Понедельник, ровно в полдень - Джон Суэйн

Суэйн Джон

Понедельник, ровно в полдень

Джон Суэйн

Понедельник, ровно в полдень

Перевел с англ. А. Шаров

Взор Джонни Пэкстона был прикован к одинокой фигуре в дальнем углу тускло освещенного бара. Человек сидел за своим излюбленным столиком и был, по обыкновению, в темных очках. Парень не снимал их ни днем, ни ночью, ни вечером, ни утром. Звали его Бостонский Боб. Во всяком случае, сейчас. В этой части города человек имел право именовать себя, как пожелает. И выбирать какой угодно род занятий. А родом занятий Бостонского Боба было ростовщичество.

Дрожащей рукой Джонни поднес к губам стакан и отпил добрый глоток "джека дэниельса". Он приканчивал уже третью двойную порцию - все никак не мог набраться храбрости и подойти, наконец, к Бостонскому Бобу. Странное дело: тот почти не шевелился, разве что иногда припадал к своей кофейной чашке, которая, казалось, никогда не пустела, потому что Проворный Фрэнки, владелец бара, то и дело наполнял её снова. Будто нутром чуял, что пора доливать. Чудеса, да и только.

Джонни почувствовал, как внутри разливается приятное тепло: выпивка помогла. Погоди, погоди, думал он. Вот сейчас встанем и подойдем. Не такие уж это большие деньги, всего четыре тысячи. Хотя с этим парнем не вдруг и поладишь. Он приехал в город года два назад и тотчас открыл в этом баре ссудную кассу. В отличие от других ростовщиков, Бостонский Боб обходился без охраны и громил, которые силой взыскивали долги. Неслыханно! И, тем не менее, всегда получал свои деньги обратно точно в срок.

- Разрешите присесть? - осведомился Джонни. Бостонский Боб лишь едва заметно указал правой рукой на стул. Он даже не поднял голову. Джонни струхнул, хотя и сам не понимал, с какой стати. Казалось, воздух вокруг этого столика градусов на десять холоднее, чем во всем остальном зале. Он сел и уставился на непроницаемо черные очки Бостонского Боба.

- Меня зовут Джонни Пэкстон, - представился он. - Может, слыхали обо мне?

- Краем уха, - едва ли не шепотом ответил Боб, и Джонни сделалось ещё более зябко.

- Э... ну, если слышали, значит, знаете, что я попусту не болтаю, верно?

- Ты говори, говори.

Эти скупые резковатые ответы почему-то сбивали Джонни с толку. Но почему? Этого он понять не мог.

- Мне нужны деньги... Четыре штуки. Верну через месяц.

- Могу дать пять под семь процентов.

- Крутовато. Джимми-подстилка ссужает под шесть.

- Подстилка уже не в деле, - сиплым голосом сообщил Бостонский Боб. Нынче утром его нашли в куче мусора в сточной канаве. С ледорубом в ухе. Неужто не слыхал?

- Нет, хотя весь день шатался по городу. Откуда вы знаете?

- Поверь мне на слово. Я ведь не глухой. Короче, Подстилки больше не будет. Кроме меня, в городе, почитай, никого и не осталось.

Что же такого странного в облике этого парня? Джимми знавал немало крутых ребят. Можно сказать, они составляли большинство местного населения. Кое-кто мог просто на спор перерезать человеку глотку. Джонни дважды доводилось тусоваться с самыми отпетыми убийцами в штате. Почему же он так волнуется сейчас? Джонни не мог понять причину, и это ему совсем не нравилось.

- Ну что, ссудите меня, или как? - спросил он, мечтая поскорее разжиться деньгами и убраться прочь.

- Конечно. Какие вопросы.

- Сегодня сможете?

- Сперва надо будет потолковать. Это не долго, не волнуйся.

- О чем?

- Об условиях.

- Мне не впервой брать в долг, и я знаю механику. Проценты и взносы каждую неделю, пока не выплачу все четыре штуки.

- Так-то оно так. Только у меня бзик насчет пунктуальности. Каждый понедельник, ровно в полдень, за этим столиком. Приходишь в одну минуту первого, проценты удваиваются.

- Что-то больно сурово.

- Такие у меня правила.

Джонни уставился на Боба. Черный свитер, черная кожаная куртка, черные брюки, черные как ночь очки.

- Ладно, понимаю.

- Хорошо. Наличные я тебе выдам, только сперва послушай одну коротенькую историю.

- Зачем?

- У меня свои правила. Хочу, чтобы не было недоразумений. Ты знаешь, что я работаю один?

- Это все знают.

- И что меня никогда не прокатывали?

- Ходят такие слухи.

Бостонский Боб сунул руку в карман и достал какой-то сосуд, обтянутый черной тряпицей.

- Это ещё что? - спросил Джонни.

- Часть моей истории. Иллюстрация.

Джонни снова посмотрел в черные линзы и ничего не увидел. Он уже начинал жалеть, что затеял это дело.

- Когда-то я был молодым и очень смахивал на тебя. Тоже думал, что мне море по колено.

