячи сердец, всегда отвлечена от интересов минуты и направлена в сторону вечного и непреходящего. Обыкновенный смертный рассуждает так: обстановка моей жизни имеет такие-то недостатки, а потому я должен все мои силы направить туда-то. Великий человек рассуждает иначе. Он говорит: данная обстановка – один из штрихов на общем фоне человеческого существования. Наша жизнь есть произведение нашего характера. Изменится существо человека – переменятся и те внешние формы, в которые исторически отливаются быт и жизнь народов. И маленький и великий человек рассуждают на основании фактов и знакомства с жизнью – один в узкой рамке небольшого опыта, другой в широкой перспективе разнообразных характеров, проникая сердцем в самое отдаленное будущее. Логика маленького человека, пользуясь превосходным образом самого Толстого, очень проста: иди вон на то дерево, от дерева на деревню, от деревни вдоль реки на курган и т. д., логика гениального человека далеко не так конкретна: иди на восток, недосягаемое солнце и звезда укажут тебе направление. Один смотрит на внешние признаки предмета и по ним составляет себе программу жизни, другой имеет дело только с внутренним сознанием вечной, неизменной истины. Один исповедует внешний закон и, говоря словами Толстого, подобен человеку, стоящему в свете фонаря, привешенного к столбу; другой исповедует учение внутреннего сознания и подобен человеку, несущему фонарь перед собой на длинном шесте…

Философия Толстого – философия великого человека. Она смущает современное поколение только потому, что всецело опирается на внутреннее сознание вечной, неизменной истины, что с презрением отворачивается от ординарной логики толпы. Оспорить, сокрушить философию Толстого можно, но только при одном условии – доказавши, что человеку не свойственно порываться к миру и любви, к спокойной работе духа, к жизни, согласной с самыми смелыми надеждами воображения. Поставьте человека в какие хотите превосходные внешние условия, и, если только в нем не замерла фантазия, душа его непременно будет рваться на вольный простор, под открытое небо. Самая совершенная внешняя культура не утишает человеческой тоски по внутренней свободе, которая не обеспечивается никаким законом. Политическая свобода – великое орудие для развития нравственного характера человека: человек, а не гражданин, есть верховная цель исторического прогресса. Если моя человеческая природа ничтожна, мне лучше не браться за трудную работу гражданского служения. Острый меч опасен лишь тогда, когда его держит храбрая, мужественная рука. Воинственные доспехи внушают уважение только на груди солдата, одушевленного сознанием своих человеческих прав и обязанностей… Где причина того пессимистического настроения, которое разлилось теперь по всей Европе? – Причина в том, что измельчала, оскудела та нравственная энергия, которая одушевляла политическую борьбу. Тип человека, проникнутого любовью к жизни, знающего, куда и зачем идти, все более и более уступает место типу человека, во всем разочарованного и ко всему равнодушного. Гр. Толстой сравнивает где-то дух человеческий с ножом. Превосходное сравнение! Были времена, когда нож этот резал с необыкновенной легкостью… Теперь он лежит в бездействии – он больше не режет, его удары тупы… Под блестящим мундиром современного человека стало скрываться часто чересчур жалкое, распутное ничтожество. Мундир смешон без того ножа, который скрыт внутри человека. Мундир – иллюзия, прах. Действительны только ум и сердце, действительна только та нравственная воля, которая ведет человека на подвиги мученичества и любви. Хорошие слова бесцельны там, где не режет нож, где принижен дух…

Мы сказали, что о философских произведениях Толстого можно быть одного из двух мнений. По-нашему личному убеждению, философия Толстого – самое светлое явление в нашей теперешней жизни. Такого правдивого, такого смелого слова никто у нас еще не говорил. Огромная, титаническая сила скрыта в речи великого человека. И эта сила – чисто русская сила. Это та сила, которая с кроткой верой, но без всякой робости плечом вышибает ворота, мнет железную подкову в упругой, жилистой руке или ловит за хвост бегущего коня. Пусть современные мудрецы толкуют, что им угодно и что им свойственно. Им не загасить света, зажженного великим писателем земли Русской. Свет и во тьме светит, и тьма не может объять его…

I

У гр. Толстого есть одна особенность, которая бросается в глаза. Он не обрабатывает своих произведений. Можно подумать, читая «Исповедь», «В чем моя вера?», «Крейцерову сонату», что это только черновики, которые еще будут переписаны набело, будут переработаны и со стороны стиля, и со стороны отдельных литературных подробностей. В произведениях Толстого нет того порядка, той схематичности, которые так обычны у самых ординарных писателей. Он бросает вповалку все, что ему приходит в голову, мало заботясь о внешней литературной отделке. Сравните толстовскую манеру письма с тургеневской. Какая поразительная разница! Там почти стихийная грубость, без всякого расчета на эффект, без всякого признака искусственной гранки, – здесь тонкая, барская, изысканная красота, какое-то нежное сияние, аристократически задумчивые краски. Толстой не пишет, а работает, в поте лица, засучив рукава, нагнувшись всем своим могучим корпусом, – Тургенев приводит в порядок наблюдения, сделанные с превосходной веранды, через увеличительное стекло дорогого бинокля из слоновой кости. Толстой без всяких хитрых затей, по-мужицки, по-дурацки, ведет бесконечно тяжелую трудовую упряжку, – Тургенев сочиняет чудные гимны природе, людям, искусству, не без пафоса, но с некоторой хитрой и загадочной усмешкой на своем выразительном, умном лице. Толстой и Тургенев – это два различных темперамента. Толстой – это та Россия, которая стоит спиной к окну, прорубленному в Европу, Тургенев – это русская Европа, со всем ее блеском, со всеми ее выдумками… Надо сказать правду: от европейской России слишком часто веет досадной фальшью. Пробегите переписку А.А. Фета с Боткиным, Тургеневым и Толстым. Сравните письма Тургенева и Толстого. Какой удивительный контраст! Письма Тургенева блещут каким-то неудержимо истерическим остроумием. Шутки, прибаутки, иностранные фразы в кавычках, щипки направо, щипки налево. Письма Толстого – их сравнительно немного – сама простота. Ни тени легкомыслия, ни следа каких бы то ни было потуг. Тургенев простого слова не скажет, не подмигнув коварно одному, не задевши другого, – Толстой говорит без всяких прикрас, теми хорошими русскими словами, которые идут прямо от сердца к сердцу.