- И при чем тут мой займ?

- А вот при чем. Я тоже одолжился у парня, такого же, как я сейчас. Занял сущий пустяк, меньше двух штук. Хотел сделать на них шесть: мне кое-что шепнули на ипподроме. Мол, верное дело. Мне тоже было не впервой брать в долг.

Джонни опрокинул в рот остатки виски и показал Проворному Фрэнки, что хочет еще.

- Короче, у парня был такой же пунктик насчет времени, как и у меня. Но я по молодости иногда расслаблялся, как и ты, наверное.

- Слушай, не собираюсь я тебя кидать, - сказал Джонни и вдруг подумал: интересно, видит ли он, что я побледнел? Бар был освещен очень тускло.

- Что ж, надеюсь. Но тот парень свихнулся на пунктуальности. А что до ипподрома, то верное дело оказалось не таким уж и верным. Бывает, знаешь ли. Короче, я не мог выплатить даже проценты, не говоря уже об основной сумме.

- И что ты сделал? - спросил Джонни, зная, что ответ ему совсем не понравится.

- Ударился в бега. А тот малый погнался за мной.

Джонни почувствовал, как у него намокают подмышки. Бостонский Боб неподвижно застыл, только его правая рука поглаживала баночку в черном чехле.

- Окажи мне услугу.

- Какую? - спросил Джонни.

- Сними со склянки чехол.

Джонни взял сосуд. Тот был холодным на ощупь. Найдя бечевку, Джонни потянул за нее, и мешочек раскрылся. Он извлек маленький пузырек высотой дюйма в три, наполненный жидкостью, в которой что-то плавало.

- Подними повыше. По всеобщему мнению, у Фрэнки малость темновато, сказал Бостонский Боб.

Джонни поднял флакон и присмотрелся. И едва не выронил склянку. Внутри плавали человеческие глаза. Трясущейся рукой Джонни поставил флакон на стол.

- Видишь, Джонни? Я был дураком. Думал по молодости, что мне сам черт не брат. Но тот парень настиг меня. Он не произнес ни слова, не стал меня слушать. Просто взял столовую ложку, и вытащил глаза из моей дурной черепушки. Знаешь, какая была боль? Даже теперь, когда я вспоминаю об этом, мне становится больно.

Джонни затрясло. Больше всего на свете ему хотелось встать и уйти, но тело отказывалось повиноваться разуму.

- Гляди, Джонни, - Бостонский Боб снял очки, и Джонни увидел зияющие пустые глазницы. Он едва удержался, чтобы не испортить воздух. Боб водрузил очки на место, и страшные глазницы исчезли.

- А теперь послушай меня ещё немножко, - продолжал Боб. - Работаю я не один. Я даже не главный в деле. Я работаю на того самого парня. Прикрываю его. Если что-то стрясется, за решетку отправлюсь я, а не он. Но стоит кому-то его кинуть, он отыщет, как отыскал меня. Понимаешь, куда я клоню?

- Д-да, - заикаясь, ответил Джонни.

- Хорошо. Запомни две вещи. Долг надо вернуть в срок. И я тебе ничего не рассказывал. Нарушишь одно из этих условий, и парень придет к тебе. Ты понял?

- Как не понять...

Бостонский Боб извлек из другого кармана толстую стопу сотенных бумажек. Привычным движением он отделил стопку потоньше и протянул её Джонни.

- Держи свои четыре штуки. Можешь пересчитать, если угодно, но у меня рука набита. Я уверен, что там столько, сколько тебе нужно.

Джонни с опаской взял деньги и встал. Ему уже не хотелось пить четвертую порцию виски. Лишь бы поскорее убраться отсюда. Он повернулся, но голос Бостонского Боба заставил его остановиться.

- Джонни, ровно в полдень.

Боб постучал пальцем по линзе своих очков, и Джонни опрометью выбежал из бара.

Он откинулся в кресле и внимал звукам кантаты Баха. Классическая музыка успокаивала. Слушая дивную мелодию, он представлял себе, будто видит, как перед его глазами плавно танцуют ноты. Впрочем, глаз у него уже не было.

Квартира располагалась прямо над баром. Очень удобно: после закрытия заведения можно подниматься по черной лестнице, и никто не заметит. Кроме Проворного Фрэнки, но он будет молчать. Ведь Фрэнки служил в его взводе в Корее. И был рядом, когда рванула та противопехотная мина, и острые как бритвы кусочки стали, сшибая ветки и пронзая воздух джунглей, подобно смертоносному ливню обрушились на него. Интересно, какова вероятность лишиться обоих глаз и не получить больше ни единой царапины? Тут никакая математика не справится.

Он помнил, как целый год валялся в госпитале для ветеранов и мечтал о смерти. Как мучительно не хотел, чтобы его жалел каждый встречный и поперечный. В тот долгий одинокий год ему в голову пришла мысль, пришла, казалось, сама собой, поначалу смутная, но потом он принялся так и сяк обдумывать её, оттачивать, шлифовать, облекать в плоть. Ну, а остальное было делом техники.